В.П. Терин. Рассказ об одной девочке, или зачем нам привычка плохо жить

Ученых не любят, поскольку они говорят неприятные вещи. В ответ они могут сказать: «Причем здесь мы? Возьмите наши средства производства, поработайте ими и вы получите тот же результат. То есть дело, главным образом, не в том, хорошие мы люди или плохие, а в профессиональном производстве знания, которое и называется наукой.»

Иначе говоря, если кто-то не хочет, чтобы были результаты, которые производит наука, то ему надо уничтожить науку. Да еще сделать так, чтобы другим неповадно было. Зарплату для этого нужную платить, например.

Знание – это то, что для всех. Если для одних это знание, а для других – нет, то это не знание, а мнение, например.

 Вот исследователь и не может не обнаруживать, что то, что он произвёл, значимо для всех. А раз это значимо для всех, то и надо сделать так, чтобы знали об этом все.

 Вот и проблема коммуникации. Вот и давай. Вот и продвигай знание как решение проблемы коммуникации. Или, если совсем уж по-русски, как решение проблемы связи и общения.

В пределе – всех со всеми.

 Как это становится всё более возможным с развитием электронных средств коммуникации.

  Выхлопные газы автомашин, объясняют нам, – это основная причина превышения допустимой концентрации токсичных веществ и канцерогенов в больших городах. Самый грязный выхлоп – в автомобильных пробках.

  Говорит мне один знакомый в Нью-Йорке: «Я опоздал на один день получить свидетельство о том, что у меня всё в порядке с качеством выхлопа, и меня оштрафовали на шестьдесят пять долларов».

  Разговор этот был в Манхэттене. Там много домов и много машин. Как в Москве. Только - по сравнению с Москвой - там чистый воздух и нет пробок. Потому что с ними иначе нельзя.

В городе действует программа экологической защиты. Она находится под контролем граждан. Если действующая администрация города ее не выполняет, то неудивительно, если на следующих выборах ее сместят.

Это вам не тот случай, когда граждане голосуют за действующего мэра, а тот перед ними даже не отчитался за проделанную работу, давая тем самым им ясно понять, что если он отчитается, то они должны будут голосовать не за него. То есть давая им ясно понять, что за него им голосовать не надо.

А многие избиратели взяли и за него проголосовали. Представьте себе, как он должен этих проголосовавших презирать.

  Вспомнил разговор с одной знакомой. На ту же тему. На тему о том, что мы из себя на сегодняшний день представляем. Ее приятель возит сюда чай, и ей он доверительно сообщил: «Сюда мы хороший чай не возим». То есть возят они к нам чай плохой. Им так выгоднее.

  А возмущающимся он мог бы сказать: «Люди вы странные. Простых вещей не понимаете. Если вместо меня будет другой, то вам от этого легче не станет. Вы не позволяйте продавать вам плохой чай и мы не будем!»

  Для ясности можно, конечно, добавить что-нибудь из того, что идёт по российскому телевидению. При всей его апологетике там можно услышать, что за овощи и фрукты мы платим, мягко говоря, втридорога, что цены на услуги ЖКХ не соответствуют. Или про коррупцию, например.

  Какие-то ловкачи ввели в русский язык слово «менталитет». Были у них, значит, для этого средства. То же телевидение, например. Зачем ввели - не сказали. Но мы и сами можем посмотреть.

  Менталитет - это ошибка перевода. Но это уже не совсем так, поскольку это слово вошло в обиход. Ведь обычно его употребляют для того, чтобы публично заявлять о нашей духовной неполноценности («Ну что вы! У нас такой менталитет!»).

  Или вот - если на ту же тему - громкие объявления в городском пассажирском транспорте. «Уступайте места пассажирам с детьми, пожилым людям и беременным женщинам!». И всё такое прочее. И всё громким голосом. И спрятаться негде.

  Только в автобусе, которым коллега ездит до метро и обратно, он каждый раз слышит десять таких объявлений (пять - в одну сторону, пять - в другую).

