2014 год торжественно объявлен в России Годом Столетия Первой мировой войны. Юбилей – всегда период торжества казённой мифологии. И дабы поубавить гламура, напомню несколько давно известных фактов, которые, однако, старательно вытесняются из массового сознания.
До начала Первой мировой войны в мире царил прогресс, даже так – Прогресс. Все самые вопиющие политические и социальные недостатки в странах Запада, включая тогдашнюю Российскую империю, исправлялись путём постепенных эволюционных изменений. В главных незападных странах – Китае, Японии, Персии, Османской империи – начались необратимые реформы в духе вестернизации. Затем происходит срыв, отбрасывающий человечество к политической архаике, за какие-то два десятилетия перечёркиваются сто лет общественного развития.
Как Запад влез в Мировую войну
Основными конкурентами были Великобритания и Германия. Франция не была экономическим конкурентом Германии. Эти страны также не были соперниками в основных сферах колониального соперничества – Африке, Китае и на Среднем Востоке. Марокко тогда – до открытия там месторождений бокситов и до открытия алюминия и создания металлической авиации (основного потребителя алюминия) – никакой ценности не представляло, и спор за него был только вопросом престижа. Франции были нужны лишь утраченные за 40 лет до этого Эльзас и кусок Лотарингии. Однако 40 лет терпели, и непонятно было, чего страсти разыгрались. Прозорливым людям было ясно, что через несколько лет и в Германии, и во Франции (и в Великобритании) к власти придут социалисты (в коалиции с левыми либералами), которые смогут договориться о мирном и демократическом варианте разрешения спора.
О том, как в войну влезла Российская империя
При Александре I Россия, получив Варшаву и Хельсинки, стала европейской империей. Теперь была поставлена следующая задача – стать империей мирового класса. Завоевания на Кавказе и в Центральной Азии дали России статус великой евразийской державы, но все эти приобретения были геополитическими тупиками. В 1853 году Российская империя попыталась стать гегемоном "христианской" части Османской империи, но была остановлена объединённым Западом. России не удался прорыв ни на Балканы, ни на Ближний и Средний Восток. Новая попытка – 1878 года – также встретила отпор Запада, а отвоеванная Болгария была быстро перекуплена Германией.
Утешительным призом для России стали лишь нищие Сербия и Черногория. Китайский карательный поход 1900-1901 годов сделал Россию хозяином Манчжурии, но через 4 года война с Японией лишила Россию плодов и этих завоеваний, похоронив проект "Жёлтая Россия".
Для обретения статуса мировой империи России пришлось вернуться к балканско-ближневосточному вектору. Роль главного гаранта Османской империи тем временем от Великобритании перешла к Германии. Особенно после явно германофильской Младотурецкой революции 1908 г. К этому времени российский консервативный истеблишмент преисполняется буквально священной ненавистью к "германизму". При этом Великобритания остаётся главным геополитическим противником России и на Дальнем (через союз с Японией), и на Среднем Востоке, и в Центральной Азии, т.е. на подступах к Индии и Персидскому заливу. Республиканская и декадентская Франция же выглядит в глазах русских консерваторах "дьявольским соблазном" либерализма, "Содомом и Гоморрой".
И, несмотря на всё это, Петербург идёт на антигерманский альянс с Францией и Великобританией. После создания в 1892 году негласного военного союза между Россией и Францией стремительно складывается профранцузское лобби в российских военных, промышленно-торговых и аристократических кругах. Интеллигенция же и так душой и сердцем с "прекрасной Францией". Замысел петербургских дипломатов, возможно, кажется им гениальным – опираясь на Францию, полвека не пускавшую Россию в Восточное Средиземноморье, туда как раз и прорваться. Залог прорыва – Проливы. Они становятся навязчивой манией российской политики. Итак, к началу XX века Франция любой ценой хочет отвоевать потерянные в 1870 году провинции, а Россия – заполучить ушедшие буквально из-под носа в 1853 и 1878 годах турецкие владения. Два безумца находят друг друга. В апреле 1905 года Франция, презрев то, что сейчас бы назвали "грубые и массовые нарушения прав человека в России", даёт Петербургу огромные кредиты (главное – это, конечно, публичное размещение российских облигаций во Франции). Это даёт средства и для социальных реформ, помогающих задушить "Освободительное движение 1905-1906 годов", и для невиданного перевооружения армии, создания буквально заново флота. Одно условие – тайный протокол требует от России через две недели после мобилизации начать наступление на Берлин. Игнорируя и "тюремщика славян" Австро-Венгерскую империю, и "тюремщика восточных христиан" Османскую империю – казалось бы, главных противников петербургских славянофилов.
