В вопросе о болезни и смерти В. И. Ленина много таинственного. Считается, что к ускорению смерти Ленина мог иметь отношение И. В. Сталин – чуть ли не единственный советский руководитель, не заинтересованный в выздоровлении председателя СНК. В настоящей статье делается попытка показать, что Ленин был смещен с поста председателя СНК уже в середине 1922г., что происшедшее было равносильно государственному перевороту, что заговор, в результате которого Ленин оказался изолированным вплоть до самой своей смерти, носил широкий характер, а руководителями этого заговора были, скорее всего, Ф. Э. Дзержинский и Сталин.
Эта версия, на первый взгляд маловероятная, согласуется, однако, с историей антиленинских выступлений в большевистском руководстве, по крайней мере, с 1917 года. Внутри ЦК большевистской партии Ленин постоянно сталкивался с оппозицией. Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев публично высказались против организованного Лениным и Л. Д. Троцким переворота (и именно потому, что представляли мнение широких партийных кругов, не были покараны, хотя в советских учебниках выступление Каменева и Зиновьева именовалось предательством). По вопросу о формировании коалиционного “однородного социалистического правительства” от народных социалистов до большевиков в начале ноября 1917г. года Ленин с Троцким также оказались в одиночестве. Такое правительство предполагалось сформировать без Ленина и Троцкого, как организаторов незаконного переворота. Известно об оппозиции Ленину в вопросе о Брестском мире, революции в Германии и мировой революции. Ленин сумел обойти своих политических противников. Тем не менее Брестский мир привел к падению авторитета Ленина в партийном и советском активе; после марта 1918г. антиленинские заговоры в партии стали повседневностью, Ленин постепенно терял власть, уступая ее фактическому генсеку Я. М. Свердлову. Весной 1918 г. обсуждался план ареста Ленина и создания нового большевистско-левоэсеровского правительства во главе с Пятаковым 1 . 6 июля с целью срыва Брестского мира был убит германский посол Мирбах. К этому покушению имели непосредственное отношение чекисты Я. Г. Блюмкин и Н. А. Андреев, но также и Дзержинский, отстраненный Лениным от должности председателя ВЧК сразу же после теракта. Не прошло и двух месяцев, как объектом покушения стал Ленин. В последние годы официальную версию чекистов о том, что в Ленина стреляла Ф. Каплан 2 ,опровергают.
Что же произошло 30 августа 1918 года? “День 30 августа 1918г. начался скверно”, – вспоминал комендант Кремля П. Д. Мальков. Получив из Петрограда известие об убийстве М. С. Урицкого, Дзержинский “сразу же выехал в Петроград, чтобы лично руководить расследованием”. Ленин должен был выступать в этот день на заводе быв. Михельсона. Близкие, узнав о случившемся, пытались отговорить Ленина от поездки на митинг. “Чтобы их успокоить Владимир Ильич сказал за обедом, что, может, он и не поедет, а сам вызвал машину и уехал” 3 .
Столь несвойственное осторожному Ленину поведение, видимо, диктовалось тем, что еще действовал порядок, установленный 29 июня Свердловым: “Владимир Ильич! Прошу назначить заседание Совнаркома завтра не ранее 9 часов вечера. Завтра по всем районам крупные митинги по плану, о котором мы с Вами уславливались; предупредите всех совнаркомщиков, что в случае получения [приглашения] или назначения на митинг, никто не имеет [права] отказываться. Митинги начинаются с 6 часов вечера” 4 . “Совнаркомщик” Ленин отправился на выступление, о котором заранее были извещены в районе. Он уехал без охраны, причем охраны не оказалось и на заводе, где Ленин должен был выступать: “Как-то получилось, что никто нас не встречал: ни члены завкома, ни кто-нибудь другой”, – свидетельствовал шофер Ленина С. К. Гиль 5 .
Фактическая сторона “дела Каплан” такова. После ареста она подверглась нескольким коротким весьма общим допросам разными людьми, задававшими одни и те же вопросы, и не ранее 31 августа и не позднее 3 сентября заместитель Свердлова В. А. Аванесов по приказу Свердлова доставил ее в Кремль. В Кремле она то ли была, то ли не была подвергнута дополнительным допросам, а 3 сентября то ли была, то ли не была расстреляна Мальковым. А поскольку Свердлов по причинам несколько мистическим дал указание останки Каплан “уничтожить без следа”, никаких вещественных доказательств казни Каплан не имеется. Правда, писатель Ю. Давыдов утверждает, что труп Каплан, облитый бензином, был сожжен в железной бочке в Александровском саду 6 .
Получается, что привезли Каплан в Кремль единственно для того, чтобы расстрелять. Здесь отсутствует какое-то звено, мешающее понять, что же было на самом деле. Ведь если Каплан расстреливали в Кремле, значит действительно торопились. Почему? В каком случае нужно было Свердлову немедленно расстрелять Каплан и уничтожить ее останки? Только в одном: если важно было не просто заставить Каплан замолчать, но и не допустить процедуры опознания трупа свидетелями покушения.
Если из описания ареста женщины с зонтиком и портфелем, очевидно, что стреляла не задержанная, а кто-то еще, то из свидетельства Малькова следует, что кому-то важно было замести следы преступления. После 3 сентября выяснить нельзя уже было ничего. Именно Свердлов закрыл таким путем дело Каплан, и он мог это сделать только в том случае, если лично был не заинтересован в расследовании.
К официальной версии о выстрелах Каплан Ленин отнесся недоверчиво. По словам Свердлова, уже 1 сентября Ленин, воспользовавшись своим опытом юриста, “шутя” устраивал врачам перекрестный допрос, 14 сентября – беседовал с Мальковым 7 , который либо рассказал ему, что расстрелял Каплан по указанию Свердлова, либо – по приказу Свердлова – ни о чем не рассказал. Не знать о факте расстрела Каплан Ленин не мог: о нем писала советская пресса, которую Ленин и Н. К. Крупская внимательно штудировали.
Даже выведенный из строя ранением Ленин, пока он находился в Кремле, Свердлову все равно мешал. Предпочтительнее было организовать отдых Ленина в Горках. “Ильич начал вставать с постели, – вспоминал Мальков. – 16 сентября он впервые после болезни участвовал в заседании ЦК РКП(б) и в тот же вечер председательствовал на заседании Совнаркома. Ильич вернулся к работе!” Какая радость! Перегруженный работой Свердлов мог наконец-то отдохнуть? Не тут-то было. Свердлов “велел подготовить Горки к переезду Ильича”, – продолжает Мальков. “Дзержинский выделил для охраны Горок десять чекистов, подчинив их мне. Я отвез их на место.., а на следующий день привез в Горки Владимира Ильича и Надежду Константиновну. Было это числа 24 – 25 сентября 1918 года”. Так были впервые сосланы в Горки Ленин и Крупская.
Ленин рвался в Кремль. Его не пускали. Чтобы задержать Ленина в Горках, в кремлевской квартире Ленина затеяли ремонт. Мальков пишет: “К середине октября Владимир Ильич почувствовал себя значительно лучше и все чаще стал интересоваться, как идет ремонт и скоро ли он сможет вернуться в Москву. Я говорил об этом Якову Михайловичу, а он отвечал: “Тяните, тяните с ремонтом… Пусть подольше побудет на воздухе, пусть отдыхает”" 8 .
Основной задачей Свердлова было продемонстрировать партактиву, что советская власть может обходиться без Ленина. Весь сентябрь и первую половину октября Свердлов и А. И. Рыков по очереди председательствовали в Совнаркоме. Всеми остальными руководящими постами: председателя ВЦИК и секретаря ЦК, председателя Политбюро и председателя ЦК – Свердлов уже завладел, иными словами, сосредоточил в своих руках “необъятную власть”. “Вот, Владимир Дмитриевич, и без Владимира Ильича справляемся”, – сказал как-то Свердлов В. Д. Бонч-Бруевичу.
В октябре ремонт квартиры все же закончился. Видимо, Бонч- Бруевич, личный друг и секретарь Ленина, был единственным человеком, не желавшим, чтобы Ленин отдыхал и дышал свежим воздухом: он сообщил Ленину, что можно возвращаться в Кремль. Мальков вспоминает: “Владимир Ильич встретил меня при очередном моем посещении с какой-то особенно подчеркнутой любезностью. “Ну, как, товарищ Мальков, ремонт в моей квартире скоро закончится?” – “Да знаете, Владимир Ильич, туго дело идет…” Он вдруг посуровел. “Ремонт в Кремле уже два дня как закончен. Я это выяснил… Завтра же я возвращаюсь в Москву и приступаю к работе. Да, да. Завтра. Передайте, между прочим, об этом Якову Михайловичу. Я ведь знаю, кто вас инструктирует. Так запомните – завтра!” И, круто повернувшись ко мне спиной, Владимир Ильич ушел в свою комнату. На следующий день он вернулся в Москву” 9 . Так с помощью плохого Бонч- Бруевича, желавшего Ленину зла, Ленин возвратился из ссылки, в которую он был отправлен добрым Свердловым для отдыха под нежными взорами десятка чекистов Дзержинского.