  То есть, если люди ездят этим автобусом на работу, предположим для легкости счета, триста дней в году, то только в нём одном они слышат три тысячи таких объявлений в год!

  Каких таких? Таких, которые они давно выучили наизусть. Таких, которые, если им дать волю, они тут же бы прекратили.

  Да еще потому, что транспортная компания, которую они пусть не полностью, но содержат, без их согласия занимается не своим делом: она учит их жить, хотя ее задача – важная, но, тем не менее, всего лишь! – доставить пассажиров из пункта А в пункт Б, то есть туда, куда им хочется.

  Да, но не тут-то было. Перебьетесь, мол, куда вы денетесь. Потерпите.

  И ведь перебиваются и терпят. Вопреки правилу «Кто платит, тот заказывает музыку!» А некоторые еще могут при этом назидательно поучать несогласных, что так, мол, и надо. В силу привычки.

  Какой привычки? Повседневной привычки людей к тому, что жить они должны хуже, чем им того хочется. Привычки к насилию над собой.

  Принял с утра очередную дозу насилия над собой и вперёд со следами долготерпения на лице! Посматривая время от времени на других жертв со следами долготерпения на лице.

  И на пути домой тоже принял. Со следами долготерпения на лице. Философы могут добавить в этой связи, что количество переходит в качество.

  Мы так устроены, что эти тексты, бьющие по голове, остаются в ней на всю оставшуюся жизнь.

  Такое вот целенаправленное загрязнение акустической среды. Внешнее - как то, чего люди не хотят слышать, но слышат. Внутреннее - как то, что происходит с их собственной головой.

  Можно добавить, конечно, еще многое. Каждый может добавить. Из того, чего не хотелось бы, но терпят.

  И терпят как то, что, между прочим, множество людей считает нормальным.

  А если иметь в виду еще то, что происходит в других отношениях? Например, то, чем мы дышим (а дышим мы тем, о чем нам не сообщают)? В отношении того, что было бы совсем иначе, дай нам волю? В хорошем, конечно, смысле.

  Есть, правда, древняя точка зрения, согласно которой свободу не дают, а берут.

У нас не принято публично обсуждать общезначимые вопросы для их своевременного решения.

  Что идет вразрез с тем, к чему мы каждый день привычно прикладываем руку.

Вразрез с техническими возможностями электронных средств коммуникации. Тех же мобильных телефонов, а уже простейшие из них являются средствами глобальной связи. Владеют ими на нашей планете более шести миллиардов человек. И это при населении несколько более семи миллиардов.

  Не говоря уже о смартфонах («умных телефонах», которые не телефоны совсем, если по существу) - а их количество превысило миллиард.

  Не говоря о широкополосной связи, обо всем том, что позволяет каждому мгновенно связаться с кем угодно, где угодно и когда угодно, чтобы решать свои проблемы наилучшим образом, чтобы мы жили и работали в оптимальных условиях, когда в дело идёт всё, что способствует делу, когда одна голова хорошо, а две лучше, а еще лучше, когда вместе много заинтересованных в улучшении своей жизни голов.

Широкополосный доступ (ШПД) - это главный элемент глобальной конкуренции. У нас с этим, мягко говоря, не того.

  Иначе говоря, для оптимального решения наших проблем появилась техническая база. И если иметь в виду происходящее на нашей маленькой планете (не одни мы на ней живем!), то те, кто эту базу использует лучше, те и впереди.

 Другим это преимущество может выйти боком.

Самая краткая формула глобализации – «Подставишься – потребят!»

В пьесе Михаила Афанасьевича Булгакова «Адам и Ева» есть очень симпатичный персонаж пекарь Захар Маркизов, изгнанный из профсоюза за то, что побил бюрократа («Но а как же, гадину, не бить? Кто его накажет, кроме меня?..»).

В пьесе враги наносят СССР такой урон, что один писатель приходит к выводу о конце света. Маркизов ему объясняет, что нет, это не грозный бог покарал землю, а «задавили СССР за коммунизм.»

