У вас в России показывают, как Путин делает всего лишь свою работу...

На модерации Отложенный Кирон Брайан: « В тюрьме нас все считали крутыми»

Среди 30 человек, арестованных в Мурманске из-за акции Greenpeace на нефтяной платформе «Приразломная», в статусе журналиста кроме российского фотографа Дениса Синякова был и британский видеожурналист Кирон Брайан (Kieron Bryan). «Новая» поговорила с ним на следующий день после освобождения под залог, неожиданно получив приоритет в очереди из желающих встретиться с Кироном.

- Я в тюрьме начал читать книгу Джонатана Димблби «Россия». Это британский журналист, он около года путешествовал по России и очень хвалит вашу газету. 

- В России шла кампания в защиту Дениса Синякова, а о вас в сообществе говорили мало…

- Это понятно, откуда меня в России могли знать? Вот в Великобритании меня однозначно воспринимают именно как журналиста.

- В Англии собрали 1363 подписи журналистов в вашу поддержку, об этом говорили на суде.

- Я только-только поговорил со своей семьей и постепенно узнаю подробности. Первые две недели тюрьмы были по-настоящему тяжелыми, но в октябре адвокат принес мне фотографии с протестами у посольства. Все мои коллеги были там, в том числе и бывшие из The Times. Мое отношение тут же поменялось: если они так крепки, я тоже обязан быть сильным.

- Сейчас вы работаете не для TheTimes?

- Я раньше работал там, а сейчас ушел на фриланс - я работаю над тем, что мне интересно. И работать с Greenpeace было замечательно. Они сотрудничают с очень маленьким количеством журналистов - это настоящая привилегия. Это была работа, которой я действительно гордился, и очень жаль, что теперь российские власти могут не дать мне сделать фильм - у следователей остались все записи.

Я старался избежать в своей работе слоганов Greenpeace- фокусировался на людях. В основном на Камиле, Сини и Филиппе (активисты Greenpeace Камила Эспесиале из Аргентины, Финка Сини Саарела и англичанин Филипп Болл – ред.). Я хотел запечатлеть их до и после акции.

Знаю, что некоторые говорят: он не журналист, а сотрудник Greenpeace. Это не так - я независимый журналист. Просто и я, и Greenpeaceбыли заинтересованы в моем проекте.

- Какие темы вас интересуют как журналиста?

- Когда я работал в TheTimes, освещал все - политику, протесты, спорт, искусство. Мне нравится делать фильмы об интересных людях. У меня нет узкой специальности как эко-журналисат. Хотя Greenpeace делает очень важную работу.

- Что особенного вы нашли в этих людях?

- Удивительную преданность идее. В Великобритании не так: люди индифферентны. Вот в России умеют страстно верить в идею...

- У нас считают наоборот.

- Я был впечатлен людьми вроде Сини, которая раз за разом возвращается и подвергает себя опасности: и физической, и юридической. Людьми вроде Фила, у которых молодая семья, но они жертвуют временем, потому что важнее защитить природу, чтобы у мира было будущее.

Во время заключения меня потрясло то, что я думал только о том, что хочу домой: я не думал ни об Арктике, ни о фильме. А они продолжали верить в свое дело. Каждый из них, когда нам удавалось увидеть друг друга, говорил, что их арест - это очень хорошо в смысле привлечения внимания к проблемам Арктики. Кто-то может найти это обидным: близкие переживают, а они продолжают беспокоиться только о деле. А я думаю, родные должны гордиться тем, как они держались в сложной ситуации, какими сильными оставались.

- Вы знаете, что в России большинство считает, что активистов Greenpeace посадили в тюрьму за дело?

- Да, я слышал. Но в тюрьме все, кого я встречал, считали, что мы крутые и должны быть свободны. Даже некоторые охранники, которые хотя бы немного говорили по-английски, желали удачи.

Из-за этого было так странно ехать на суд! Мы не чувствовали себя преступниками, хотя, стоя в клетке в зале суда, чувствуешь себя животным, не человеком.

- Как вы общались с сокамерниками, с охраной?

- У меня был маленький разговорник. В камере Колина (Рассела, радиста из Австралии – ред.) был парень из Сербии, его иногда приводили в мою камеру, чтобы он переводил. Я выучил немножко русских слов. Врачи не говорили по-английски, и довольно трудно описать свое состояние, если у тебя есть два слова: horosho и ploho. Мой главный вопрос к охране каждый день был: Ya hotel bi segodnia bibliotek, pozhalsta. Самым тяжелым было как раз то, что я все время был один.

В моей камере долго не было телевизора, потом он все же появился. У вас в России смешные новости по телевизору: либо кого-то арестовали, либо что-то плохое случилось в мире (но не в России), либо произошло что-то смешное (тоже лишь бы не в России), либо показывают, как Путин делает всего лишь свою работу – проводит совещания или с кем-нибудь встречается. У нас так Кэмерона никогда не показывают, это не новости.

Сокамерники оказались добрыми и щедрыми людьми. Там есть неписаное правило: всем, что у тебя есть в камере, нужно делиться. Я был очень рад, что мог угощать их едой, переданной мне Greenpeace: мне кажется, они не видели шоколада уже очень давно, а тюремная еда была ужасна. Еще я собрал очень много е-mail –ов людей, которые сидели со мной, мы договорились написать друг другу, когда все кончится. А ведь сначала я боялся, что в России увижу только полицейских с каменными лицами.

(Мимо проходит бразильянка Анна Паула. Кирон вскакивает и обнимает ее: "Я тебя еще не видел, с тех пор как вышел? Как ты? - Все еще в шоке, что свободна - Ну, мы пока не совсем свободны").

В тюрьме с нами обращались хорошо: не били, не унижали. В СИЗО Петербурга моя камера была только после ремонта - было понятно, что мы особые гости. Из-за этого я чувствую себя немного виноватым перед остальными заключенными.

- Как вам показался тюремный быт? Была ли у вас в камере "дорога"?

- Doroga, да... Ее устраивали каждую ночь, и я от этого уставал: когда из камеры в камеру тянут веревку, окна открыты и становится очень холодно. Но я видел, насколько это важно для заключенных, для них такое общение - вид свободы. Охранники пытались это прекратить, но у них ничего не выходило: однажды ночью doroga в нашей камере обрывали трижды, и трижды ее протягивали снова. Системе тут не победить: ночное время принадлежит заключенным.

- Как вы думаете, почему были освобождены 29 из 30 арестованных?

- Мы не свободны, обвинения не сняты! Но то, что нас выпустили из тюрьмы - это первый знак справедливости. Я надеюсь, что худшее позади и здравый смысл восторжествует. Сейчас у меня нет выбора, кроме как пройти через этот процесс и объяснить, что я ни в чем не виноват.

- Что вы сделали первым делом, когда вышли из тюрьмы?

- Я позвонил близким, попытался отблагодарить людей за их любовь и поддержку. С тех пор я только и делаю, что беседую по скайпу с друзьями или смотрю в интернете интервью моей семьи. На то, чтобы сказать спасибо всем, кто помогал, у меня уйдет еще много времени. Все, что сейчас важно - это возможность позвонить родным, выпить кофе, выйти на улицу, в магазин - все эти маленькие свободы. Когда их у тебя отнимают, они становятся так необходимы.

- Если вы будете оправданы или уголовное преследование прекратится, планируете снова приехать в Россию?

- В первые недели ареста происходящее казалось мне кошмаром, я думал, что ни за что не вернусь в Россию. Но теперь я встретил достаточно хороших людей, чтобы заинтересоваться Россией. И теперь мне хотелось бы понимать эту страну лучше.