Из очередной поездки в провинцию Свердлов вернулся в Москву 8 марта 1919 года. О том, что он “тяжело болен”, было сообщено 9- го, т. е. сразу же после его приезда. Считалось, что он простудился и умер. Однако, как утверждает Р. Масси, в то время ходили настойчивые слухи о том, что его смерть в молодом возрасте последовала за нападением на него рабочего на митинге. В ноябре 1987 г. по советскому ТВ был показан документальный отрывок о его похоронах. В гробу совершенно ясно была видна голова, которая была забинтована 10 . Кто именно нанес по этой голове удар, так и осталось загадкой.
Спустя три года, на судебном процессе против эсеровской партии, советское правительство формально признало тот факт, что покушение на Ленина 30 августа 1918г. готовили сотрудники ВЧК Г. И. Семенов-Васильев и Л. В. Коноплева (проникшие в эсеровскую партию). Кем же были Семенов и Коноплева? Они не были эсеровскими боевиками. С начала 1918 г. оба они служили в ВЧК. В дореволюционной России их считали бы классическими провокаторами вроде Азефа. В современном мире их назвали бы агентами разведки в стане врага, нелегалами. Именно поэтому совершенно бессмысленно пересказывать многостраничные истории о том, в каких эсеровских боевых отрядах подвизались сотрудники ВЧК Семенов и Коноплева и на каких именно большевистских руководителей, каким способом и в какие сроки планировали Семенов и Коноплева произвести покушения. Благодаря агентурной работе Семенова и Коноплевой вся псевдобоевая работа эсеров, контролируемая, руководимая и организуемая двумя чекистами, стала ни чем иным, как капканом, расставленным для сбора материалов будущего процесса над партией эсеров. Все остальное, что окружало деятельность этих агентов, их рассказы об арестах большевиками, о сопротивлении при этих арестах, о планируемых побегах и о раскаянии, – мы обязаны назвать чекистской фабрикацией, предпринятой с целью дезинформации. Это было составной частью подготовки первого открытого политического процесса.
Как и Блюмкин, убийца Мирбаха, Коноплева и Семенов не понесли кары, а остались работать в разведке. Блюмкин был близок к Троцкому, Коноплева и Семенов – к Л. П. Серебрякову. Впоследствии Коноплева “постоянно бывала у нас, – вспоминала Г. Серебрякова 11 . – Она, как оказалась, под этой заурядной непривлекательностью прятала бурный темперамент и специфический изворотливый ум ловкого конспиратора. Перед Серебряковым она и ее друг (забыла его фамилию) [Семенов] доподлинно благоговели. После суда над эсерами оба они уехали за границу с секретными поручениями”.
Посмотрим, кто еще был вхож в дом Серебрякова в это время и с кем еще он дружил: “Большая братняя любовь на протяжении многих лет соединяла Свердлова с Леонидом. Они долго находились в одной ссылке, а с первых дней Октябрьской революции работали вместе. Вся многочисленная семья Свердловых, его сестры, братья, жена сохраняли короткие дружеские отношения с Леонидом и после смерти Якова Михайловича”. Серебряков в то время был у наркома путей сообщения Дзержинского заместителем.
Итак, друг N 1 это Свердлов. Как пишет Серебрякова, “среди ближайших друзей Леонида было очень много грузин, абхазцев и армян… Постоянно из Тбилиси, Кутаиси, Еревана присылались подарки: вина, виноград, чурчхела, сыры и мед, – которые мы, в свою очередь, раздавали таким ближайшим друзьям Леонида, как Дзержинский, Григорий Беленький, Н. И. Бухарин, А. К. Воронский, Сергей Зорин, Я. Э. Рудзутак, А. С. Енукидзе и М. И. Калинин. Редкий вечер кто-нибудь из этих людей не бывал у нас, а в дни пленумов и съездов ночевало с десяток человек”.
В этот-то дом, куда ежедневно приходили или могли прийти Дзержинский, Бухарин или Калинин, заходили еще и бывшие эсеры Коноплева и Семенов, готовившие по приказу ЦК ПСР покушение на Ленина 30 августа 1918г., чуть не лишившее Ленина жизни?
Вскоре после смерти Свердлова, в декабре 1920 г., Ленин заболевает. В марте 1921 г. он болен уже настолько серьезно, что над записками Каменева в 5 – 10 строк должен думать “час-два” 12 . Его болезнь совпадает с введением нэпа – второго, после Брестского мира, оппортунистического шага Ленина. И именно в 1921 г. стан врагов Ленина пополняется Сталиным.
О борьбе за власть между Лениным и Сталиным в это время можно судить лишь по намекам. 4 июня 1921 г. Ленин пишет письмо в Берлин Г. Л. Шкловскому. Это письмо М. И. Ульянова характеризует как сообщение Ленина Шкловскому о том, “что под В. И., так сказать, подкапываются. Кто и как – это остаетсяено Сталину, тот в присутствии Н. С. Аллилуевой, Орджоникидзе, Бухарина и А. Назаретяна приказал “завещание” сжечь. “Это распоряжение Сталина я выполнила, – вспоминала Володичева. – Сожгла копию письма, которую ему показывала, но не сказала, что 4 других экземпляра ленинского документа лежат в сейфе” 33 . С ее стороны такая осторожность была никак не лишней.
Уточним список секретарей Ленина по “Дневнику дежурных секретарей” за период с 21 ноября 1922 г. по 6 марта 1923 г.: Н. С. Аллилуева (до утра 18 декабря), Ш. М. Манучарьянц (формально – библиотекарь Ленина, до вечера 11 декабря), С. А. Флаксерман (3 декабря только), М. И. Гляссер (вечер 5 февраля только), М. А. Володичева (с вечера 27 ноября), Л. А. Фотиева (с 13 декабря). Обратим также внимание на то, что, за исключением жены Сталина Аллилуевой, жизнь которой оборвалась трагически, ни одна из секретарей Ленина не была репрессирована в период чисток. И это было лучшим подтверждением того, что в их личной преданности Сталин не сомневался, что ни одного нелояльного в отношении Сталина поступка никто из них в то опасное для Сталина время не совершил. То же относится и к помощнику и секретарю Ленина В. Д. Бонч-Бруевичу, прожившему долгую жизнь, до 1955 года. Не тронули и его брата, М. Д. Бонч-Бруевича, царского генерала, занимавшего до революции должность главкома Северного фронта. Михаил Дмитриевич, которого по статистике просто обязаны были расстрелять в 1936 – 1939 годах, дослужился у большевиков до звания генерал-лейтенанта и умер в 1956 году.
“Дневник дежурных секретарей” – удивительный документ. Впервые опубликованный в 1963 г., он находился под семью замками до июля 1956 года. Что же это был за “Дневник”? Кто знал, а кто не знал о его существовании? По чьей инициативе был начат? Перед кем отчитывались люди, делавшие в нем записи? Кому разрешалось его читать?
Не на все эти вопросы ответ ясен. Дневник был начат 21 ноября 1922 года. Очевидно, что в этот день Политбюро по инициативе Сталина установило над Лениным надзор. До революции Ленин всегда назначал Крупскую секретарем тех политических центров, в курсе деятельности которых он хотел быть. Сталин и тут оказался достойным учеником. Впервые после введения формального надзора дни особенно активным секретарем Ленина была жена Сталина Аллилуева. Нет никаких указаний на то, что о “Дневнике” знали Ленин, Крупская или М. И. Ульянова. Если так, то справедливо утверждение, что “Дневник” велся тайно. Шестеро секретарей Ленина могли вести тайный “Дневник” лишь по решению вышестоящих инстанций. Такими инстанциями могли быть ЦК, Секретариат ЦК или Политбюро. Иными словами, приказ должен был исходить от Сталина. Из интервью Фотиевой и Володичевой мы знаем, что отчитывались секретари перед Сталиным и Каменевым, являвшимся в те месяцы председателем Политбюро. Неизвестно, читал ли этот “Дневник” Сталин или же он довольствовался устными отчетами. По крайней мере один секретарь, Володичева, вела дневник стенографическими знаками и расшифровала свою запись позже. Из этого, видимо, следует, что Сталин довольствовался устными отчетами.
“Дневник” оборвался 6 марта 1923 г. на фразе “Надежда Константиновна просила”. Весь дальнейший текст был записан стенографически и расшифрован Володичевой в 1956 году 34 . После 6 марта 1923 г.
“Дневник” не велся вообще. Создается впечатление, что в момент расшифровки записи от 6 марта в 1923 г. Володичевой позвонил Сталин и приказал ведение “Дневника” и всякую работу над ним прекратить. Так и было все оборвано на полуслове.