С этого момента обречены и Германская, и Российская империи. Германии никогда не выиграть войны у объединённых франко-британских сил, имея в тылу миллионную российскую армию, даже отступающую по Польше и Галиции. Российской империи (т.е. полуфеодальной монархии) заведомо не пережить огромного напряжения сил, необходимых для участия в общеевропейской войне.
О подготовке к войне
Все понимали, что основные события франко-германской войны развернутся на территории между Мецем и Парижем. На активную часть кампании отводили два-три месяца. На будущем восточном фронте точно так же дело обстояло на линии Варшава-Кёнигсберг. Поэтому львиная доля российских, германских и британских военных расходов уходила на строительство линкоров и дредноутов. Хотя логика войны, казалось, напротив, требовала делать множество грузовиков повышенной проходимости, с противопульной защитой и пулемётными турелями.
Однако это было вовсе не романтично и как-то не величественно. Кайзер, царь или король могли позировать на спуске на воду линкора, но не могли торжественно выпускать бронегрузовик, даже 1000-й, хотя без колёсного транспорта план Шлиффена был вообще практически нереализуем – армия пешком, тем более подтягивая тылы, не могла за три недели дойти до Парижа, а затем, не останавливаясь до Меца, начав марш от Льежа, – и не упасть от истощения замертво. Что в реальности и произошло после "Чуда на Марне".
Ещё о парадоксах стратегии
Для Германии, чтобы выиграть войну, критическим было удержать (или серьезно затруднить) Великобритании отправку экспедиционного корпуса в северную Францию – для защиты Парижа. Было понятно, что важнейшим доводом в пользу отказа от и так очень непопулярного среди английских генералов варианта действий – немедленной высадки на севере Франции, стал бы захват немцами портов вдоль Ла-Манша. Конечно, английская армия могла бы высадиться и южнее, например, в Нормандии и даже Аквитании, но её интенсивное и оперативное снабжение через такие удалённые от фронта пункты при тогдашней логистике было очень сложным мероприятием. Поэтому настоящими ключевыми пунктами к любой операции по овладению северной Францией, наряду с крепостью Верден, были порты у бельгийской границы и Амьен – на полпути от Парижа к побережью. Однако после прорыва через Бельгию немецкие войска, тупо следуя архаическому плану Шлиффена 9-летней давности, поворачиваются спиной к беззащитному побережью Па-де-Кале и мимо незащищённого Амьена прут на Париж. Чтобы через месяц, наперегонки с французами, устроить "бег к морю"…
А другая немецкая армия, уже в августе разметав французов в Приграничном сражении, послушно останавливается у стен Вердена и старательно ждёт, когда Париж возьмут те, кто в это время даёт кругаля по северно-западной Франции…
О последствиях метастратегии, или Не знаешь, где найдёшь, где потеряешь
Грандиозная победа российских войск под Луцком в июне 1916 (Брусиловский прорыв) стоила таких потерь, что сам Брусилов получает в войсках репутацию "генерала-мясника", аналогичную репутации Жукова в Красной армии.
Поэтому, когда в июле 1917 года Брусилов начинает печально знаменитое "наступление Керенского", то после первых больших потерь войска с ужасом забиваются обратно в окопы. Дальнейшее известно: июльское выступление Ленина, сентябрьское – Корнилова, и далее как по накатанному – новое выступление Ленина и Брест.
