БАБУШКА И АРМИЯ.

БАБУШКА И АРМИЯ.

 (Случай из службы солдата Москалёва)

   Казарма -  сбитое из цементных серых  блоков двухэтажное здание. На дубовом  табурете возле железной койки сидит  солдат Москалёв.  Выстиранный и очищенный за три года  от гражданской жизни. Он несколько раз внимательно перечитывает телеграмму от родителей: попроси отпуск и приезжай, умерла бабушка.

- Умерла,- задумчиво повторяет он.

   Через его плечо на телеграмму заглядывает старшина роты. Огромный дядя: тяжеловес - сверхсрочник, нанюхавшийся казарменного запаха.

- Иди к командиру батальона и проси отпуск на похороны.  Что раздумываешь. Дурень.

   Москалёв на дурня не откликается.

- А как же служба, - задумчивость не отпускает его.

- Да ведь бабка твоя?

   Старшина  достает   вату и  забивает ноздри ватой, пропитанной тройным одеколоном, от казарменного запаха.

- Моя.

- Ну вот.

- Но и  армия моя.

   В казарме появляется заместитель командира батальона по политчасти майор Туманов. Он стянут ремнями так, что ни одна косточка не выпирает. Словно, с боевого листка сошел, пришлепанного к стене возле тумбочки дневального.

   Москалёв, чеканя шаг, подходит к Туманову  и орёт.

- Товарищ майор. У меня умерла бабушка. Родители пишут, чтобы я попросил у Вас отпуск и приехал на похороны, но армия и бабушка…

   Москалёв не может разрешить проблему: бабушка и армия -  и ждёт совета.

- А сколько бабушке лет?

- Да это, - Москалёв пытается встряхнуть память, - где-то около ста.

- Ну, -  Туманов  смотрит на дубовый табурет. – Говоришь, что бабушке сто лет, и она умерла. Так в сто лет все бабушки умирают, а   армия нет. Понимаешь, - с нажимом заканчивает он, садится на койку и долго говорит о том¸ что армия не может быть бесхозной, что солдат должен ежедневно наращивать мускулы¸ что через два дня в дивизию приедет министр обороны Малиновский, что отсутствие даже одного солдата сильно подкосит  политическую и боевую подготовку, что после министерской проверки он лично похлопочет перед Малиновским  об отпуске…

   Туманов убаюкивается своими словами.

Вчера он закрепился двумя стаканами, третий плавает перед его глазами, но майор никак не может ухватить его, он напрягается так, что трещат ремни и когда волшебство вот, вот должно совершиться, он испугано вскакивает с кровати.

- Так бабушку после приезда министра  уже похоронят. Товарищ майор, - орёт Москалёв.

- Да, - тянет Туманов, глядя на уплывающий по воздуху стакан. – Похоронят. Так нас всех когда-то похоронят. Что ж к каждому на похороны ездить? А служить, кто будет? Бабушка? Армию нельзя оставлять без пригляда. Растащат… - Нажим в голосе усиливается. - Понимаешь!

- Так точно, -  Москалёв вскакивает с табурета, лихо подбрасывает правую руку к виску и отбивает  каблуками, да так,  что пол угибается, и Москалёв выдает последний аккорд, от которого у Туманова  схлопываются уши.

 - Армию нельзя оставлять без пригляда, товарищ майор. Растащат…

   На аккорд  из каптёрки выскакивает старшина и несется к Москалёву, а, увидев Туманова, начинает тормозить, но пол натёртый мастикой скользкий. Старшина начинает балансировать на устойчивость, ноги сбоят, и он «живым» снарядом  на лопатках проносится мимо Москалёва и Туманова.

- Видишь, - устало говорит Туманов, глядя на старшину, который  пытается отодрать лопатки от пола, - какого переполоха ты наделал с похоронами твоей бабушки.

   День продолжается, но начинается вечер. А вечер это такое время, когда обделываются нехорошие делишки. Москалёва вызывает старшина и, почёсывая лопатки, кратко отпечатывает:   два наряда на кухню.

- Но за что, товарищ старшина.

- А за то, мать твою, - язвительно отвечает старшина, - что ты меня вместе со своей бабушкой чуть не похоронил. Это хорошо, что я вертушкой пошел и упёрся в стену ногами, а не головой. А если б головой?

   «Тогда я бы два наряда не получил», -  думает Москалёв.

   Ночью он чистит картошку на кухне, у него слипаются глаза,  и он видит, как из картофельных обрезков появляется Малиновский и приказывает Туманову дать отпуск на похороны…