“Дневник” интересен не только тем, что в нем записано, но и тем, что из него исчезло. А исчезло из него немало. В “Дневнике” пропущены следующие дни: 17 декабря 1922г., 19 – 22 декабря, причем 22 декабря состоялся тот самый звонок Сталина Крупской и, если Крупская сообщила о нем Ленину, в записях секретарей от 22 декабря должна бы отразиться реакция Ленина; начиная с 25 декабря пропущен весь период деятельности Ленина, когда он диктовал третью часть “Завещания”, записку об увеличении числа членов ЦК, записи о Госплане, статью “К вопросу о национальностях…” и, наконец, дополнение к “Завещанию” от 4 января 1923 г., где он предлагает сместить Сталина с поста генсека. За 25 декабря – 16 января имеются всего две записи: 29 декабря и 5 января. Обратим внимание на то, как аккуратно они смонтированы:
“24 декабря… Владимиру Ильичу взяли Суханова “Записки о революции”, тома III и IV. 29 декабря. Через Надежду Константиновну Владимир Ильич просил составить список новых книг. Врачи разрешили читать. Владимир Ильич читает Суханова “Записки о революции” (III и IV тома)… Списки Владимир Ильич просил составить по отделам. 5 января 1923 г. Владимир Ильич затребовал списки новых книг с 3 января и книгу Титлинова “Новая церковь”. 17 января (запись Володичевой) Владимир Ильич… читал и вносил поправки в заметки о книге Суханова о революции…”. “Дневник” отцензурирован таким образом, чтобы создать впечатление, будто Ленин с 25 декабря по 16 января включительно читал и работал над статьей о Суханове. Между тем в этот период были написаны основные его предсмертные статьи. А вот после 17 января (когда “Дневник” ведется с относительной частотой), написано всего две статьи: “Как нам реорганизовать Рабкрин” и “Лучше меньше, да лучше”.
В Дневнике пропущены также 27 – 29 января, 11 и 13 февраля, 15 февраля – 4 марта. Между тем известно, что Ленин диктовал каждый день или почти каждый день, причем дни, когда он не диктовал, в “Дневнике” всегда отмечались, например: “10 декабря, утро. Ничего от Владимира Ильича не было”; 11 декабря, утро (запись Аллилуевой): “Никаких поручений не было. Владимир Ильич ни разу не звонил. Проверить, чтобы вечером в кабинете было не меньше 14 градусов тепла”. 11 декабря, вечер (запись Манучарьянц): “Никаких поручений не было. Владимир Ильич ни разу не звонил”. 18 декабря, утро (запись Аллилуевой): “Заседает пленум Центрального комитета. Владимир Ильич не присутствует, болен – никаких поручений и распоряжений”. 18 декабря, вечер. “Заседает пленум. Владимир Ильич не присутствует, вечерним заседанием пленум закончен”. 18 января (запись Володичевой). “Владимир Ильич не вызывал”. 21 января (запись Володичевой): “Владимир Ильич не вызывал”. Таким образом дни, когда Ленин не вызывал и не диктовал – отмечены. Значит, во все пропущенные “Дневником” (или его издателями) дни Ленин что-то диктовал? Кроме того, неясно, велся ли “Дневник” после 6 марта 1923 года. Опубликовано, по крайней мере, ничего не было.
24 декабря запуганная Володичева не только записала продиктованную ей вторую часть “завещания”, но и зафиксировала в “Дневнике дежурных” паническое требование Ленина сохранить все в глубокой тайне. Очевидно, что в тот же вечер это стало известно Сталину, и после 24 декабря Сталин принимает какие-то меры, благодаря которым в дальнейшем в “Дневнике” наступает обрыв всякий раз, когда диктуются слишком невыгодные Сталину тексты. После 24 декабря все записываемое носит пространный, но совершенно беззубый характер. Это приводит В. Дорошенко к естественному выводу о том, что ряд ленинских материалов все- таки уничтожен 35. Какие именно, остается догадываться. Понятно, что самые смелые, самые яркие, направленные против Сталина и Дзержинского (в связи с “грузинским делом”).
Ленин диктовал активно с 23 декабря по 23 января, т. е. ровно месяц. Затем в его работе наступил неожиданный и не случайный перерыв. 24 января он дал Фотиевой поручение “запросить у Дзержинского или Сталина материалы комиссии по грузинскому вопросу” и столкнулся с сильным противодействием Сталина и Дзержинского. Дзержинский кивал на Сталина, тот прятался за решение Политбюро. Ленин стал подозревать Фотиеву в двойной игре: “”Прежде всего по нашему “конспиративному” делу: я знаю, что Вы меня обманываете”. На мои уверения в противном он сказал: “Я имею об этом свое мнение”". В четверг, 25 января, Ленин спросил, получены ли материалы. Фотиева ответила, что Дзержинский приедет лишь в субботу. В субботу Дзержинский сказал, что материалы у Сталина. Фотиева послала письмо Сталину, но того не оказалось в Москве. 29 января Сталин позвонил и сообщил, что материалы без Политбюро дать не может, и с подозрением допрашивал Фотиеву, не говорит ли она Ленину “чего-нибудь лишнего, откуда он в курсе текущих дел?” Ведь его статья “Как нам реорганизовать Рабкрин” (законченная 23 января и уже прочитанная Сталиным) “указывает, что ему известны некоторые обстоятельства”. Фотиева заверила, что не говорит и не имеет “никаких оснований думать, что он в курсе дел”. 30 января, узнав от Фотиевой об отказе Сталина выдать ему материалы комиссии Дзержинского, Ленин сказал, что будет настаивать на выдаче документов.
1 февраля Политбюро разрешило выдать материалы Фотиевой для Ленина, но при условии, что Фотиева оставляет их у себя для изучения (о чем просил ее Ленин) и доклада Ленину без разрешения Политбюро не делает. Иными словами, материалы Политбюро выдало, но доступа к ним у Ленина нет, так как они находятся у сталинской шпионки Фотиевой. Фотиева, видимо по указанию Сталина, тянет время и заявляет Ленину, что на изучение материалов ей понадобится четыре недели. Ленин искал ответов на следующие вопросы:
“1) За что старый ЦК КП Грузии обвинили в уклонизме. 2) Что им вменялось в вину как нарушение партийной дисциплины. 3) За что обвиняют Заккрайком в подавлении ЦК КП Грузии. 4) Физические способы подавления (“биомеханика”). 5) Линия ЦК [РКП(б)] в отсутствие Владимира Ильича и при Владимире Ильиче. 6) Отношение комиссии. Рассматривала ли она только обвинения против ЦК КП Грузии или также против Заккрайкома? Рассматривала ли она случай биомеханики? 7) Настоящее положение (выборная комиссия, меньшевики, подавление, национальная рознь)” 36 .
Ленин начинал бой. Но и Сталин не бездействовал. За несколько дней до начала трагикомедии с материалами по грузинскому вопросу, 27 января, Сталин от имени Политбюро и Оргбюро ЦК разослал во все губкомы РКП закрытое письмо по поводу последних ленинских статей, подписанное членами Политбюро и Оргбюро: Андреевым, Бухариным, Дзержинским, Калининым, Каменевым, Куйбышевым, Молотовым, Рыковым, Сталиным, Томским и Троцким. Смысл письма заключался в том, что Ленин болен и уже не отвечает за свои слова 37 .
Неизвестно, получил ли Ленин об этом письме информацию, или же изоляция его, с одной стороны, и нежелание близких волновать – с другой, достигли такой степени, что о происках Сталина ему не сообщили. Однако не позднее 3 февраля Ленин получает от Фотиевой подтверждение того, что с ним запрещено разговаривать:
“Владимир Ильич вызывал в 7 ч. на несколько минут. Спросил, просмотрела ли материалы. Я ответила, что только с внешней стороны и что их оказалось не так много, как мы предполагали. Спросил, был ли этот вопрос в Политбюро. Я ответила, что не имею права об этом говорить. Спросил: “Вам запрещено говорить именно об этом?” – “Нет, вообще я не имею права говорить о текущих делах”. – “Значит, это текущее дело?” Я поняла, что сделала оплошность. Повторила, что не имею права говорить. Сказал: “Я знаю об этом деле еще от Дзержинского, до моей болезни. Комиссия делала доклад в Политбюро?” – “Да, делала, Политбюро в общем утвердило ее решения, насколько я помню”. Сказал: “Ну, я думаю, что Вы сделаете Вашу реляцию недели через три, и тогда я обращусь с письмом”" 38 .
12 февраля против Ленина вводят очередные санкции по дальнейшей его изоляции и у него случается новый приступ. Фотиева делает в “Дневнике” запись:
“Владимиру Ильичу хуже. Сильная головная боль. Вызвал меня на несколько минут. По словам Марии Ильиничны, его расстроили врачи до такой степени, что у него дрожали губы. Ферстер накануне сказал, что ему категорически запрещены газеты, свидания и политическая информация… У Владимира Ильича создалось впечатление, что не врачи дают указания Центральному Комитету, а Центральный Комитет дал инструкции врачам” 39 . (Так и было, раз Ферстер считал, что Ленину вредна не работа, а запреты).