Главное при социализме – как работаешь, так живешь. Самое плохое в СССР – уравниловка, когда тех, кто работает лучше, наказывают, а тех, кто работает хуже, поощряют. Как говорил мне один экономист, «ни одна экономика этого не выдержит.» 

А если по Аристотелю, то нам надо было бы усиливать то, что хорошо, и ослаблять то, что плохо.

И жили бы мы тогда совсем в другом мире. И лица у наших гражданок и граждан в большинстве своем были бы совсем другие. Знаете, когда идет человек по улице, а от него свет.

Сейчас, конечно, другое время. Сейчас, пользуясь преимуществом в электронных средствах коммуникации, можно погрузить население страны, или, по крайней мере, большую часть его, в состояние депрессии (убрав, например, из языка гражданок и граждан одни слова и внедрив другие), и тогда депрессия превращается в оружие массового уничтожения: от нее быстро умирают, а оставшиеся в живых хоронят умерших и по невежеству своему считают, что это всего лишь неизбежное событие местного значения.

  Это должно быть ясно, как ясно то, что вопреки интерактивным возможностям электронных коммуникаций для подавляющего большинства у нас в стране до сих пор основным средством узнать о том, что с ним происходит, является телевидение. А это телевидение, которое телезрители не контролируют, хотя по своей технической природе телевидение – это для всех. А если так, то оно и должно работать под контролем всех.

Сейчас телезрители довольствуются тем, что им дают.

А как же со стремительно растущими возможностями электронных коммуникаций? Пусть ими другие пользуются? Чтобы было лучше не нам, а им?

  Ведь, если продлить это рассуждение, то получается очень просто. Получается не только техническая отсталость, с чем многие давно примирились. Получается дальнейшее отставание, а оно не может быть бесконечным.

  Что ж, так и будем жить пока живется? А иначе нельзя, чтобы было как можно лучше?

Мы теперь еще и на следопытов похожи: приходишь в магазин, видишь, что товары там всё больше иностранного производства и понимаешь, что для того, чтобы их продавать, нужно было уничтожить у нас промышленность, сельское хозяйство и науку, поскольку без науки сейчас всё это не производится.

Положение, рассмотрев которое, наш замечательный актер и режиссер Ролан Антонович Быков незадолго до смерти в 1998 году пришел к выводу, что мы – оккупированная страна.

Это он сказал в видеозаписи, которую, кстати, несколько раз показали тогда по российскому телевидению.

Немцев, например, сейчас даже в Европейском Союзе ругают за то, что у них совсем не так: они намного больше вывозят, чем ввозят, то есть стараются как можно больше для себя производить. Тем самым они и работу своим обеспечивают, и хорошие условия жизни, да и соответствующее состояние души.

  Плетью обуха не перешибёшь. Более точно, наверное, то, что имеется при этом в виду, назвать властью обстоятельств. Когда говорят, например, что люди – продукты обстоятельств.

  Как говорил один бывший премьер-министр, десятилетиями связанный с нефтью и газом. То ли ему так было видно со своей нефтегазовой высоты, то ли когда-то он в Высшей партийной школе плохо философию изучил.

  Только как-то он назидательно сказал телезрителям: «Надо понимать. Люди – продукты обстоятельств».

  По сути то же мне сказал один бывший пограничник из одной нефтяной компании: «Что же делать, если нам повезло!»

  А когда я сказал, что это не так называется, он замолчал. Что, мол, с дураком разговаривать.

Я далёк от того, чтобы переходить на лица. Я стараюсь учитывать, что, как отметил Николай Васильевич Гоголь, «весьма недавно поступила просьба от одного капитан-исправника, не помню какого-то города, в которой он излагает ясно, что гибнут государственные постановления и что священное имя его произносится решительно всуе. А в доказательство приложил к просьбе преогромнейший том какого-то романтического сочинения, где чрез каждые десять страниц является капитан-исправник, местами даже совершенно в пьяном виде.»

