Антология современного русского афоризма. ФАЗИЛЬ ИСКАНДЕР

От составителя

Работая над подборками, испытываешь гордость за нынешних русских писателей и мыслителей, чья психологическая тонкость, наблюдательность, житейская мудрость в сочетании с изысканной точностью. пожалуй, не уступит шедеврам Монтеня, Паскаля,Ларошфуко, Лабрюйера, Шамфора.

Фазиль ИСКАНДЕР

Неспособные любить склонны к сентиментальности точно так же, как неспособные к братству склонны к панибратству.

Скорбь – самое полезное, самое успокоительное гнездо человека в этом мире, потому что это гнездо никто не может разорить.

Может быть, самая трогательная и самая глубокая черта детства - бессознательная вера в необходимость здравого смысла, следовательно, раз в чем-то нет здравого смысла, надо искать, что исказило его или куда он задевался... Настоящие люди - это те, кто с годами не утрачивает детской веры в разумность мира, ибо эта вера поддерживает истинную страсть в борьбе с безумием жестокости и глупости.

Одно из забавных свойств человеческой природы заключается в том, что каждый человек стремится доигрывать собственный образ, навязанный ему окружающими людьми... Если, скажем, окружающие захотели увидеть в тебе исполнительного мула, сколько ни сопротивляйся, ничего не получится. Своим сопротивлением ты, наоборот, закрепишься в этом звании.

Потеря подарка воспринимается подарившими как проявление неблагодарности. Когда нам что-то дарят, в нас делают вклад, как в сберкассу, чтобы получать маленький (как в сберкассе), но вечный процент благодарности. А тут тебе сразу две неприятности: и вклад потерян, и благодарность иссякла.

Ни к чему так быстро не привыкает человек, как к дармовому угощению.

Если дружба требует испытаний, то есть материальных гарантий, то это не что иное, как духовный товарообмен. Нет, дружба - это не доверие, купленное ценой испытаний, а доверчивость до всяких испытаний, вместе с тем это наслаждение, счастье от самой полноты душевной отдачи близкому человеку.

Каждый раз, делая выбор между личной выгодой и порядочностью и делая его в пользу порядочности, мы в той или иной мере испытываем сожаление. Но в том-то и дело, в том-то и выбор, что если бы мы предпочли то, что я назвал личной выгодой, а правильнее было бы это назвать низкой выгодой, наши сожаления, наши угрызения совести были бы неизмеримо сильнее. Человек, я имею в виду порядочного человека, не шагает по жизни, а идет, балансируя, и именно это балансирующее движение, которое отражает и тягу сверзиться, и силу, останавливающую его от падения, это балансирующее движение заключает в себе пластический образ личности, побеждающей собственную низость.

Сила раскаяния по поводу дурного поступка сама по себе являет мощный нравственный свет, предохраняющий от возможных падений во многих других случаях жизни.

Абсолютно бессовестных людей не бывает. Самый бессовестный человек не бывает настолько бессовестным, чтобы в глубине души не знать о своей бессовестности. Поэтому суд над ним справедлив.

Честь - последний человек в свите совести, но он делается первым, когда совесть дает задний ход. Честь - совесть картежника.

Большинство человеческих грехов происходит оттого, что человек не думает и не понимает, что не думать - грех.

Что такое гордость? Гнев, скованный презрением. Что такое скромность? Очень терпеливая гордость. Что такое зависть? Ложное чувство, что другой украл вашу судьбу, и одновременно неприятная догадка о неправильности нашей жизни.

Наибольшим авторитетом пользуется тот, кто не пользуется своим авторитетом.

Сосредоточившись на мысли о чужой неустойчивости, мы поневоле забываем о собственной устойчивости.

Суеверие - следствие неуверенности во внутренней правоте. Суеверие бывает свойственно очень простым и очень сложным людям.

Когда человек устает бороться, он делает вид, что помудрел.

Если бы честность была выгодна, сколько бы мошенников ходило честных людях!