Именно по этой причине подозрительный Ленин все чаще “категорически отказывался принимать лекарства” и требовал “освободить его от присутствия врачей” 40 , понимая, что это нанятые Сталиным люди, укорачивающие больному жизнь. Ферстера Ленин не выносил уже до такой степени, что тот прятался в соседних комнатах.
14 февраля (через две недели после получения материалов из Политбюро) Фотиева записывает:
“Владимир Ильич вызвал меня в первом часу. Голова не болит. Сказал, что он совершенно здоров. Что болезнь его нервная и такова, что иногда он совершенно бывает здоров, т. е. голова совершенно ясна, иногда же ему бывает хуже. Поэтому с его поручениями мы должны торопиться, т. к. он хочет непременно провести кое-что к съезду и надеется, что сможет. Если же мы затянем и тем загубим дело, то он будет очень и очень недоволен… Говорил опять по трем пунктам своих поручений. Особенно подробно по тому, который его всех больше волнует, т. е. по грузинскому вопросу. Просил торопиться. Дал некоторые указания”.
Эти указания также касались грузинского дела:
“Намекнуть Сольцу, что он [Ленин] на стороне обиженного. Дать понять кому-либо из обиженных, что он на их стороне. 3 момента: 1. Нельзя драться. 2. Нужны уступки. 3. Нельзя сравнивать большое государство с маленьким. Знал ли Сталин? Почему не реагировал? Название “уклонисты” за уклон к шовинизму и меньшевизму доказывает этот самый уклон у великодержавников. Собрать Владимиру Ильичу печатные материалы” 41 .
Понятно, что в тот же день обо всем этом было сообщено Сталину, и он предпринимает против Ленина какие-то действия, о которых мы не знаем. Очевидно, что в период с 15 февраля по 5 марта Ленин был трудоспособен, так как 2 марта закончил статью “Лучше меньше, да лучше”. Но записей с 15 февраля по 4 марта в “Дневнике дежурных секретарей” нет. Правда, о событиях с 15 февраля мы кое-что знаем из воспоминаний Фотиевой:
“Сольц, будучи членом Президиума ЦКК, рассматривал заявление, поступившее от сторонников ЦК КП Грузии старого состава, на чинимые против них притеснения. 16 февраля в связи с поручением Владимира Ильича я послала записку Сольцу с просьбой выдать мне все материалы, касающиеся грузинского конфликта. Сохранилась следующая моя запись: “Вчера т. Сольц сказал мне, что товарищ из ЦК КП Грузии привез ему материалы о всяческих притеснениях в отношении грузин (сторонников старого ЦК КПГ). Что касается “инцидента” (имеется в виду оскорбление, нанесенное товарищем Орджоникидзе Кабахидзе), то в ЦКК было заявление потерпевшего, но оно пропало. На мой вопрос “Как пропало?” Сольц ответил: “Да так, пропало”. Но это все равно, так как в ЦКК имеется объективное изложение инцидента Рыковым, который при этом присутствовал”" 42 .
Так что намеки Ленина сталинскому ставленнику Сольцу положения Ленина не облегчили. Из лаконичной записи от 25 февраля мы узнаем, что Ленин работоспособен и чувствует себя хорошо: утром Ленин “читал и разговаривал о делах… Вечером читал и диктовал больше часа” 43 . (Что же он диктовал? Сколько страниц текста?) Наконец, мы знаем, что 3 марта Сталин разрешил Фотиевой выдать Ленину заключение по материалам комиссии Дзержинского: “Ленин получает докладную записку и заключение Л. А. Фотиевой, М. И. Гляссер и Н. П. Горбунова о материалах комиссии Политбюро ЦК РКГТ(б) по “грузинскому вопросу” 44 . Значит, Ленин работоспособен и в период с 25 февраля по 3 марта.
Что же происходило в эти дни и почему молчит “Дневник”? С 21 по 24 февраля в Москве работал пленум ЦК РКП(б). Видимо, это было одной из причин отсутствия записей: Ленин интересовался работой пленума, так как “пленум рассмотрел тезисы по национальному и организационному вопросам, постановил не публиковать их до предварительного ознакомления с ними (с разрешения врачей) В. И. Ленина, и если Владимир Ильич потребует пересмотра тезисов, то созвать экстренный пленум. Пленум признал целесообразным создать на съезде секцию по национальному вопросу с привлечением всех делегатов из национальных республик и областей и с приглашением до 20 коммунистов не делегатов съезда” 45 .
Что же произошло? Откуда вновь возникшее к Ленину уважение? В. Дорошенко пишет: “А произошло то, что тезисы генерального секретаря пленум признал политически сомнительными и направил их на ленинскую экспертизу. Как это произошло, остается догадываться… Здесь проявилось влияние мощной политической силы, более мощной, чем влияние большинства Политбюро вместе с генсеком, той силы, которую Сталин не учел, сбросив ее со счетов. А такой силой в тех условиях мог быть и был только Ленин”. Добавим, что такой силой должен был быть очередной блок Ленина с Троцким. “Предложение “создать на съезде секцию по национальному вопросу с привлечением всех делегатов из национальных республик и областей и с приглашением до 20 коммунистов не делегатов съезда”, принятое пленумом, – продолжает Дорошенко, – пожалуй, слишком кардинально для ординарного решения. Не является ли оно ленинским? Не является ли оно фразой или перифразой ленинского письма, высказывания? Очень вероятно, что было по меньшей мере одно письмо Ленина к пленуму. Возможно, было даже несколько ленинских писем, ведь пленум продолжался необычно долго – 4 дня. Что могло и должно было содержаться в этом письме или письмах?”
Здесь нам несколько помогает Троцкий, в архиве которого есть документ, датированный 22 февраля 1923 года. Из этого документа следует, что, во-первых, Троцкий вступил, в конфликт с большинством пленума (т. е. со сталинцами), во-вторых, что на пленуме 21 и 22-го обсуждалась опубликованная статья Ленина, письмо Ленина и проект (предложение) Ленина. Похоже, что речь шла о статье Ленина “Как нам реорганизовать Рабкрин”, так как это был единственный документ Ленина, опубликованный в те дни в “Правде” (25 января), причем изначально предполагали напечатать этот номер “Правды” в одном экземпляре, специально для Ленина (утаив статью от всех остальных). Под “письмом” Троцкий, очевидно, имел в виду обсуждавшееся в Политбюро “Письмо к съезду”. “Проектом” или “предложением” Ленина мог быть отдельный документ, но мог быть и сформулированный самим пленумом документ, основанный на статье Ленина “Как нам реорганизовать Рабкрин”.
На пленуме победила точка зрения Ленина. Тезисы Сталина пленум отклонил и послал на переработку (правда, снова в комиссию под председательством Сталина). Тезисы, которые пленум передал на просмотр и заключение Ленину, назывались “Национальные моменты в партийном и государственном строительстве”: “Объединение национальных республик в Союз Советских Социалистических Республик является заключительным этапом развития форм сотрудничества, принявшим на этот раз характер военно-хозяйственного и политического объединения народов в единое многонациональное Советское государство”. Ленин вернул себе политический контроль над работой Сталина, потребовал пересмотра тезисов и этим объявил о созыве нового экстренного пленума ЦК.
5 марта можно считать роковым днем в жизни Ленина. В этот день, около двенадцати, он вызвал Володичеву и просил записать два письма. Обратим внимание на то, что Ленин, очевидно, работоспособен и указаний на плохое его самочувствие нет. Главное, однако, то, что нет указаний на какие-либо ограничения: он диктует, что хочет, кому хочет и сколько хочет. Похоже, что все это время, начиная с победы Ленина на февральском пленуме, тюремный режим, введенный против Ленина Политбюро по инициативе Сталина, был снят.
5 марта первое письмо было написано Троцкому:
“Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под “преследованием” Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным. Если Вы почему-нибудь не согласитесь, то верните мне все дело. Я буду считать это признаком Вашего несогласия” 46 . Вместе с этим письмом Троцкому была передана еще и записка Володичевой: “Товарищу Троцкому. К письму, переданному вам по телефону, Владимир Ильич просил добавить для вашего сведения, что тов. Каменев едет в Грузию в среду и Вл. Ил. просит узнать, не желаете ли вы послать туда что-либо от себя” 47 .
Само “дело” Ленин тоже передал Троцкому. И Троцкий его не вернул, чем продемонстрировал Ленину свою поддержку. Об этом становится известно 16 апреля из письма Троцкого “Всем членам ЦК РКП” с грифом “С. секретно”:
“Мною получена сегодня прилагаемая при сем копия письма личного секретаря тов. Ленина, тов. Л. Фотиевой, к тов. Каменеву по поводу статьи тов. Ленина по национальному вопросу.
Статья тов. Ленина была мною получена 5-го марта одновременно с тремя записками тов. Ленина, копии которых при сем также прилагаются.
Я тогда снял для себя копию статьи, так имеющей исключительное принципиальное значение, и положил ее в основу как своих поправок к тезисам тов. Сталина (принятых тов. Сталиным), как и своей статьи в “Правде” по национальному вопросу.
