Отвращение к СССР как национальная идея

ПАМЯТНИК ЛЮДОЕДАМ. 
Опять шумят насчет "идеологии" - у страны нет Национальной Идеи и так далее. Идеи нет, это правда. Но эта Идея в наши дни может быть только одна — ее не надо сочинять, она уже есть. Начинать, правда, надо было еще Ельцину, который эту тему (вполне осмысленно)… просрал. Ельцин отказался от люстрации. Что в то время было более-менее разумным — не было других чиновников, руководителей, да и любой гражданин мог себя упрекнуть в том, что работал на грязный советский режим.

© Арина Холина

Но вот именно тогда и должна была возникнуть идея всеобщего раскаяния — такого массового народного стыда. Должны были уничтожить не только ВСЕ памятники Ленину и прочим советским бандитам, все гербы, все символы и знаки, но и все воспоминания об СССР должны были вызывать стыд и ненависть.

Отвращение к СССР должно было стать базой, основой новой жизни, которой надо было бы заасфальтировать все это мерзкое прошлое.

А получилось преступление без наказания. Благодаря чему возникло то, что имеем — постсоветское общество, где никому ни за что не стыдно, и где те же самые подонки и равнодушные граждане просто изменили внешний облик.

Меня ужасает эта СССР-ностальгия. Все эти "старые песни", все эти светские вечеринки в пионерских галстуках, эти маркетинговые приемы, например, Bosco, с "Гастрономом №1", с мороженным "как в старые добрые времена" и прочими отсылами к Империи Зла. Невероятно, но все это используют, чтобы торговать Прада, Гуччи, Айсберг и так далее. Это сюрреализм.

Люди вспоминают свое ужасное советское детство — унизительное, нищее, рабское, и делают вид, что им было хорошо. Они напевают «блядские» советские песни, уже не задумываясь, что эти песни вуалировали.

И все это приводит к тому, что хотят восстановить памятник палачу — Феликсу Дзержинскому.

На меня, как и на многих, произвела большое впечатление книга переводчицы Лилианы Лунгиной "Подстрочник". Она говорила, что хочет напомнить современным людям, особенно молодежи, какие это были ужасные, бесчеловечные времена. Книгу все прочитали, но, по-моему, тут же загладили неприятные впечатления.

Я только что прочитала еще одну потрясающую книгу — воспоминания Лидии Соостер, жены и вдовы одного из лучших современных художников Юло Соостера.  У нее удивительная и трагическая жизнь. Совсем девушкой ее арестовали по обвинению в шпионаже. Три года. Едва она вышла, что-то неосторожно брякнула — и опять арестовали. Семь лет.

Ты читаешь ее заметки, очень фактурные, без эмоций, но не сухие — и волосы встают дыбом.

Вся (ВСЯ!) страна — по лагерям. Молодая девушка спит в каком-то сарае на земле, работает на лесоповале — ни за что.

Мне бы хотелось напомнить всем, кто забыл (захотел забыть) о том, чем была эта страна еще 23 года назад. Мне хотелось бы вызвать ужас и презрение. Я очень советую купить книгу Соостер — она ведь о тех редких людях, которые прошли через самое страшное, что может случиться с человеком, но не только не сломались, не превратились в зомби, но и остались самими собой — такими же свободными, жизнерадостными, честными. Этих людей очень мало было в СССР. Я считаю, знать надо каждого — это ведь только их заслуга, что у нас сейчас есть какие-то надежды и радости.

"Нас — Марину, Лену и меня — обвинили в шпионаже и в связях с американской разведкой. В 1943 году я была осуждена на три года ссылки в Красноярский край".

* * *
"Перед дорогой, в тюрьме, заключенных накормили супом из ржавой кильки с картофельными очистками, а потом повезли на поезд. Где-то за окружной дорогой посадили в купейные вагоны. Купе накрывались досками и туда заталкивали до тридцати человек. Пить хотелось безумно, но сопровождающие конвоиры не очень-то торопились утолить нашу жажду, и, я думаю, если бы рядом не ехали блатные и пленные немцы, которые орали благим матом, требуя воды, то мы, наверное, померли бы без питья".

* * *
"Вскоре приехал председатель совхоза и нас отдали ему под расписку — как дармовую рабочую силу. Рассадив по телегам, повезли. Было жуть, как холодно — морозы стояли тридцатиградусные. Наконец, прибыли. Дали нам для жилья хибарку, в которой не было ничего — ну, никакой мебели вообще: ни стульев, ни стола, ни кроватей, одна печка посередине. Работать определили на лесоповал. От нас требовалось валить деревья, обрубать с них сучья, распиливать на бревна. Мы все старались выбрать березку потоньше, пониже. Бывало, подпилим ее — и ждем в ужасе: куда она упадет, не заденет, не убьет ли нас?.. А когда, наконец, стало пригревать солнышко, мы четверо, что жили в одной избенке, садились на очередную срубленную нами березку, били вшей и рыдали. Домой приходили грязные, голодные, почти не мылись и ложились на голый пол".

* * *
"Однажды ночью нас разбудил крик: «От голода пали лошади!» Мы побежали, как угорелые, потом с нетерпением ждали, когда же умельцы начнут разделывать бедных мертвых лошадей. Все набрали этого дохлого мяса — кто клал его в трико, кто в рубашку, кто в юбку — у кого что было. Я, хоть и была страшно голодна, такое мясо есть боялась, но печенку отважилась, и набрала ее много, про запас. Мы варили эту печень, помню, как она пенилась, потом нас рвало от этой еды, и все же, наконец-то сытые, мы сладко заснули. Но пока мы были на работах, все наше мясо забрало начальство — и спалило. Вернувшись в барак и узнав о пропаже, мы все страшно переживали".

Я буду еще публиковать отрывки — уже из других времен, не менее ужасных, хоть и не таких кровавых.

Спасибо сыну Лидии и Юло Соостера, Тенно за разрешение делать это.
Но советую прочитать все целиком — книга называется "Я с улицы Красина" Лидия Соостер.