Счастливый день

В небольшом зеленом городишке, среди камней и цветов, домов и площадей, разных людей, жил-поживал себе панк по кличке "Смурняк". Он когда-то учился на филологическом факультете в областном университете, но за свою панковскую жизнь, был отчислен. Следует сразу сказать, для непосвященного читателя, привыкшего, представлять панка с гребнем на голове, у "Смурняка" не было такой прически, а напротив длинные редкие волосы, которые к тому же частенько "лезли". -"Умнею", - думал "Смурняк", поэтому и волосы лезут. "Все умные люди были лысыми и я вот скоро свой "хаер" потеряю, перестану пить портвейн, сочинять "чернушные" песни, восстановлюсь в университет и начну писать что-то полезное, жизнеутверждающее, например какую-нибудь повесть, стану великим писателем, все меня будут читать и говорить: "Смотрити какой молодец Иван Солнышков, а ведь он уже не "Смурняк", как из него мог получиться такой писатель?" Ваню так прозвали за его угрюмую физиономию, напоминавшую пасмурный день, он был заметен среди всех в своем небольшом зеленом городишке, где почти всегда светило солнце, а он Солнышков даже забыл про свою фамилию, "Смурняк" так, "Смурняк", какая разница. 
Мысли о том, чтобы измениться, обычно приходили к нему поздним вечером, когда в одиночестве была допита последняя бутылка портвейна "Алушта". Он обычно чесал свой затылок и говорил: "Завтра утром начинаю новую жизнь, брал в руки баян и играл на нем "Лунную Сонату" Спьяну получалось не очень складно, однако "Смурняк", этого не замечал. Зато соседи , за стеной, молодожены Дима и Аня бурными аплодисментами, иногда чем и потяжелей, стучали в его стену, желаемого результата, конечно же не было и разъяренный Дима начинал колотить в дверь. "Сколько можно терпеть это безобразие, невозможно заснуть". "Смурняк" открывал дверь, и заплетающимся языком говорил: "Бетховен - это круто!" Дима хотел набить ему физиономию, но соседка тетя Глаша буфетчица с вокзального ресторана, появлялась как всегда вовремя и заступалась за "Смурняка" - мол, пусть Ваня играет, у него талант. После чего все расходились. 
Проснувшись в середине нового дня, когда солнце было уже в зените, Ваня поднимал с постели свое разбитое тело, и доставал из стола свою панковскую тетрадь со стихами и краткими записями. Напишу какое-нибудь стихотворение о природе, для моей повести и поставлю его в эпиграф - говорил он: Это солнце как "сушняк". Одолжил бы кто пятак... 
После двух строчек Ваня понимал, что стих о природе - "чернуха". Муза не дает ему на сегодня веселого, жизнеутверждающего вдохновения, повесть писать бессмысленно и все же жизнь не такая плохая, как кажется на первый взгляд потому, что есть тетя Глаша, которая обязательно выручит и одолжит пятьдесят рублей на "Алушту" и прочее к ней, а после "подлечив" душу он сможет пойти на тусовку, на центральную площадь города, где собираются местные неформалы, андеграундные лицедеи: поэты, художники, музыканты. Там прочитает свои реалистичные "чернушные" стихи. Так Ваня и сделал. Пошел на вокзал, тетя Глаша на месте в своем шумном ресторане, с сочувствующим взглядом говорит: "Шо погано тебе деточка?" - "Очень, займите полтинник, тетя Глаша, хотя бы на недельку". - "Ох, Ваня, загубишь ты себя, возьми, "подлечись" и больше не пей". - Хорошо, тетя Глаша, не буду", - "Смурняк" взял полтинник дрожащими руками и ковыляя пошел в ближайший гастроном купил портвейн, печенье "Счастливый день" пластмассовый стакан и прямиком на площадь. 
"Здоров панк!" - протянул ему руку местный бомж Василий, по-кличке "Блаженный", вставая с лавочки. "Давай дернем, Вась, "Алушты", правда, стакан один я с горла, бери стакан". Они сели на лавочку и под песню Виктора Цоя "Перемен, мы ждем перемен, которую вдохновенно наигрывал на гитаре, юный хипарь Dен, дернули красного. "Чёт, не получается с переменами, Вась, все пытаюсь, пытаюсь начать, а оно никак" "Это все от того, что ты такой смурной, посмотри какой день, люди гуляют, веселятся, в меру пьют, да какая разница в меру или нет, значит бутылки будут и мне хорошо, сдам их пожрать, что вечером будет.

Живи и радуйся солнцу, а ты вон че пишешь" Блаженный взял в руки тетрадку Смурняка и прочитал его последние строки о солнце, сушняке и пятаке. "Я отброс общества и то понимаю, что так не годится смотреть на свет, а ты молодой парень вернулся бы в университет, да начал бы жить как человек". "Какие вы все серые", - возразил "Смурняк", потягивая, из горла - "да никогда". 
Невдалеке от них стояла молодая красивая девушка с густыми темно-русыми волосами и прекрасными зелеными глазами, исполненными тепла и доброты. "Не все так серо как вам кажется, молодой человек", - сказала она. - Можно почитать ваши стихи. - Пожалуйста, и "Смурняк" протянул ей свою замасленную тетрадку. Ему уже не хотелось пить портвейн. Он смотрел в ее внимательное доброе личико. 
- Не читайте эту гадость, отравитесь, девушка, - сказал бомж Василий. 
- Не правда это не гадость, - возразила она. - Здесь много боли, видно у вас очень ранимая душа, но нельзя так... 
"Смурняк" словно оживал от ее слов. ему стало легко и спокойно. Он смотрел на нее и слышал какую-то волшебную песню. Его, душа, казалось, покидало изможденное тело. Вдруг он потеоял сознание... 
Очнулся у себя дома, в чистой постели. Возле которой стояла все та же девушка с густыми темно-русыми волосами и зелеными глазами. Светило теплое, ласковое солнце, щебетали птички. 
- Ну, что вы уже пришли в себя, - сказала она. 
- Спасибо вам, - прошептал Ваня, он уже не был тем "Смурняком", как его обычно называли, может быть после этой встречи он вспомнил, что его фамилия Солнышков. 
Девушка держала, раскрытую панковскую тетрадь со стихами, где было написано: "Завтра начинаю писать повесть". День то сегодня, какой хороший, счастливый, - сказал Иван Солнышкин. 
- А повесть как назовете? 
- Так и назову "Счастливый день".