Статья, как сказано, имеет первостепенное принципиальное значение. С другой стороны, она заключает в себе резкое осуждение по адресу трех членов ЦК. Пока оставалась хоть тень надежды на то, что Владимир Ильич успел сделать относительно этой статьи какие-либо распоряжения насчет партийного съезда, для которого она, как вытекает из условий и, в частности, из записки тов. Фотиевой, предназначалась, – до тех пор я не ставил вопроса о статье.
При создавшейся ныне обстановке, как она окончательно определяется запиской тов. Фотиевой, я не вижу другого исхода, как сообщить членам Центрального Комитета статью, которая, с моей точки зрения, имеет для партийной политики в национальном вопросе не меньшее значение, чем предшествующая статья по вопросу об отношении пролетариата и крестьянства.
Если никто из членов ЦК – по соображениям внутрипартийного характера, значение которых понятно само собой – не поднимет вопроса о доведении статьи в том или другом виде до сведения партии или партсъезда, то я с своей стороны буду рассматривать это как молчаливое решение, которое снимает с меня личную ответственность за настоящую статью в отношении партсъезда” 48 .
Таким образом, примечание комментаторов Полного собрания сочинений Ленина о том, что на предложение Ленина от 5 марта Троцкий ответил отказом – намеренная фальсификация 49 . Троцкий взял на себя защиту позиции Ленина, причем не сдал ее даже после 6 марта, когда не мог уже опираться на помощь нефункционирующего Ленина. 28 марта 1923 г. Троцкий отправляет в секретариат ЦК (копия Гляссер, т. е. Ленину) следующее письмо:
“В протоколе N 57 на второй странице по вопросу о Грузии записано только мое предложение об отзыве тов. Орджоникидзе. Я сделал три предложения, и поскольку упомянуто первое, нужно прибавить и два других, также отклоненных, 1) констатировать, что Закавказская Федерация в нынешнем своем виде представляет собою искажение советской идеи федерации в смысле чрезмерного централизма; 2) признать, что товарищи, представляющие меньшинство в грузинской компартии, не представляют собою “уклона” от партийной линии в национальном вопросе; их политика в этом вопросе имела оборонительный характер – против неправильной политики тов. Орджоникидзе” 50 .
Это еще одно доказательство того, что Троцкий дал на записку Ленина положительный ответ.
5 марта – это день, когда борьба Ленина со Сталиным достигла своей высшей точки. Ленин, теперь уже хорошо информированный, знает, что, несмотря на решение пленума, поддержавшего Ленина, грузинское дело, вопреки постановлениям ЦК, все еще находится под преследованием Сталина и Дзержинского, т. е. секретариат Сталина при поддержке ГПУ (Дзержинского) выступает против Ленина и ЦК партии. Он понимает, что на стороне Сталина еще и большинство Политбюро. Поэтому Ленин идет ва-банк и пишет второе письмо – Сталину (причем Троцкого об этом личном письме Ленин в известность не ставит, хотя именно на помощь Троцкого собирался опираться в схватке со Сталиным):
“Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин” 51 .
Володичева в “Дневниках дежурных секретарей” указывает, что второе письмо Ленин “пока просил отложить, сказав, что сегодня у него что-то плохо выходит” 52 . Что именно вышло “плохо” Володичева не указывает. Никаких исправлений в письмо на следующий день внесено не было. 6 марта Ленин запросил ответ Троцкого на написанное им 5 марта письмо. “Ответ по телефону застенографирован”, – отметила в “Дневнике” Володичева 6 марта, но содержание ответа Троцкого в “Дневник” не записала. Понятно, что этот ответ был невыгоден Сталину, иначе он, безусловно, оказался бы в “Дневнике” (как мы знаем, Троцкий Ленина поддержал). Ленин перечитал второе письмо, Сталину, “и просил передать лично из рук в руки [и] получить ответ”. Таким образом, письмо, датированное 5 марта, оставалось неотправленным до 6-го.
В тот же день Ленин продиктовал “письмо группе Мдивани” (копии: Троцкому и Каменеву), также направленное против Сталина. Это были последние строчки, зарегистрированные официальной ленинианой: “Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь” 53 . Это еще одно указание, что к этому времени Ленину точно было известно о поддержке Троцкого. Иначе зачем же было Ленину посылать копию письма Троцкому, если тот отклонил предложение о блоке против Сталина? Очевидно также, что об этом новом блоке узнает Сталин, что он немедленно предпринимает какие-то действия, и записки и речь Ленина по этому вопросу до нас уже не доходят, хотя есть все основания считать, что они были Лениным по крайней мере начаты.
Если “письмо группе Мдивани” было отправлено адресату, то письмо Сталину в течение 6 марта снова пролежало без движения, так как, по словам Володичевой, “Надежда Константиновна просила этого письма Сталину не посылать” 54 . Тогда Володичева “пошла к Крупской и напомнила ей, что Владимир Ильич ждет ответа от Сталина, беспокоится. И этот аргумент, по-видимому, подействовал” 55 . 7 марта, после предварительных переговоров Крупской с Каменевым, письмо было передано Сталину, Каменеву, а затем и Зиновьеву 56 . Володичева вспоминает:
“Передавала письмо из рук в руки. Я просила Сталина написать письмо Владимиру Ильичу, так как тот ожидает ответа, беспокоится. Сталин прочел письмо стоя, тут же при мне, лицо его оставалось спокойным. Помолчал, подумал и произнес медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, делая паузы между ними: “Это говорит не Ленин, это говорит его болезнь”. И продолжал: “Я не медик, я – политик. Я Сталин. Если бы моя жена, член партии, поступила неправильно и ее наказали бы, я не счел бы себя вправе вмешиваться в это дело. А Крупская – член партии. Но раз Владимир Ильич настаивает, я готов извиниться перед Крупской за грубость”" 57 .
Согласно Володичевой, письмо не было передано по настоянию Крупской. Согласно Фотиевой – его задержала Володичева, боявшаяся идти с таким резким письмом к Сталину. Фотиева вспоминала, что Ленин “ждал ответа. Ждал по минутам. А Володичева не решилась отнести письмо Сталину, такое оно было резкое. И только на следующее утро я узнала, что письмо еще лежит у нас. Велела Володичевой отнести”. Кто из них говорит правду – понять трудно.
Отнеся письмо Ленина Сталину, Володичева “записала коротенький ответ Сталина Владимиру Ильичу, и так волновалась”, что с ее почерком что-то случилось, он изменился почти до неузнаваемости. Ответ Сталина, в свою очередь, Володичева не понесла Ленину, а отправилась на квартиру к Каменеву:
“Мне посоветовали это мои товарищи, в частности Мария Игнатьевна Гляссер… Она сказала, что обязательно нужно зайти и показать это письмо Каменеву, потому что Сталин может написать такое, что вызовет беспокойство Владимира Ильича. Каменев его прочитал и вернул мне со словами, что письмо можно передать. После посещения Каменева я вернулась к себе в секретариат. Но письмо не было передано, потому что уже было поздно: Владимиру Ильичу уже было плохо” 58 .
“Плохо” – не совсем точное определение. 5 – 7 марта произошли события, за кулисами которых стоял Сталин и его окружение, события, о которых мы не знаем. Похоже, что уже 6 – 7 марта Ленин был взят под арест: “Официально стало известно, – вспоминает Володичева, – что Владимир Ильич 6 марта или даже уже 5-го был не в состоянии ни читать, ни работать, ни кого-то принимать, ни что-то предпринимать. С ним нельзя было связаться”. “Официально стало известно…”, “с ним нельзя было связаться…” – это и есть указание на арест Ленина. Значит уже 5 – 6 марта Володичева сообщила Сталину о еще не отосланном, но написанном письме Ленина, равно как и о письме Троцкому. “И как было с Надеждой Константиновной – это тоже неизвестно”, – продолжала Володичева. И из этого следует, что одновременно, 6 – 7 марта была арестована Крупская. М. И. Ульянова, очевидно, тоже арестованная, получила разрешение на телефонный звонок Сталину. Содержание его неизвестно, но из обрывков раздававшегося в телефон крика можно было понять, что она требует немедленного освобождения и угрожает, что в противном случае обратится от имени Ленина с призывом о помощи к рабочим Москвы 59 .
6 марта Володичева записала в “Дневнике”: “Письмо Владимиру Ильичу еще не передано, т. к. он заболел” 60 . Это была последняя фраза “Дневника дежурных секретарей Ленина”: “Нельзя сказать, знал ли Ленин об ответе Сталина, с точной достоверностью. Да, впоследствии, когда мы были на даче, когда ему стало лучше, это было возможно. Но возможно, а не точно!” 61 - так завершила Володичева свой рассказ о последней борьбе Ленина. Узнал ли после 6 марта бессильный Ленин об ответной записке Сталина, продиктованной или сказанной Володичевой и одобренной Каменевым – не столь уж важно. В ночь на 10 марта 1923 г. произошло очередное ухудшение, и Ленин потерял речь. С этого момента в партии бесконтрольно командовал Сталин.