Одна глупость может вызвать насмешку или протест, много глупостей порождают скуку. Скука есть ощущение бесцельности существования. Ощущение бесцельности существования есть униженное состояние души... это такое состояние, когда душа не хочет и не может трудиться. И в этом состоянии человек склонен к преступности... Духовно развитый человек винит в этом состоянии самого себя или пережидает, когда вновь душа наполнится смыслом существования. Духовно неразвитые люди мстят за это состояние обществу, людям. Ощущение скуки, пустоты - это я как бы не имею отношения к жизни, я как бы не существую. Возмездие глупого подростка: я причиняю вам боль, следовательно, я существую. Возмездие бюрократа: я лишаю вас надежды, следовательно, я существую.

Муза юмора капризна. Она не любит, чтобы ее смешили, она любит, чтобы ей просто рассказывали, а смешное она сама заметит и рассмеется.

В самой природе искусства заложена естественная необходимость пребывания на определенной этической высоте. Но если душа данного гуманитария не привыкла удерживаться на этой высоте, он с особым грохотом падает вниз.

Парадокс воспитания состоит в том, что хорошо поддается воспитанию как раз тот, кто не нуждается в воспитании.

Того, кто всего боится, ничем не испугаешь.

Люди часто путают взволнованную глупость с бурлящим умом.

Скупой не может быть обаятельным. Обаяние есть форма выражения щедрости. Щедрость есть наиболее полное выражение свободы. Обаятельный ум - это ум, в котором особенно ярко чувствуется свобода от глупости.

Мудрость - это ум, настоянный на совести.

Кто видит в небе ангелов, не видит в небе птиц.

Бессмысленная работа превращает человека в бюрократа. Первым бюрократом был Сизиф.

Бывают времена, когда люди принимают коллективную вонь за единство духа.

Мера наказания определяется... степень разницы между жизнью на воле и в неволе. Разница невелика - длителен срок наказания.

Быть свободным среди несвободных не только бестактно, но и невозможно. Только стараясь освободить других от несвободы, человек самоосуществляется как свободная личность.

Если человек не смог или не захотел бороться со своим душевным пороком, этот порок неуклонно стремится к универсальному охвату души. И достигает его, как правило.

Смешное обладает одним, может быть, скромным, но бесспорным достоинством: оно всегда правдиво. Более того, смешное потому и смешно, что оно правдиво.

Детство верит, что мир разумен, а все неразумное - это помехи, которые можно устранить, стоит повернуть нужный рычаг.

Сатира - эта оскорбленная любовь: к людям, к родине, может быть, к человечеству в целом.

Чем сильнее человек, чем легче ему дается высота, тем легче он снисходит к слабым. По легкости снисхождения к слабым мы познаем истинную высоту человека.

Человек живет, преимущественно ориентируясь на уколы совести или на логику выгоды, пусть иногда и широко понятую. Уколы совести... заставляют отступать, делать зигзаги на жизненном пути, но это настоящая жизнь, без обмана и самообмана... Человек, следующий логике выгоды, не склонен обращать внимания на уколы совести. При этом чем шире логика выгоды, скажем якобы выгода всего человечества, тем глуше уколы совести.

Нет человечности без преодоления подлости и нет подлости без преодоления человечности. Каждый раз выбор за нами и ответственность за выбор тоже. И если мы говорим, что у нас нет выбора, то это значит, что выбор уже сделан. Да мы и говорим о том, что нет выбора, потому что почувствовали гнет вины за сделанный выбор.

Потерявшие идеал, начинают идеализировать победу. Победа из средства достижения истины превращается в самую истину.

Если мудрость бессильна творить добро, она делает единственное, что может,- она удлиняет путь зла.

К сожалению, смелость слишком часто бывает следствием чувства обесцененности жизни, тогда как трусость всегда следствие ложного преувеличения ее ценности.

Дьявол говорит - поиграйте со злом, не понравится - можете не делать. Пока мы играем со злом, это еще не совершенное зло, подсказываем нам наше глупое сознание, но на самом деле это уже совершенное зло, потому что, играя со злом, мы потеряли святую брезгливость, которой одарила нас природа. Вот почему предателям платят всегда вперед и всегда платят так позорно мало.