Нет, в самом деле, зачем же переходить на лица! Это ведь стоит только начать!

Так что уж лучше про людей как продуктов обстоятельств. Я – продукт обстоятельств, ты – продукт обстоятельств. Мы – продукты обстоятельств. Он, она, они. То есть рассуждение на уровне лучших достижений философии середины восемнадцатого века.

Это похвально.

Ведь если взять гадалок, прорицательниц и прочих искусительниц и искусителей этого рода (а их годовые доходы в РФ исчисляются миллиардами долларов!), то они ориентируют нас, мягко говоря, на средневековье и дальше.

А здесь ведь все-таки уже восемнадцатый век!

 Лучше понимать происходящее как переход к тому, что предстоит, а сам переход – это то, что делается с нашим участием, то, что мы делаем сами.

  Что люди выбирают, то и они должны получать, и если они не делают хороший выбор, то делают, значит, плохой.

Мы живем в окружении, которое по всей нашей планете круглосуточно воспроизводят электронные средства коммуникации.

А потому у каждого из нас – даже если это достаточно ясно и не прописано в законодательстве! – есть два права, которые пробивают себе дорогу как то, что естественно для всех, кто пользуется электронными коммуникациями (мобильной связью, например).

Эти два права – право на информацию и право на коммуникацию.

Если избиратели голосуют, то – даже если голосование видимость – они это делают потому, что, во-первых, это их право, а во-вторых, потому, что обязанность государства – обеспечить осуществление этого права.

То, что для граждан право, для государства – обязанность.

То же и с правом на информацию и правом на коммуникацию.

Первое означает, что граждане имеют право знать всё за исключением, конечно, того, чего они не имеют права знать в соответствии с действующим законодательством.

Второе – что граждане имеют право связаться, в принципе, с кем им угодно и получить достаточно вразумительный ответ.

К тому же право на коммуникацию в нашей жизни означает, что граждане имеют право не только объединяться, следуя своим законным интересам, но и использовать для этого соответствующие электронные средства.

Ведь то, что продемонстрировал Сноуден с его апокалипсическими наклонностями, – это всего лишь давно известная одна сторона медали.

Но также известно, например, что появились программные продукты, позволяющие людям по всей планете мгновенно объединяться в высоких целях, так что техническая база для качественного улучшения жизни человечества не только готова, но и быстро растет.

  А для российского телевидения с его руководством из восемнадцатого века, поскольку не оно для нас, а мы для него, мы – это всего лишь продукты, которые оно из нас должно изготовлять.

Иначе говоря, они нас и тащат в тот самый век вопреки тому, что является определяющим для современности. С интерактивными возможностями ее электронных средств коммуникации, например.

  И для прояснения вопроса о том, какой выбор является лучшим, рассказ об одной девочке.

  Каталась она в свои шесть лет на конёчках с таким же маленьким мальчиком. Жили они в одном городке, а катались по замерзшей речке. На речке была прорубь, а в проруби плавали рыбки. И мальчику захотелось этих рыбок поймать. Он к ним потянулся, и его конёчки съехали в прорубь, вместе с ним. И очутился мальчик в холодной воде.

Вот такая история.

Девочка могла, конечно, испугаться и убежать. Чтобы, например, позвать на помощь, поскольку никого вокруг больше не было. Только вместо этого она стала мальчика из проруби тащить. И вытащила. И запомнила на всю жизнь, как ей было страшно, когда под ее коньками начал крошиться лёд. Понимала ведь, что могло бы случиться.

  А мальчик потом с двумя зажатыми в руке рыбками, которых он успел поймать, домой пришел. Рыбок он стал поливать из чайника горячей водой, чтобы их оживить.

  Эта непридуманная история позволяет понять, что такое свобода. Не захотел человек убежать, потому что он так решил, потому что не захотел жить иначе, не захотел жить с тем, что без него должно было бы произойти.

______________

Вторая, переработанная, авторская редакция текста, впевые помещенного на нашем сайте в 2012 году,