Через неделю Сталин, со ссылкой на Крупскую, подал в Политбюро рапорт о том, что пора отравить Ленина настала:
“В субботу, 17/III т. Ульянова (Н. К.) сообщила мне о порядке архиконспиративном “просьбу Вл. Ильича Сталину” о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мною Н. К. говорила, между прочим, что “Вл. Ильич переживает неимоверные страдания”, что “дальше жить так немыслимо”, упорно настаивала “не отказывать Ильичу в его просьбе”. Ввиду особой настойчивости Н. К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия… я не счел возможным ответить отказом, заявив: “Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование”. Вл. Ильич действительно успокоился. Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о том и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК” 62 .
Это первое и единственное указание на то, что к общему хору доброжелателей, предлагавших отравить Ленина, оказывается, присоединилась и его жена! Но узнаем мы об этом почему-то снова из уст Сталина (а не из письма Крупской, что было бы естественнее).
В связи с этой запиской и произошел, видимо, разговор, описанный Троцким в статье в 1939 г. (ошибочно, он относил этот разговор к февралю или началу марта 1923 года).
22 апреля 1923 г., в день рождения Ленина, Сталин преподнес ему вполне сталинский подарок: наградил Демьяна Бедного орденом Красного знамени – за роль Бедного в гражданской войне против белых. И так как это награждение, в то время беспрецедентное само по себе, поскольку награждался поэт-агитатор, случилось не в день Красной Армии – 23 февраля и даже не в год окончания гражданской войны, а позже, приходится допускать, что остроумный Сталин имел в виду совсем другую гражданскую войну и совсем другую победу – победу в гражданской войне внутри большевистской партии против Ленина. В этой войне, как считал Сталин, роль Бедного действительно была велика. Он получил орден и право уже в 1924г. включить свою биографию в издаваемый энциклопедией “Гранат” том “Деятели СССР и Октябрьской революции”. Он стал одним из 248 главных номенклатурных работников. 13 апреля 1933г., в день своего 50- летия, Бедный первым из советских писателей был награжден орденом Ленина 63 .
Эскурс в события декабря – марта необходимо было предпринять для того, чтобы понять, мог ли Ленин, как утверждали Сталин и Фотиева, в разгар такой борьбы в декабре 1922г., тайком просить Сталина о яде. Ответ на этот вопрос очевиден: не мог. Сведения о том, что Ленин просит у него яд, фабриковались самим Сталиным в разное время и с поразительным упорством, как будто кто-то обвинял его в отравлении Ленина.
После октября 1932 г. М. И. Ульянова неожиданно решила написать мемуары, причем не просто мемуары, а воспоминания о том, как именно болел и умирал Ленин. Поскольку Мария Ильинична никогда не отличалась гражданским мужеством, была послушным партийным работником, писала свои мемуары с привлечением неопубликованных архивных документов, т. е. была допущена к засекреченным партийным бумагам, и в то же время не настаивала на их публикации, остается предположить, что она выполняла чей-то заказ. И очевидно, что это был заказ Сталина. А так как Сталина прежде всего интересовал вопрос о яде, он предоставил в распоряжение Ульяновой еще один сфабрикованный задним числом документ, подписанный еще одним бесстрастным очевидцем событий – Фотиевой, причем заставил Ульянову этот документ процитировать:
“22 декабря Владимир Ильич вызвал меня в 6 часов вечера и продиктовал следующее: “Не забыть принять все меры достать и доставить… в случае, если паралич перейдет на речь, цианистый калий, как меру гуманности и как подражание Лафаргам…”"
Теперь нужно было объяснить, почему этой записи нет в “Дневнике дежурных секретарей”. Оказывается, об этом попросил доверительно Ленин (а послушная до и после Сталину Фотиева почему-то на этот раз решила предать Сталина и уступить Ленину): “Он прибавил при этом: “Эта записка вне дневника. Ведь вы понимаете? Понимаете? И, я надеюсь, что вы это исполните”".
Но почему же тогда Фотиева не сообщила о записке позже, в отдельной докладной, например, 23 декабря? Вообще, где же эта записка? Записки нет. А в “дневник” запись не внесена по банальной причине: “Пропущенную фразу в начале не могла припомнить”. А в конце? “В конце – я не разобрала, так как говорил очень тихо. Когда переспросила – не ответил. Велел хранить в абсолютной тайне” 64 .
В этом документе что ни слово – фабрикация. Ульянова не указывает, откуда взята запись Фотиевой от 22 декабря и когда она была сделана. Несмотря на важность записи, Фотиева “забывает” дать ее в “Дневнике дежурных секретарей”. Вторую фразу документа она не записывает не потому, что забывает, а потому, что 22 декабря ее не расслышала (а в день поздней записи расслышала?).
Стилистически записка составлена фальшиво. Ленин не мог “продиктовать” фразу: “Не забыть принять все меры достать и доставить…”. Такое мог продиктовать Фотиевой только Сталин. Продиктовать Фотиевой, что Ленин собирается кончать с собой, “как меру гуманности и как подражание Лафаргам” Ленин тоже не мог. И эту фразу мог буквально продиктовать Фотиевой Сталин. 22 декабря, за день до начала работы над завещанием, Ленин вряд ли думал о том, как бы поподражать Лафаргу. Указание на то, что “записка вне дневника” – еще одна подделка, поскольку Ленин не знал и не мог знать о том, что ведется “Дневник дежурных секретарей”. Не мог он под “дневником” 22 декабря иметь в виду и свои собственные записи, так как впервые они могли быть так названы только 23 декабря, когда Ленин начал писать завещание.
Как именно умирал Ленин, описано в статье Н. Петренко (Равдина). Диагноз болезни и непосредственные причины смерти проанализированы также в статье доктора В. Флорова “Болезнь и смерть Ленина” 65 . Очевидно, что в период с 7 марта 1923г. по 21 января 1924г, как политический деятель Ленин не функционировал, а задача Крупской и Ульяновой состояла лишь в том, чтобы предотвратить убийство Ленина Сталиным. Только этим можно объяснить публичную поддержку Крупской Сталина в споре с Троцким. И все-таки по крайней мере два раза Крупская выдала свои истинные взгляды. 31 октября 1923 г. она написала письмо союзнику Сталина Зиновьеву, впервые опубликованное в СССР в 1989 году 66 . “Наша группа”, “наши”, “нас” – подчеркнуто пишет Крупская о мучителях своего мужа: Сталине, Зиновьеве и Каменеве. Но ее взгляды все-таки выдает то же письмо: “Совершенно недопустимо также то злоупотребление именем Ильича, которое имело место на пленуме. Воображаю, как он был бы возмущен, если бы знал, как злоупотребляют его именем. Хорошо, что меня не было, когда [Г. И.] Петровский сказал, что Троцкий виноват в болезни Ильича, я бы крикнула: это ложь, больше всего В. И. заботил не Троцкий, а национальный вопрос и нравы, водворившиеся в наших верхах. Вы знаете, что В. И. видел опасность раскола не только в личных свойствах Троцкого, но и в личных свойствах Сталина и других. И потому, что Вы это знаете, ссылки на Ильича были недопустимы, неискренни. Их нельзя было допускать, они были лицемерны. Лично мне эти ссылки приносили невыносимую муку. Я думала: да стоит ли ему выздоравливать, когда самые близкие товарищи по работе так относятся к нему, так мало считаются с его мнением, так искажают его?” 67
Второе письмо Крупской, говорящее о том, что в конфликте со Сталиным она была на стороне Троцкого, написано ею 29 января 1924г., вскоре после смерти Ленина: “Дорогой Лев Давыдович,.. то отношение, которое сложилось у В. И. к Вам тогда, когда Вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти. Я желаю Вам, Лев Давыдович, сил и здоровья и крепко обнимаю” 68 .
По своему эмоциональному заряду эту записку следует назвать прощальной. Знала ли Крупская, что в те дни Троцкий действительно был на волосок от смерти? Что в январе 1924г. Сталин пробовал избавиться и от Троцкого? Троцкий описывает произведенное на него покушение более чем скромно, одной фразой: “Во второй половине января 1924г. я выехал на Кавказ в Сухум, чтобы попытаться избавиться от преследовавшей меня таинственной инфекции, характер которой врачи не разгадали до сих пор. Весть о смерти Ленина застала меня в пути” 69 . Это все, что сообщает нам Троцкий об организованном Сталиным и состоявшемся в январе 1924г. государственном перевороте. 21 января, через несколько дней после отъезда из столицы Троцкого, Ленин умер. А оправившийся от болезни Троцкий так и не смог вернуть себе былого политического веса. Но поскольку таинственный характер болезни, не разгаданной врачами, самому Троцкому был отчетливо ясен, он перестал с тех пор покупать в кремлевской аптеке лекарства, выписанные на его имя 70 .
