Вообще-то я шел посмотреть на голландский дизайн. Знаете, кресло из ношеной одежды, парковая скамейка с динамиками, через которые можно слушать музыку со своего телефона через Bluetooth, мягкая ваза из полиуретана. Милые штучки из другого мира, сделанные из дешевых материалов, но одушевленные мыслью авторов.
На Манежной площади стало понятно, что с моим планом что-то не так: от самого памятника Жукову на иноходце извивалась очередь, какой не видал я уже много лет. «Кроссовки выбросили», — вспомнилось из детства.
Человек, выросший в СССР, не может не подойти к очереди с вопросом «Что дают?». Я тоже не сумел преодолеть рефлекторный позыв. И другие советские люди ответили мне без улыбки: «Это в Манеж, на выставку Романовых».
Было около ноля. Шел дождь. Очередь петляла, колыхались зонты. Я приблизился к Манежу, надеясь, что к голландцам есть отдельный вход. Его не было. Милиция, охранявшая проходы в отгороженное металлическими барьерами пространство перед выставочным залом, и не подозревала, что одновременно с царским аттракционом, организованным Московским патриархатом, в Манеже показывают что-то еще.
Но человек, выросший в СССР, не сдается так просто. Рекогносцировка показала, что из пролегающего под Моховой подземного перехода можно попасть прямиком к Манежу, предъявив билеты, заранее купленные через интернет. Выбравшись наружу, к 3G-покрытию, я купил билет с телефона и получил его на почту.
Теперь я отягощен новым знанием. Я знаю, что декабристы были связаны с основанной в 1948 году Менахемом Бегином партией «Херут». (А о том, что первый самолет отправил в небо Можайский, а не братья Райт, меня еще в советском детстве информировали. Правда, самолет этот рухнул через 200 метров.)
Но я забегаю вперед. Голландская выставка обнаружилась на подвальном этаже. Было пусто и гулко. Охранник поймал двух девушек-хипстеров, которые карандашом исправили грамматические ошибки на стенде с описанием происходящего. Он заставлял их стирать исправления маленьким ластиком на верхушке того же карандаша. Девушки громко жаловались, но стирали, словно призывники, драящие зубными щетками сортир.
Тетушка-смотрительница подошла: «Птичку уже видели?» И правда, цветное пятно на фаянсовой тарелке, отражаясь в зеркальном графине, превращалось в изображение птички. Отец с двумя маленькими детьми остановился возле Bluetooth-лавочки, подключил телефон. Двухлетняя девочка в розовом комбинезоне пустилась в пляс под песенку про автобус.
Этажом выше колыхалась толпа. Протиснувшись между пузом священника и оттопыренным задом широкой тетки с прической, я оказался в зале, освещенном адским красноватым светом и увешанном баннерами. Полумрак скрывал некоторые недостатки распечатанных в низком разрешении коллажей, выполненных человеком, который явно учился графическому дизайну в духовной семинарии.
Изображения сопровождались найденными в интернете фактоидами: мол, первое упоминание о балалайке имело место при царе Федоре Алексеевиче.
Сотни людей переминались перед баннерами и большими телевизорами, озарявшими сумрачный зал сполохами мультимедиа-контента. Быстро проталкиваясь в сторону выхода, я испытал несколько приступов клаустрофобии. Глаз выхватывал какой-нибудь «Херут» или цитату из Ивана Ильина, впереди смыкались спины в пушистых кофточках, рясах, серо-зеленых акриловых свитерах. Плакал ребенок: песенка про автобус ему здесь не предлагалась.
Уже у выхода я увидел на баннере с цитатой лицо без бороды. Цитата была такая: «Слишком часто в национальной истории вместо оппозиции власти мы сталкивались с оппозицией самой России. И мы знаем, чем это заканчивалось: сносом государства как такового. В. В. Путин».
Если вам интересно, какую выставку Первый канал описал как «настоящее путешествие во времени», во время которого «к истории можно буквально прикоснуться», посмотрите отчеткоммунистки Дарьи Митиной. Но если хотите понять, что за 13 000 человек приходят туда каждый день, стоят часами в очереди, а потом по полдня не выходят из зала в 4000 квадратных метров, купите в интернете билет — и идите смотреть на то, что вам уже не удастся развидеть. Заходите из подземного перехода. Время есть до 26 ноября — выставку два раза продлевали, хотя ее гастролей уже ждут в регионах.
Да, кстати: билет нужен только на голландцев. На Романовых пускают бесплатно.
Я далек от мысли, что у тех, кто выстаивает очередь, нет доступа в интернет или 250 рублей за взрослый билет (для детей и пенсионеров льготы). Стоя в очереди, а потом разглядывая корявые коллажи, люди испытывают чувство единения и гордости за национальную историю. Потом они фотографируются на ее фоне, хотя для этого в зале явно недостаточно света.
Более того, я уверен, что если бы Путин, министр Мединский и любитель швейцарского дизайна патриарх Кирилл спустились этажом ниже, к голландцам, и репортаж об этом показал Первый канал («президент высоко оценил современные образцы утилитарного голландского искусства, которое еще Петр I...», далее по тексту), на эту выставку пришло бы лишь чуть больше народу, чем приходит сейчас. Не наше это. А на романовскую развесистую клюкву и сарафанное радио пригнало бы тысячные толпы. Так в моем советском детстве давились в тот же Манеж на выставку Ильи Глазунова, еще не вполне официального живописца, как бы критика советской власти справа (в тогдашней системе координат).
Эти люди никогда не переставали жить в империи с ее мифами, красным сумраком, мучениками, жидомасонами и неизбежным Ильиным. Это им нужен царь — он у них всегда и есть.
Москва, однако, большой город. Что для нее 170 000 побывавших на выставке? Они, как и мы, меньшинство, пусть чуть более многочисленное. А клаустрофобия — просто мимолетное малодушие.
Комментарии