Полное поражение России в Первой мировой войне.
Обратное происходит во Франции. Грандиозное поражение после провала французского наступления весной 1917 доводит дело до настоящих солдатских бунтов. Это французское поражение было куда более серьезным, чем провал второго Брусиловского прорыва, синхронизированного с действиями французов в рамках генерального наступления 1917 года. Но вот дальние последствия его оказались противоположными. Уверившись в слабости Франции, немцы отвели свои войска на укреплённую линию Гинденбурга, оставив за собой выжженную землю. И стали ждать перемирия, о котором они пытались договориться через Папу Римского. Но через год, весной 1918, после труднопредставимой немцами капитуляции Ленина в Бресте, немцев вновь послали брать Париж. И им пришлось потратить все накопленные силы на обратное отвоевание того самого гигантского пустыря, который они сами оставили французам. В середине июля это наступление выдохлось, и Антанта рванула вперёд…
О начале войны
К лету 1914 года военные верхи держав – после второго Марокканского кризиса в июле 1911-го – были убеждены в неизбежности общеевропейской войны. Однако в каждой из основных стран – Великобритании, Германии, Австро-Венгрии, Франции, России были очень сильны политические силы, категорически выступающие против войны. Кроме очень влиятельных социал-демократов, в Великобритании и России пацифистами были и либералы. В России самодержавие вновь нешуточно раскачивалось, Британию сотрясал ирландский кризис. Во Франции и в Дунайской монархии социалисты были уже на пороге превращения в младших партнёров по правящей коалиции. В том случае, если причиной войны был сговор элит каждой из двух европейских коалиций, то необходимо было очень тщательно подойти как к поиску предлога для объявления войны, так и порядка и очередности вступления в неё. Например, французские социалисты ответили бы массовыми протестами, если бы сошедшая с ума либеральная политическая элита (пришла к власти на защите Дрейфуса) вдруг решила бы напасть на Германию – для отвоевывания потерянных 44 года назад провинций. "Уважительным" предлогом могли бы стать только антифранцузские этнические чистки в Эльзасе-Лотарингии. Но кайзер такого "подарка" Парижу не сделал бы никогда. Ни Великобританию, ни Российскую империю невозможно было бы втянуть в войну для защиты Франции-агрессора. Притом, что Италия была формальным союзником Германии, крах Франции был бы мгновенным. И затем, возможно, начало гражданской войны, рождение новой Коммуны. Великобританию втянуть в войну на континенте в защиту легкомысленных "лягушатников" было невозможно. В реальности для этого потребовалась оккупация Бельгии – немцы в бельгийских портах воспринимались в Лондоне так же угрожающе, как советские ядерные ракеты на Кубе воспринимались в Вашингтоне – спустя 48 лет.
Неспровоцированное нападение Российской империи на Германию – одного из важнейших экономических и культурных партнёров – своей дикостью дало бы повод немедленного начала новой революции. У Германии также не было никаких причин нападать на Россию – для правых были святы заветы Бисмарка никогда не ссориться с русским медведем, а левые были принципиальными противниками империалистических войн в принципе.
Но Россию, которую уже два десятилетия буквально "облучали" панславистским "антигерманизмом", а с осени 1908 года, после Боснийского кризиса – концентрированной антиавстрийской истерией, можно было вдохновить на войну, только превратив страну в жертву германской агрессии. Францию можно было подловить только сыграв на "рыцарственности" – на необходимости встать на защиту России – жертвы германского нападения. Никакие африканские склоки держав общественное мнение склонить к войне не могло.
Суммируем
Первая мировая война могла начаться только так, как она началась. Германия объявляет войну России-агрессору. Франция, "верная своим союзническим обязательствам", объявляет войну Германии-агрессору. Великобритания вмешивается лишь когда "кованый сапог прусской военщины" выходит к Ла-Маншу. Осталось лишь заставить Российскую империю напасть на империю Германскую, руководимую Вильгельмом Фридриховичем – внуком английской королевы Виктории и двоюродным братом царя Николая Александровича. Или создать столь достоверную угрозу такого нападения, чтобы даже социал-демократы прокричали бы "Хох" кайзеру.