После 1924 г. зловещие слухи об отравлении Ленина не умирали. Лидия Шатуновская, приговоренная к двадцати годам “за намерение эмигрировать в Израиль”, отсидевшая семь лет в одиночной камере Владимирской тюрьмы и выпущенная вскоре после смерти Сталина, в санатории “Поречье”, под Москвой, встретила своего старого знакомого – партийного критика, журналиста, редактора и функционера И. М. Тройского (1894 – 1985). Он состоял как бы комиссаром по делам литературы при Сталине. В 1937г. Гронский был арестован, провел 16 лет в тюрьмах и лагерях, в 1953-м реабилитирован. Шатуновская вспоминала: “Во время одной из прогулок Гронский, человек очень умный и очень осторожный, поделился со мной, беспартийной женщиной, своими предположениями о смерти Ленина и о той загадочной роли, которую сыграл Сталин в ускорении этой смерти… Он прямо поделился со мной своей уверенностью в том, что Сталин активно и сознательно ускорил смерть Ленина, ибо, как бы тяжело ни болел Ленин, пока он был жив, дорога к абсолютной диктатуре была для Сталина закрыта”.
Что же рассказал Гронский? В начале 1930-х, во время одной из встреч с писателями, когда Сталин, как и все, кто там был, изрядно выпили, и его “совсем развезло”, Сталин
“к ужасу Гронского, начал рассказывать присутствующим о Ленине и об обстоятельствах его смерти”; “он бормотал что-то о том, что он один знает, как и от чего умер Ленин… Гронский, – писала Шатуновская, – …на руках вынес пьяного Сталина в соседний кабинет и уложил его на диван, где тот сейчас же и заснул… Проснувшись, он долго, с мучительным трудом вспоминал, что же произошло ночью, а вспомнив, вскочил в ужасе и бешенстве и набросился на Гронского. Он тряс его за плечо и исступленно кричал: “Иван! Скажи мне правду. Что я вчера говорил о смерти Ленина? Скажи мне правду, Иван!” Гронский пытался успокоить его, говоря: “Иосиф Виссарионович! Вы вчера ничего не сказали. Я просто увидел, что вам нехорошо, увел вас в кабинет и уложил спать. Да к тому же все писатели были настолько пьяны, что никто ничего ни слышать, ни понять не мог”. Постепенно Сталин начал успокаиваться, но тут ему в голову пришла другая мысль. “Иван! – закричал он. – Но ведь ты-то не был пьян. Что ты слышал?” …Гронский, конечно, всячески пытался убедить Сталина в том, что ничего о смерти Ленина сказано не было, что он, Гронский, ничего не слышал и увел Сталина просто потому, что все присутствующие слишком уж много выпили… С этого дня отношение Сталина к Гронскому совершенно изменилось, а в 1937 г. Гронский был арестован” 71 .
В письме А. И. Овчаренко Гронский писал, что в 1932г. четыре встречи Сталина с писателями состоялись на квартире Горького, в бывшем особняке Рябушинского. Встречи не стенографировались, однако на одной из этих встреч присутствовал литературный критик Корнелий Зелинский. На следующий день после встречи, состоявшейся 26 октября 1932 г., он сделал соответствующие записи в дневнике. В надежде на публикацию Зелинский несколько раз редактировал записи. Так возникло два сокращенных варианта, относящихся к тридцатым и сороковым годам. Зелинский пытался также опубликовать записи в брежневские годы. Последнюю редакцию он закончил в 1967 году. Экземпляр ее оказался в архиве М. А. Суслова с резолюцией не публиковать 72 .
На встрече присутствовали Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов и Постышев, а также около 50 литераторов, партийных и беспартийных.
“Фадеев просил, чтобы Сталин повторил свои рассказы о Ленине на собрании писателей-коммунистов”, состоявшемся у Горького 19 октября 1932 года. Зелинского на этом собрании не было, но присутствовавшие там П. А. Павленко и А. А. Фадеев передавали следующее:
“Сталин тогда говорил замечательно. Он рассказывал редкие, интимные вещи из жизни Ленина, о которых никто не знает. “Ленин понимал, что умирает, – говорил Сталин, – и попросил меня однажды, когда мы были наедине, принести ему цианистого калия”. – “Вы самый жестокий человек в партии, – сказал Ленин, – вы можете это сделать”. – “Я ему сначала обещал, а потом не решился. Как это я могу дать Ильичу яд. Жалко человека. А потом, разве можно было знать, как пойдет болезнь. Так я и не дал. И вот раз поехали мы к Ильичу, а он и говорит, показывая на меня: “Обманул меня, шатается он”. Никто тогда этой фразы понять не мог. Все удивились. Только я знал, на что он намекает: о просьбе Ленина я тогда же доложил на Политбюро. Ну, конечно, все отвергли его просьбу. Вот Гронский знает про это”. Сегодня, в присутствии беспартийных, Сталин не хочет повторять этот разговор”.
Оставленный Зелинским документ подтверждает, во-первых, правильность воспоминаний Троцкого. Во-вторых, правильность воспоминаний Гронского, так как фраза “Гронский знает про это” свидетельствовала о том, что на эту тему разговор между Сталиным и Гронским уже был. А из рассказа Гронского мы знаем, что он слышал историю пьяного Сталина впервые.
Понятно, что Сталин, наговоривший много лишнего Гронскому и рисковавший тем, что кто-либо из писателей на встрече, состоявшейся до 19 октября, Сталина слышал, 19 октября решил поправиться и поведал “инженерам человеческих душ” то, что уже было известно в узких партийных кругах, а именно – повторил историю, рассказанную Сталиным на Политбюро и преданную гласности впервые Троцким в 1940 году.
Из полусотни присутствовавших писателей лишь один решился использовать рассказанный Сталиным эпизод в очередном своем произведении. В архиве ЦК КПСС хранится просьба Ф. И. Панферова, члена партии с 1926 г., разрешить к публикации тот отрывок из 4-й книги “Брусков”, где Ленин говорит Сталину: “Отравите меня”. Панферов вкладывает в уста Сталина следующий ответ: “Зачем торопитесь? Вы нас учили не торопиться? А сами торопитесь. Еще выздоровеете и нас ругать будете”. ЦК потребовал все вычеркнуть 73 . Немаловажно отметить, что 4-ю книгу этого романа, посвященного коллективизации, Панферов закончил в 1937г. и что автор крамольного отрывка не подвергся опале и с 1931г. до смерти в 1960г. состоял главным редактором журнала “Октябрь”.
По заключению Б. И. Николаевского, эпизод, рассказанный Троцким, “возможно, заставит историков признать Сталина убийцей Ленина не только через оскорбление его жены, но и в более непосредственном значении этого слова, убийцей- отравителем… Самый факт обращения Ленина с этой просьбой к Сталину вызывает большие сомнения: в это время Ленин уже относился к Сталину без всякого доверия, и непонятно, как он мог с такой интимной просьбой обратиться именно к нему. Этот факт приобретает особенное значение в свете другого рассказа. Автор этих строк встречался с одной эмигранткой военных лет… В Челябинском изоляторе ей пришлось встретиться со стариком-заключенным, который в 1922 – 1924гг. работал поваром в Горках, где тогда жил больной Ленин. Этот старик покаялся рассказчице, что в пищу Ленина он подмешивал препараты, ухудшавшие состояние Ленина. Действовал он так по настоянию людей, которых он считал представителями Сталина… Если этот рассказ признать достоверным, то заявление Сталина в Политбюро, о котором рассказывает Троцкий, имеет вполне определенный смысл: Сталин создавал себе алиби на тот случай, если б стало известно о работе повара-отравителя” 74 .
Рассказанный Николаевским эпизод перекликается с воспоминаниями Елизаветы Лермоло, арестованной в ночь на 2 декабря 1934 г. по делу об убийстве Кирова. Выбравшись из сталинских лагерей, она смогла эмигрировать на Запад после второй мировой войны и после смерти Сталина опубликовала мемуары. В воспоминаниях Лермоло эпизод описан тот же: Ленин, Горки, повар, отравление. Только в ее рассказе повар был лицом нейтральным, а не отравителем. Вот что пишет Лермоло:
“В один из дней ко мне присоединился спутник. Им оказался коммунист Гаврила Волков, который уже давно пребывал в тюрьме. До сих пор ему было разрешено выходить на прогулки только в полном одиночестве… Ходили слухи, что его держат в “строжайшей изоляции”, подотчетной непосредственно Кремлю. И никто не знал, в чем его обвиняют и почему посадили… Он рассказал мне, что он старый большевик и принимал участие в большевистском восстании 1917г. в Москве. До 1923 г. он служил в Кремле в качестве заведующего столовой для высокопоставленных партийных функционеров. Затем его сделали шеф-поваром кремлевского санатория в Горках… Волков был арестован и доставлен сюда в тюрьму из “Серебряных сосен” в 1932 году. Как раз миновала третья годовщина его пребывания в изоляторе. На мои простые вопросы о сроке его заключения и о причине он дал весьма странные ответы. Ему ничего не было известно о сроке. Что же касается причины, то он мог только догадываться. Суда над ним не было, его ни разу никто не допрашивал.
