Фикция "дремучего обывателя"

Не проходит недели, чтобы предметом унылых обсуждений в СМИ не стали данные очередного социологического опроса, демонстрирующего косность и консервативность большинства российских жителей.

На позапрошлой неделе обсуждался опрос, свидетельствующий, что большинство россиян поддерживает репрессивные постановления «взбесившегося принтера» — самозваной российской Думы. А на прошлой — живо пересказывались данные, согласно которым около 80% россиян считают, что наша страна окружена врагами.

Неделя за неделей холодными каплями падая на головы образованного класса, эти опросы убеждают его в бесполезности стремлений к лучшему, деморализуют оппозицию, повергают в уныние бизнес и либеральную элиту. Сливай воду, пакуй чемоданы!

Вообще, для политолога последний год российской истории — отличный кейс, демонстрирующий, каким образом авторитарные режимы выигрывают свое время, вырывая, так сказать, его из лап истории.

Гремучая смесь из политических, и не только политических, револьверных репрессий, оголтелой пропаганды и серии умело организованных общественных истерик распространяет в воздухе темную пыльцу какого-то предфашизма, оседающую глубокой депрессией в душе образованного класса. И вот уже те, кто полтора года назад уверен был в своих силе и праве («кто здесь власть?»), ходят с головой, втянутой до уровня воротника, поджав свои красивые хвосты.

Опросы — важная часть картинки. Ведь они — «голая социологическая правда». И самым сильным образом действуют как раз на тех, кто способен устоять перед натиском страха, истерики и пропаганды. Не так легко понять, каким образом социологические опросы превращаются в оружие авторитаризма в борьбе со стремлением общества к прогрессу.

Но обратимся к фактам не менее голым, чем сами опросы. Из опыта выборов 2011—2013 гг. определенно следует, что данные о раскладе политических предпочтений россиян в опросах двух наших ведущих социологических служб (ФОМ и Левада-центр) регулярно смещены в пользу авторитарного режима не менее чем на 10—12 процентных пунктов. Очищенные от фальсификата итоги голосования показывают, что не 65%, а где-то слегка больше 50% голосовали за Путина в 2012-м, не 60%, как получалось у социологов, а примерно 48% было у Собянина в 2013-м и не 50%, а что-то слегка выше 35% — у «Единой России» в 2011-м. Об этом говорят и статистические выкладки, и данные достаточно широкой выборки контролируемых участков.

Оставим обывателям конспирологические версии, почему так получается. Неконспирологические интереснее. Можно предположить, что регулярный сдвиг в данных происходит оттого, что у всех участников процесса существует твердое представление о «правильном» результате.

Проще говоря, они знают, что большинство «за Путина—Собянина—Единуюроссию—ивсеплохое». В результате люди, которые не за «все плохое», будут в среднем чаще уклоняться от общения с социологами.

Конечно, есть твердые «сторонники» и «противники», которые выскажут свое мнение, невзирая на. Их, скажем, по 15—20% с каждой стороны. А между ними — «большинство» тех, для кого политика не является предметом ежедневной рефлексии. Для них самым важным будет даже не страх, как иногда предполагают, а обыкновенная неуверенность в себе и дискомфорт от того, что их ощущения не совпадают с мнением «большинства», о котором они заранее осведомлены.

Вполне логично, что эти люди будут чаще уклоняться от участия в опросах (квази-Дума ведь еще не выпустила постановления, что за такое уклонение полагаются штраф, лишение водительских прав и исправительные работы).

Предположим (и это правдоподобно) — в два раза чаще, чем те, чье мнение совпадает с «правильным». (Подобный эскапизм, кстати, характерен совсем не только для малообразованных, но и для многих образованных людей, у которых знание о разрыве между их мнением и «общепринятым» вызывает раздраженное отторжение всей публичной сферы и социологов в том числе.) На круг же это будет означать, например, что из 20 человек «за Путина» и 20 «против» согласятся отвечать социологам, например, 10 из тех, которые «за», и только 5 из тех, которые «против». Социологи же подведут неутешительный и математически точный баланс: две трети опрошенных поддерживают Путина.

Подчеркнем еще раз. Для большинства людей, не очень политически мотивированных, не очень думающих о политике, крайне дискомфортно высказывать мнение, которое не подкреплено инстанциями «общественного авторитета», не совпадает с мнением «большинства». Это можно определить как непрямой эффект пропаганды. Прямой — это, когда люди воспроизводят услышанное из телевизора, непрямой — когда они не высказывают мнения, отличные от тех, которые они слышат из «авторитетных источников».

В опросах по «горячим» политическим темам этот искажающий эффект должен быть еще сильнее. Людей спрашивают: как вы думаете, надо ли наказывать «Пусси Райот», разрешать усыновление российских детей иностранцами, враждовать с нашими врагами? Но правда заключается в том, что большинство не думает на эти темы ровным счетом ничего. Стоящие за этими вопросами ценностные конфликты далеки от их круга жизни. И они могут сказать по этому поводу лишь то, что слышали из тех же самых авторитетных источников. Или уклониться от ответа.

Это вовсе не значит, что мы должны поставить крест на социологии. Наоборот, ее нужно больше. Лично для меня социологические опросы — это хлеб, воздух и вода. Просто нужно понимать, что социология меряет не «мысли» и «мнения», а эхо мыслей и мнений. Она выясняет, какими штампами, клише, идеологемами люди оперируют. В условиях плюрализма количественная социология нормально работает так: массмедиа, политики и эксперты активно обсуждают две точки зрения на один предмет, социологи выходят в «поле» и замеряют, куда склоняется чаша весов. В условиях же авторитаризма и монополизации каналов общественной коммуникации этот механизм перестает работать, точнее — меняется его смысл. Опрос отражает теперь вовсе не баланс мнений, а дисбаланс в коммуникациях — информационный перевес авторитаризма в количественном выражении.

При этом следует помнить, что «простые люди» вовсе не всегда «слушаются» телевизора. Так, например, по вопросам коррупции и беззакония мнение 70—80% респондентов радикально расходится с мнением телевизора.

Потому что эта проблема входит в круг их ежедневных переживаний. А вот вопросы допустимости самовыражения на солее, международной обстановки и правил усыновления — это совершенные абстракции, и здесь обыватель может лишь повторить то, что слышал краем уха. А слышал он этим краем известно что. Но это совершенно не значит, что обыватель готов мириться со всеми прочими безобразиями режима.

Образ «дремучего обывателя», поддерживающего «все плохое», — это некая фикция, которую создает авторитаризм и которая должна оправдать его существование, подавляя волю «несогласных» к сопротивлению. Не то чтобы эта «дремучесть» не существует, но авторитаризм многократно усиливает ее, подавляя в то же время иные обертоны общественных представлений. Успех этой технологии, с одной стороны, продлевает авторитаризму жизнь, а с другой — создает механизм непредсказуемости, играющий ключевую роль в его последующем крушении.