Равенство - узаконенная зависть. Зависть можно преодолеть только любовью. Любимым не завидуют.

У человека можно многое отнять, если пообещать ему все.

Самые чудовищные формы неравенства опираются на химеру возможности полного равенства.

Всякое талантливое произведение предполагает некую полноту самоотдачи... Художник начинается тогда, когда он дает больше, чем у него просили. Идея щедрости лежит в основе искусства... Щедрость есть высшее выражение искренности. Искусство - дело щедрых.

Гений не может быть злодеем еще и потому, что у него никогда нет свободных энергетических ресурсов на это.

Ремесленная часть искусства безусловно есть, но она для настоящего художника слишком элементарна, чтобы о ней говорить.

Вдохновение - это радость по поводу приоткрывшейся тебе истины.

Каждый талантлив в меру своей честности, понимая ее в широком, многослойном смысле. Можно сказать, талант - это награда за честность.

Великая душа - это беспредельное расширение личной ответственности за общее состояние.

Искусство - это чудо возвращения человека к его истинной человеческой сущности.

Муза брезглива, она отворачивается от испакощенной жизни. Причину таинственного, хронического бесплодия некогда ярких талантов ищите в их жизни, и вы найдете то место, где Муза отвернулась от них.

Не всякая неправда - ложь. Честно было бы считать ложью такую неправду, из которой извлекается выгода.

Подхалимство иногда выступает в форме дружелюбного хамства... Хамящий как бы внушает: "Я хамлю именно потому, что я к вам чувствую беспредельную близость.

То, что стандартный человек считает нестандартным, на самом деле и есть стандарт.

Способность пострадать за истину и есть самое полное доказательство нравственного отношения к истине...

Без этого истина - еще один интеллектуальный узор, плетение этого узора.

Чтобы спасти полемическую мысль, нужно лишить ее полемической сущности.

Если предчувствие завтрашней беды не заставит нас уже сегодня переломить себя и выпрямиться, значит, завтрашняя беда будет реальностью.

Человек - существо творческое, а не классовое. Классовая страсть не является ни единственной его страстью, ни преимущественной. Среди множества человеческих страстей самой мощной, самой естественной и самой плоджотворной является страсть творческого самоутверждения.

Тайна устраняет конкурента. Тайна вполне гуманно оберегает слабый ум от столкновения с сильным умом.

Удаль - это паника, бегущая вперед.

Мы склонны проявление обыкновенной здравости у больших... политических деятелей принимать за признак выдающегося ума. Впрочем, разочаровавшись, иногда впадаем в обратную крайность. Уже все сделанное ими воспринимаем как чудовищную глупость.

Существование Бога недоказуемо, но наши действия, вытекающие из веры в его учение, вполне правильны.

Вера в Бога есть частичное знание, достаточное, чтобы уберечь нас от многих земных ошибок, но недостаточное, чтобы понять себя.

Сделав человеку добро, мы в этом человеке видим себя. Он зеркало, которое нам льстит... Точно так же, сделав человеку зло, мы начинаем его ненавидеть. Он зеркало, которое отражает наше уродство. Такое зеркало хочется разбить.

Если вы из высших соображений не хотите мстить тому, кто сделал вам подлость, по крайней мере избегайте его, ибо он вам сам отомстит хотя бы за то, что вы не хотите мстить ему и тем самым уже отомстили, нравственно превзойдя его... Делая добро, путайте следы, иначе вас настигнет злая энергия неблагодарности.

Человек чаще всего обижает не убедительностью того, чем хотел обидеть, а убедительностью того, что он и в самом деле хотел обидеть.

Культура - это не количество прочитанных книг, а количество понятых.

Нравственная брезгливость - черта интеллигентного человека.

.Искренность покаяния порождает энергию вдохновения.