“Меня не только никогда не допрашивали, но никому не было даже позволено разговаривать со мной о моем деле… В течение 11 лет глубоко в душе я хранил страшную тайну… Я чувствую, что мне не представится другой возможности поговорить с кем-либо так откровенно. Более того, я знаю, что живым меня отсюда не выпустят. Я должен рассказать вам мою историю”. Когда в 1923 г. Ленин заболел, продолжал Волков, было решено госпитализировать его в кремлевском санатории в Горках. Волкова направили туда в качестве личного шеф-повара Ленина… Крупская одобрила его кандидатуру, поскольку знала его в Кремле как человека, которому можно, без сомнений, доверять… Состояние Ленина, казалось, не вызывало тревоги… Незадолго до наступления новогодних праздников… Крупскую по какому-то неотложному делу неожиданно вызвали в Москву. Она отсутствовала три дня, и за это время здоровье Ленина резко ухудшилось. Когда Крупская увидела Ленина, она ахнула. Так плохо он выглядел. Естественно, был назначен особый уход, и вскоре Ленин поправился. Все облегченно вздохнули, и жизнь вернулась в обычное русло. Примерно десять дней спустя Надежду Крупскую снова вызвали в Кремль по какому-то партийному делу. На этот раз она отсутствовала дольше, и Ленину снова стало хуже. Когда Волков однажды утром принес ему чай, Ленин выглядел очень расстроенным. Он не мог говорить. Он подавал Волкову какие-то знаки, но тот не понимал, что Ленин хочет. Кроме них в комнате никого не было. “Позвать врача?” – спросил его Волков. Ленин категорически затряс головой и продолжал жестикулировать. Только после длительных расспросов Волков, наконец, понял, чего Ленин хочет. Он просил Волкова любым путем добраться до Кремля, сказать Крупской, что чувствует себя хуже, попросить ее бросить все дела и вернуться в Горки. Ленин предупредил Волкова не звонить Крупской, а повидаться с ней лично. “Незачем говорить, – продолжал Волков, – что я приложил все усилия, дабы выполнить его просьбу, но выбраться из Горок мне не удалось. Во-первых, разыгралась сильная метель, и все дороги стали непроходимыми и непроезжими. И, что более важно, из Кремля позвонил Сталин и велел всем врачам, а также всему персоналу в Горках оставаться на месте, пока здоровье “нашего горячо любимого товарища Ленина” не улучшится. Короче, Надежда Крупская не вернулась из Кремля, а состояние Ленина становилось все хуже и хуже. Он уже больше не мог вставать с постели. И затем 21 января… В одиннадцать утра, как обычно, Волков принес Ленину второй завтрак. В комнате никого не было. Как только Волков появился, Ленин сделал попытку приподняться и, протянув обе руки, издал несколько нечленораздельных звуков. Волков бросился к нему, и Ленин сунул ему в руку записку. Едва Волков повернулся, успев спрятать записку, в комнату, по-видимому, привлеченный нарушением тишины, ворвался доктор Елистратов, личный терапевт Ленина. С помощью Волкова он уложил Ленина на подушки и ввел ему что-то успокоительное. Ленин утих, глаза у него были полуприкрыты. Больше он их ни разу не открыл. В записке, начертанной неразборчивыми каракулями, было сказано: “Гаврилушка, меня отравили… Сейчас же поезжай и привези Надю… Скажи Троцкому… Скажи всем, кому сумеешь”. “Два вопроса мучили меня все эти годы, – продолжал Волков. – Видел ли Елистратов, как Ленин передал мне записку? И, если видел, сообщил ли Сталину? Эти вопросы нарушали мое спокойствие, отравляли существование. Меня не покидала мысль, что моя жизнь висит на волоске… Позже я несколько раз сталкивался с доктором Елистратовым, но мы ни разу и словом не обменялись. Мы просто смотрели друг на друга – вот и все. Мне думалось, что я вижу в его глазах ту самую муку от глубоко скрытой в душе тайны. Может, я ошибаюсь, но мне казалось, что он тоже был рабом тайны. Что с ним сталось, мне неизвестно. Он вскоре исчез из Горок… Увы, я так и не сумел выполнить просьбу Ленина, никому не сказав о ней. Вы первая”. Когда наша прогулка в то утро подошла к концу, Волков проводил меня до двери в мою камеру. И больше я его никогда не видела” 75 .
Проще предположить, что был повар-отравитель, а не повар- спаситель. Не похоже также, что Ленин в этот период способен был писать, говорить или даже шептать. Ответственным за операцию по отравлению Ленина, видимо, следует считать Г. Г. Ягоду. В книге Ива Дельбарса “Подлинный Сталин” со ссылкой на рассказ секретаря Сталина Григория Каннера, услышанный, в свою очередь, от другого, неназванного секретаря Сталина, бежавшего за границу, видимо, Б. Г. Бажанова, описан следующий эпизод, происшедший 20 января 1924 года: “Каннер видел, как в кабинет Сталина вошел Ягода в сопровождении двух врачей, которые лечили Ленина. “Федор Александрович [Гетье], – обратился Сталин к одному из этих врачей, – вы должны немедленно отправиться в Горки и срочно осмотреть Владимира Ильича. Генрих Григорьевич [Ягода] будет вас сопровождать”. Вечером того же дня… Каннер, который входил и выходил из кабинета, слышал отдельные фразы беседы Сталина и Ягоды. “Скоро произойдет очередной приступ. Симптомы уже появились. Он написал несколько строк (Каннер видел эти строки, написанные искаженным почерком Ленина), поблагодарив вас за присылку средства избавления от мук. Его страшит одна только мысль об очередном приступе”. 21 января 1924г. произошел очередной приступ. Он был крайне болезненным, но продолжался недолго. Крупская на минуту вышла из комнаты, чтобы позвонить по телефону. А когда вернулась, Ленин был мертв. На прикроватном столике стояли несколько пузырьков – все пустые. В четверть восьмого в кабинете Сталина зазвонил телефон. Ягода доложил, что Ленин умер” 76 .
Здесь нас снова возвращают к легенде о том, что Ленин попросил у Сталина яду и что яд этот был доставлен Ленину 21 января 1924г. Ягодой, поехавшим вместе с Гетье осматривать Ленина. Остается только уточнить, кончил ли Ленин жизнь самоубийством или был убит.
В те дни было положено начало еще одной традиции: комиссию по организации похорон всегда возглавляет основной претендент на власть умершего. Комиссию по организации похорон Ленина по решению президиума ЦИК СССР возглавил Дзержинский. И именно он первым нес гроб Ленина, что запечатлели фотографы.
Похоже, что и Дзержинский не избежал участи Ленина. Слухи о том, что Дзержинский умер не своей смертью, ходили давно. Вот что писал 1 сентября 1954г. Н. В. Валентинову-Вольскому Николаевский: “Отравления с помощью врачей с давних пор были излюбленным приемом Сталина… Относительно отравления Дзержинского я сам отказался верить… Но после этого я слышал ту же историю от одной женщины, скитавшейся по самым секретным изоляторам… и слышавшей много доверительных исповедей от сокамерниц… а еще позже получил этот рассказ от человека, стоявшего во главе одной из групп аппарата Маленкова. А теперь наткнулся в заметках Раиса (убит большевиками в сентябре 1937 г. в Швейцарии) на упоминание о словах Ежова, что Дзержинский был ненадежен. В этих условиях я теперь не столь категоричен в отрицании возможности отравления… Я знаю, что Дзержинский сопротивлялся подчинению ГПУ контролю Сталина… Я знаю, далее, что сталинский аппарат на большие операции был пущен с осени 1926 г., что аппарат за границей Сталин себе подчинил в 1927 – 1928 годах. Что смертью Дзержинского Сталин воспользовался, это несомненно, т. е. смерть Дзержинского была ему выгодна” 77 .
К догадкам Николаевского следует добавить документальное свидетельство. 2 июня 1937 г. Сталин выступил с обширной речью о раскрытии военно-политического заговора на расширенном заседании военного совета при наркоме обороны. Касательно Дзержинского Сталин сказал следующее: “Часто говорят: в 1922г. такой-то голосовал за Троцкого… Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Он не был человеком, который мог бы оставаться пассивным в чем-либо. Это был очень активный троцкист, и весь ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось”. Следует ли сомневаться в том, что “не удалось” на языке Сталина означало, что Дзержинского пришлось убить? Не удивительно, что когда 14 ноября 1932 г. председатель ОГПУ В. Р. Менжинский подал в Политбюро проект постановления об учреждении ордена Феликса Дзержинского, Сталин наложил резолюцию: “Против” 78.
Гипотеза об убийстве Ленина Сталиным в свете новых материалов и исследований заставит историков посмотреть иначе на многие вопросы, казавшиеся изученными. Хронология “сталинщины”, очевидно, должна быть сдвинута по крайней мере на 10 – 12 лет вперед – с декабря 1934 (убийство С. М. Кирова) до апреля 1922 года. И совершенно иным должно предстать высшее партийное руководство, нашедшее выгодным для себя вступить в сговор со Сталиным, преследовавшим свою цель – устранение руководителя партии.
Комментарии