Пели будто:
— Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб. —
Ветром опита,
льдом обута,
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
— Лошадь упала! —
— Упала лошадь! —
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные…
Улица опрокинулась,
течет по-своему…
Подошел и вижу —
за каплищей каплища
по морде катится,
прячется в ше́рсти…
И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте —
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть
— старая —
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла́,
только
лошадь
рванулась,
встала на́ ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И все ей казалось —
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.
1918
О патриархе Тихоне.
Почему суд над милостью ихней?
РАНЬШЕ
Известно: царь, урядник да поп
друзьями были от рожденья по гроб.
Урядник, как известно,
наблюдал за чистотой телесной.
Смотрел, чтоб мужик комолый
с голодухи не занялся крамолой,
чтобы водку дул,
чтобы шапку гнул.
Чуть что: - Попрошу-с лечь... -
и пошел сечь!
Крестьянскую спину разукрасили влоск.
Аж в российских лесах не осталось розг.
А поп, как известно (урядник духовный),
наблюдал за крестьянской душой греховной.
Каркали с амвонов попы-во̀роны:
— Расти, мол, народ царелюбивый и покорный! —
Этому же и в школе обучались дети:
20 «Законом божьим» назывались глупости эти.
Учил поп, чтоб исповедывались часто.
Крестьянин поисповедуется,
а поп - в участок.
Закрывшись ряской, уряднику шепчет:
— Иванов накрамолил —
дуй его крепче! —
И шел по деревне гул
от сворачиваемых крестьянских скул.
30 Приведут деревню в надлежащий вид,
кончат драть ее —
поп опять с амвона голосит:
— Мир вам, братие! —
Даже в царство небесное провожая с воем,
покойничка вели под поповским конвоем.
Радовался царь.
Благодарен очень им —
то орденом пожалует,
то крестом раззолоченным.
Под свист розги,
под поповское пение,
рабом жила российская паства.
Это называлось: единение.
церкви и государства.
ТЕПЕРЬ
Царь российский, финляндский, польский,
и прочая, и прочая, и прочая —
лежит где-то в Екатеринбурге или Тобольске:
попал под пули рабочие.
Революция и по урядникам
прошла, как лиса по курятникам.
Только поп
все еще смотрит, чтоб крестили лоб.
На невежестве держалось Николаево царство,
а за нас нечего поклоны класть.
Церковь от государства
отделила рабоче-крестьянская власть.
Что ж,
если есть еще дураки несчастные,
молитесь себе на здоровье!
Ваше дело —
частное.
Говоря короче,
денег не дадим, чтоб люд морочить.
Что ж попы?
Смирились тихо?
Власть, мол, от бога?
Наоборот.
Зовет патриарх Тихон
на власть Советов восстать народ.
За границу Тихон протягивает ручку
зовет назад белогвардейскую кучку.
Его святейшеству надо,
чтоб шли от царя рубли да награда.
Чтоб около помещика-вора
кормилась и поповская свора.
Шалишь, отец патриарше, —
никому не отдадим свободы нашей!
За это
власть Советов,
вами избранные люди,
за это —
патриарха Тихона судят.
1923
9-е января
О боге болтая, |
|
о смирении говоря, |
Не с красной звездой - |
|
в смирении тупом |
с крестами шли |
|
за Гапоном-попом. |
Не в сабли |
|
врубались |
|
|
конармией-птицей - |
белели |
|
в руках |
|
|
листы петиций. |
Не в горло |
|
вгрызались |
|
|
царевым лампасникам - |
плелись |
|
в надежде на милость помазанника. |
Скор |
|
ответ |
|
|
величества |
|
|
|
был: |
"Пули в спины! |
|
в груди! |
|
|
и в лбы!" |
Позор без названия, |
|
ужас без имени |
покрыл и царя, |
|
и площадь, |
|
|
и Зимний. |
А поп |
|
на забрызганном кровью требнике |
писал |
|
в приход |
|
|
царевы серебреники. |
Не все враги уничтожены. |
|
Есть! |
Раздуйте |
|
опять |
|
|
потухшую месть. |
Не сбиты |
|
с Запада |
|
|
крепости вражьи. |
Буржуи |
|
рабочих |
|
|
сгибают в рожья. |
Рабочие, |
|
помните русский урок! |
Затвор осмотрите, |
|
штык |
|
|
и курок. |
В споре с врагом - |
|
одно решение: |
Да здравствуют битвы! |
|
Долой прошения! |
1924
Стихи о советском паспорте
<pre>Я волком бы выгрыз бюрократизм.
К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка. Но эту... По длинному фронту купе и кают чиновник учтивый движется. Сдают паспорта, и я сдаю мою пурпурную книжицу. К одним паспортам — улыбка у рта. К другим — отношение плёвое. С почтеньем берут, например, паспорта с двухспальным английским лёвою. Глазами доброго дядю выев, не переставая кланяться, берут, как будто берут чаевые, паспорт американца. На польский — глядят, как в афишу коза На польский — выпяливают глаза в тугой полицейской слоновости — откуда, мол, и что это за географические новости. И не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав, берут, не моргнув, паспорта датчан и разынх прочих шведов. И вдруг, как будто ожогом, рот скривило господину. Это господин чиновник берёт мою краснокожую паспортину. Берёт — как бомбу, берёт — как ежа, как бритву обоюдоострую, берёт, как гремучую в 20 жал змею двухметроворостую. Моргнул многозначуще глаз носильщика, хоть вещи снесёт задаром вам. Жандарм вопросительно смотрит на сыщика, сыщик на жандарма. С каким наслажденьем жандармской кастой я был бы исхлёстан и распят за то, что в руках у меня молоткастый, серпастый советский паспорт. Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка. Но эту... Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза. Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза.
1929</pre>
Комментарии