Главным и неизменным признаком удачи художественного произведения является желание вернуться к нему, перечитать его и повторить наслаждение. В силу жизненных обстоятельств мы можем и не вернуться к любимому произведению, но сама надежда, мечта вернуться к нему греет сердце, придает жизненные силы.

Насколько легко ограбить, обмануть культурного человека в жизни, настолько трудней его ограбить в духовном отношении. Потеряв многое, почти всё, культурный человек по сравнению с обычным крепче в сопротивлении жизненным обстоятельствам. Богатства его хранятся не в кубышке, а в банке мирового духа.

Чем отчетливее мы понимаем психическую сложность живого существа, тем труднее его уничтожить… Человек слишком сложен, чтобы убивать его. Убивая человека, ты слишком многое убиваешь заодно с ним, и прежде всего свою душу. Убийство человека – это в миниатюре уничтожение жизни на Земле.

Как бы умен или красноречив ни был тот или иной писатель, но если мы не чувствуем его собственного стиля, который нас подхватывает, значит, у этого писателя нет высшей духовной правды, ради которой он пишет. Наличие собственного стиля, собственного почерка писателя неизменно делает правдой любую его фантазию. Отсутствие собственного стиля неизменно делает пустой фантазией любую его правду. Стиль невозможно выработать искусственно, как парус не может выработать ветер, который его надувает. Писатель может, как Достоевский и Толстой, говорить тысячи противоречивых вещей, но если все это несется в русле его стиля, значит, все это правда.

Свой собственный стиль есть абсолютная, единственная, последняя правда каждого настоящего писателя.

Всю мировую литературу я разделяю на два типа – литература дома и литература бездомья. Литература достигнутой гармонии и литература тоски по гармонии…

Литература дома - преимущественно мудрость (Пушкин, Толстой). Литература бездомья – преимущественно ум (Лермонтов, Достоевский).

Мудрость сразу охватывает все окружение, но видит не так уж далеко, потому что далеко видеть и не надо, поскольку, видя все вокруг, мудрость убеждается, что человек везде человек и страсти человеческие вокруг одинаковы.

Ум имеет более узкий кругозор, но видит гораздо дальше... Литература дома всегда гораздо более детализирована, поскольку здесь мир – дом и нельзя не пощупать и не назвать милую сердцу творца домашнюю утварь. Литература бездомья ничего не детализирует, кроме многообразия своего бездомья, да и какие могут быть милые сердцу детали быта, когда дома нет.

Истинный талант ту или иную картину жизни умеет осветить светом вечности, умеет вырвать из жизни и показать ее на фоне вечности. Мы радуемся такому художественному, часто не осознавая причины радости… Нас восхищает живость, правдивость, точность потому, что все это просвечивает сквозь вечность. Нас радует и обнадеживает двойственность ее существования. Картина нас радует здесь потому, что одновременно она там. Она ровно настолько радует здесь, насколько она там.

Художник нас утешает правдой своего творчества. Знание культуры утешает

У искусства две темы: призыв и утешение. Но в конечном счете и призыв есть форма утешения.

Вечность, в которую поместил своих героев Гоголь, мы ощущаем как могучее нравственное небо, над которым его герои видятся особенно приплюснутыми и смехотворными. (Зощенко не видит нравственного неба над головой своих героев). Безнадежность Зощенко столь велика, что перестает быть даже

Пессимизмом, который, сожалея об удаленности человека от полюса добра, все-таки признает двуполюсность мира.

(Нравственность, святость русской литературы как реакция на жестокость русской жизни.) Немецкая философия и немецкая музыка, самые поднебесные формы культуры – реакция на слишком практичную, приземленную немецкую жизнь. Трезвый французский разум… - реакция на французскую легкомысленность. Национальный гений как бы говорит своей нации: «Подымайся! Это возможно. Я ведь показал, что это возможно!»

Предварительным условием углубленного национального самосознания является знание чужого, прививка чужого. Существование национального гения указывает, что народы должны стремиться к сближению.

Брезгливость – плод цивилизации и культуры.

Неискренность всегда отвратительна. Но иногда и искренность отвратительна, если она греховна.