Для этого Российской империи надо было либо подвергнуться нападению со стороны Австро-Венгрии или, напротив, объявить ей войну, вынудив Берлин защищать ближайшего и соплеменного союзника. И, вдобавок, объявить мобилизацию в военных округах, прилегающих к Германии.
На самом деле именно это и произошло. Но заставить Санкт-Петербург объявить войну Вене можно было только в двух случаях: ничтожном с точки зрения вероятности австрийском наступлении из Галиции или куда более вероятном австрийском наступлении на российских союзников на Балканах. Таковых было два – Сербия и Черногория. В октябре 1912 Черногория уже сыграла роль запала Первой Балканской войны. Но для мировой войны Черногории было маловато…
Словом, для начала большой войны Австро-Венгрия должна была напасть на Сербию. И сделать это в сложнейшей внутренней ситуации, когда было ясно, что император Франц-Иосиф II доживает последние годы, а его преемник – кронпринц Франц-Фердинанд – публично заявляет, что превратит империю в федерацию, коронуется для этого королем славян, тем самым уравняв их с немцами и венграми, и умерит антиславянский шовинизм венгров.
Для справедливости отметим, что войну запаливали с обеих концов. В ноябре 1913 кайзер Вильгельм предложил бельгийскому королю Альберту добрый ломоть Франции, если тот согласится пропустить немецкие войска на Париж. Король был в шоке, и, несмотря на то, что был настоящий аристократ и супругу имел из Гогенцоллернов, дал знать французам о конфиденциальном предложении своего венценосного коллеги. Но те не вняли предупреждению. Или самодовольно решили, что пусть себе боши топают на Брюссель – всё дальше от Парижа и Эльзаса.
Почти одновременно царь Николай распорядился отправить в подарок сербам полмиллиона новейших винтовок и пять миллионов патронов. Через год для российской армии винтовки приходилось закупать в Южной Америке. Но только что победившая прогерманскую Болгарию Сербия нуждалась в компенсации боевых затрат. К тому же, через полгода ей придется выдержать удар австро-венгерской армии. Без такого пополнения арсеналов даже сербские генералы могли призадуматься, надо ли провоцировать собой общеевропейскую войну. Но в результате победитель болгар сербский принц-регент Александр I Карагеоргиевич, полностью оттеснивший от власти больного короля Петра, решился на то, перед чем спасовал Альберт I Саксен-Кобург-Готский – за будущие территориальные приращения стать запалом войны. Осталось переправить в Сараево романтических гимназистов с револьверами, гранатами и выдохшимся цианистым калием. Последнее очень важно. Ибо покушавшиеся на наследников престола обязательно должны были рассказать императорско-королевским следователям и о том, как их переводили через границу сербские офицеры, и как их учили стрелять в тире при сербском генштабе… Ведь без этого рассказа какие будут основания для ультиматума Белграду с требованием расследования теракта на суверенной сербской территории? Что столь ужасно унизит Сербию, что она решится на войну с Дунайской монархией?
Через пару дней Белград будет обстрелян, Россия объявит мобилизацию в военных округах, окружающих Германию, кайзер почувствует, что хитроумная ловушка Антанты захлопывается, и прикажет срочно – до завершения мобилизации российской армии - брать Париж…
Но тут сработают секретные франко-российские договоренности, и кадровая российская армия начнёт наступление на Аллентштейн и на Кёнигсберг. Аналогичное наступление – на Торн (Торунь) и дальше на Берлин, которое было обещано французам ещё в 1911 году на совместном совещании генштабистов в Красном селе, – было сорвано самоубийственно дерзким австро-венгерским фланговым ударом на Люблинском направлении.
С этого момента, говоря словами, которыми завершали описания эротических сцен застенчивые русские писатели вековой давности, "и всё завертелось"…
Комментарии
http://vimeo.com/2678249