Эйзенштейн и тевтонцы

http://www.proza.ru/2008/01/02/44

О НАШЛЕМНЫХ УКРАШЕНИЯХ ТЕВТОНСКИХ РЫЦАРЕЙ И КОЕ-ЧЕМ ДРУГОМ

Советский кинорежиссер Сергей Михайлович Эйзенштейн вошел в историю мирового кинематографа как автор нашумевших псевдоисторических блокбастеров 30-х гг. Например, ленты «Броненосец Потемкин» со знаменитым, хотя и абсолютно высосанным из пальца эпизодом расстрела ликующих толп одесситов «безжалостными царскими карателями» (единодушно записанными восторженными большевизанами из числа «прогрессивной западной интеллигенции» - например, Лионом Фейхтвангером – в «казаки»!) и детской колясочкой, катящейся вниз по Потемкинской лестнице. Или другой «культовой» ленты – «Иван Грозный», в которой каждый гость на царской свадьбе осушает в одиночку братину, само название которой – «братская чаша!» - не говоря уже о размерах, яснее ясного говорит, что из нее пил не один человек, а много людей, передававших братину, отхлебнув из нее, из рук в руки; в которой царская тетка Евфросиния Старицкая дает хворой царице Анастасии пить из потира – церковной чаши для причастия (не забыв предварительно отравить ее содержимое) и т.д.
И, конечно, главного «шедевра» рижского «голубого» розенкрейцера – знаменитой ленты «Александр Невский» по сценарию Петра Андреевича Павленко, в которой режиссер умудрился не показать на «нашей» (то есть, на «хорошей») новгородской стороне, не только Владыку – новгородского архиепископа, являвшегося фактически главой боярской республики на Волхове (князь в Новгороде был не более чем наемным военным предводителем, которому боярская республика могла, чуть что не по ней, «указать путь от себя», то есть – выгнать за ворота!)-, но и ни одного православного священника или монаха, ни одной православной иконы или воинской хоругви с ликом Всемилостивого Спаса или, скажем, Михаила Архангела! Вместо Святых образов, новгородские дружины «осеняют» стяги с изображениями мужика, колотящего дубиной льва или барса, китовраса-кентавра и каких-то зверей, чьи образы, вероятно, были навеяны резьбой по камню на стенах владимирских соборов.
Единственный «чернец» (хотя и непонятно, монах – не монах?), фигурирующий на русской стороне, показан предателем, разумеется, не ушедшим, в конце концов, от справедливого народного суда (ни на каких других судей в Новгороде и Пскове, по фильму, и намека нет). Даже святой благоверный князь Александр Ярославович, почему-то поселенный тт. Эйзенштейном и Павленко в совершенно пустой крестьянской избе (хотя и громадных размеров!), не имеет в «красном углу» ни одной иконы и ни разу за весь фильм даже лба не перекрестит.
Зато на вражеской, «плохой», «не нашей» стороне режиссер с избытком сконцентрировал всевозможную христианскую символику! Тут тебе и церковный орган, и кресты самых разных размеров и форм, и папский легат, рассуждающий о «наместнике Иисуса Христа на земле»! С каким восторгом показан разгром победоносными «воинствующими безбожниками» князя Александра полевой церкви ливонских рыцарей и бегство христианского епископа со Святыми дарами под мышкой от волков!

Христианство со всеми своими атрибутами совершенно недвусмысленно ассоциируется авторами фильма с чем-то глубоко враждебным Руси и русскому народу! Но это только одна сторона дела – антипатия к Кресту и Христианству, столь характерная для многих представителей советских творческих кругов ленинско-сталинской эпохи. Так, известная поэтесса Наталья Кончаловская писала в популярной детской книжке «Наша древняя столица»:

«В стороне заката солнца,
У балтийских берегов
Были крепости ливонцев –
Наших западных врагов.
За подъемными мостами
В замках прятались они,
Латы с черными крестами
Надевали в дни войны...
Был ливонский рыцарь страшен,
Занимался грабежом.
Плохо жилось предкам нашим
За ливонским рубежом...
Враг-то, видно, чародей,
Не похожий на людей...
Вот он встал, огнем объятый,
Весь закован в шлем и латы.
Уж не черт ли этот враг?
Не возьмешь его никак!»

И так далее, в том же духе – и о ком? О рыцарях-крестоносцах, которых средневековые русские летописцы, в отличие от - не к ночи помянутого! - Карла Маркса!, именовали отнюдь не «псами-рыцарями», а неизменно уважительно – «Божьими дворянами»! Но большевицкий идеологический заказ требовал показать Христово воинство армией людоедов – и вот, по воле сценариста с режиссером, рыцари Креста разыгрывают в Пскове (в действительности отнюдь не взятом ими с боя, а открывшим им ворота – тем более, что псковские ратники не раз участвовали в Крестовых походах немецких меченосцев против прибалтийских язычников!) некий «мини-холокост» - кидают в костер христианских младенцев (хотя в действительности ничего подобного не было; в то же время любимым развлечением как раз язычников-прибалтов было сожжение крестоносцев на кострах живьем, нередко вместе с лошадьми!).

Но что до этого советским мастерам культуры?! Раз враг «не похожий на людей», и, может быть, даже черт – надо придать ему «чертячьи» атрибуты – например, рога на шлеме. И невдомек было незадачливому режиссеру, что не только тевтонским «Божьим дворянам», но и вообще рыцарям военно-монашеских Орденов по Уставу запрещалось носить на шлемах какие бы то ни было украшения – ни рога, ни крылья, ни человеческие руки, ни орлиные когти. Но мало того! На шлем предводителю «злых парней» - ливонскому магистру (хотя настоящий магистр в той войне не участвовал!) волей Сергея Эйзенштейна водрузили крайне замысловатое украшение – кроме «чертячьих» рогов, еще и увенчанную крестом королевскую корону (!), что уже совсем никак не вяжется с его монашеским (а не монаршим!) саном! 

Вольфганг Акунов.

P.S. Ну еще бы кондовые "совки" стали бы разбираться в таких тонкостях. Сам же автор написал, что снимали не исторический фильм, а пропагандистский блокбастер для нагнетания помимо прочего зоологической германофобии.1

1

полностью статья по ссылке