Слово поэта обладает таинственной, мистической властью над ним и его судьбой. (Никто не писал о самоубийстве, кроме Маяковского, Есенина и Цветаевой). Если жизнь представляется невозможной, есть более мужественное решение, чем уход из жизни. Человек должен сказать себе: если жизнь действительно невозможна, она остановится сама. А если она не останавливается, значит, надо претерпеть боль. Каждый, перетерпевший большую боль, знает, с какой изумительной свежестью ему после этого раскрывается жизнь. Это дар самой жизни за верность ей, а может быть, даже одобрительный кивок Бога.

Есть грандиозная разница между желанием покончить с этой жизнью и его зафиксированностью в поэтическом произведении. Зафиксировав в стихотворении желание уйти из жизни и продолжая жить, поэт подсознательно превращается в позорного неплательщика своего долга (т.е. раздумав, он должен и это зафиксировать поэтически).

Вдохновение есть награда за взыскующую честность художника.

Вдохновение может заблуждаться, но оно не может лгать. Скажу точнее, все истинно вдохновенное всегда истинно, правдиво, но адресат может быть ложным … Вдохновение есть одержимость истиной, в момент вдохновения художник видит истину со всей доступной ему полнотой. Но одержимость истиной чаще всего приходит к тому, кто больше всего о ней думает.

Если мы садимся писать с мыслью писать честно, мы поздно задумались о честности: поезд уже ушел.

Такое впечатление, что самая малая доза культуры создает в народе насыщенный раствор и все остальное выпадает в осадок. Культурой в основном пользуются культурные люди, и получается, что культура сама себя пожирает.

Дело художника – вытягивать волей к добру из хаоса жизни ясный смысл, а не добавлять к хаосу жизни хаос своей собственной души.

Настоящий художник интуитивно, а потом и сознательно строит свое миропонимание как волю к добру, как бесконечный процесс самоочищения и очищения окружающей среды. И это есть наращивание этического пафоса, заработанное, собственной жизнью. И другого источника энергии у писателя просто нет.

Гений нации самым слабым, отсталым формам национальной жизни придает самый цветущий вид. В этом, может быть, подсознательно сказывается благородный пафос лечения нации, если это вообще возможно.

Когда народ отвыкает нести ответственность за власть, это катастрофично… В России верхи и низы слишком привыкли к автономному существованию. Одни делают вид, что управляют, другие – что подчиняются. И оба в этой ситуации постипенно загнивают.

Другие эмоции – грусть, радость – проходят, даже если задевают глубоко. Страх имеет свойство накапливаться в организме, как жир и ртуть. И в один прекрасный момент детонирует…. Думаю, бороться со страхом можно при помощи жеста: сильный, красивый,, уверенный жест возвращает силы. Есть много способ сделать жест.

Социальное – важнее, влиятельнее, но национальное – прочнее. В катаклизмах социальное легко утрачивается, человек меняет статус, а вместе с ним и социальное поведение. А национальное в кризисах как раз выходит наружу и начинает управлять кораблем, с которого всё остальное сбежало.

Вера в Бога – вроде музыкального слуха: к нравственности отношения не имеет.

В старости сам процесс жизни становится так труден, что преимущества этого возраста уже невозможно воспользоваться.

Мысль о бессмертии гармонична, человечна, а опыт показывает, что, если что-нибудь гармонично, оно скорее всего существует.

Существует один класс, до определения которого не додумывался никакой Маркс. Этот класс – чернь, и главная его особенность та, что в обычное время его не видно. В кризисные, переломные времена он выходит наружу, и тогда оказывается, что черни очень много… (Для черни) оптимальным состоянием является рабское, по полной е неспособности ни к какой деятельности, кроме доносительства и угнетения…. Чернь – главный источник недоброжелательства: она ненавидит всех, кто выше, и презирает всех, кто ниже.

В идеале культура (да и вся жизнь) должна быть, как кавказское застолье – добровольной вкусной и строго организованной.

Люди вселенской святости – почти всегда люди поврежденного ума.