Как поссорились Дмитрий Анатольевич с Владимиром Владимировичем

Когда Великий Молчун заговорил, все были до такой степени потрясены, что сами слова его утонули в громе возгласов и оваций, и поэтому то, что он на самом деле сказал, так почти никто и не понял. Да никто особенно и не пытался — шок по поводу того, что Медведев возразил самому Путину, оказался таким глубоким, что обсуждалось почти все, что угодно: почему премьер это сделал, зачем он сделал это сейчас, понимает ли он вообще, что сделал, — кроме самого предмета спора. А сказал между тем Медведев вещь существенную и принципиальную, заслуживающую пристального внимания и глубокого осмысления вне зависимости от того, как кто-то относится к Медведеву. Потому что речь идет на самом деле вовсе даже и не о полномочиях силовиков, а о выборе путей развития России и о судьбе российского государства.

Что мешает плохому следователю…

Что мешает плохому танцору, знают все. Что мешает плохому следователю, не знает никто, но все с готовностью строят догадки. Самый популярный ответ: несовершенство законодательства, которое не предоставляет следователю так остро необходимых ему полномочий. Для обывателя перепалка между Путиным и Медведевым так приблизительно и выглядит: президент хочет дать следователям какие-то права, без которых они не могут исполнять свою работу, а премьер заартачился и прав этих давать не хочет.

При этом о чем точно идет речь, не знает толком никто. Даже профессиональные «Ведомости», вроде бы пишущие для продвинутого бизнес-сообщества, фантазируют на тему того, что якобы Путин захотел вернуть следователям полномочия открывать уголовные дела без участия налоговых органов (то есть Федеральной налоговой службы России), якобы отобранные у них в 2011 году Медведевым; и что якобы после введения медведевских поправок жить следователям стало совершенно невмоготу: мол, и расследуемость у них упала, и показатели больше не встают.

На этой основе можно было бы выстроить конспирологическую теорию, если бы не одно «но» — никаких полномочий у следователей возбуждать уголовные дела без участия налоговиков до 2011 года не было, как нет их и сейчас. Просто им всегда хотелось их иметь, и поэтому начиная с 2003 года, когда указом Путина была упразднена налоговая полиция и функции расследования были переданы сначала в МВД, а потом в СКР (где они и поныне находятся), — силовики стали использовать лазейки в законодательстве, чтобы «протаскивать» уголовные дела в обход налоговых инспекций, которые не были готовы брать на себя совсем уж «черную заказуху», не имеющую ничего общего с налоговым законодательством.

Как до 2011 года, так и после него, установленный порядок расследования дел о налоговых правонарушениях ни в чем доблестных следователей (как ранее из МВД, так и сегодня из СКР) не ущемляет. В соответствии с требованиями Налогового кодекса, регулирующего порядок взаимодействия органов внутренних дел с налоговыми органами, в случае обнаружения признаков налогового преступления сотрудниками МВД или СКР: они обязаны в 10-дневный срок уведомить об этом налоговые службы и подключить их к расследованию, представив все материалы. И, наоборот, в случае обнаружения признаков налогового преступления налоговиками: те, в свою очередь, обязаны немедленно передать все материалы в МВД или СКР для подключения сотрудников этих ведомств к расследованию. И где здесь, скажите, ущемление прав?

Проблема в другом: что по результатам этих совместных проверочных мероприятий следователь должен принять решение о наличии или отсутствии оснований для возбуждения уголовного дела в связи с совершением налогового преступления. В действующем сейчас, как и в действовавшем до 2011 года, законодательстве было установлено, что сделать он это может только в том случае, если налоговики придут к выводу о том, что налог действительно не был уплачен. То есть последнее слово в правовой оценке собранных «ментами» фактов было оставлено за налоговой службой. Это-то и вызывало у силовиков раздражение.

Договориться оперативникам и следователям с налоговиками, убедить последних, что по каждому поводу надо возбуждать уголовное дело, удавалось далеко не всегда (о том, почему — чуть позже), и поэтому они стали искать лазейки в законодательстве, чтобы объехать налоговиков «на кривой козе». Кто ищет, тот всегда найдет, и в 2007 году появилось особое милицейское «ноу-хау», позволявшее не «заморачиваться» и «возбуждаться» когда угодно и по какому угодно поводу. В МВД посчитали, что, поскольку в Уголовно-процессуальном кодексе ничего о необходимости получать согласие налоговиков не написано, то они могут игнорировать все то, что написано в Налоговом кодексе, как не имеющее к ним никакого отношения. Абсурд, конечно, с правовой точки зрения — зато работает.

На юридическом языке это называется «правовая неопределенность, возникшая вследствие коллизии правовых норм». Проще говоря, так как в одном кодексе, по которому живут налоговики, было прописано одно правило, а в другом, по которому живут следователи, вообще никакого правила на этот случай не было припасено, — то силовые ведомства стали игнорировать то, что им было невыгодно замечать. И в эту «коллизию» стало утекать огромное число заказных уголовных дел (политических и коммерческих), для которых не было ни поводов, ни оснований. Вот эту-то дыру и попытался заткнуть Медведев в 2011 году, приведя Уголовно-процессуальный кодекс в соответствие с Налоговым кодексом.

Поэтому, когда нынешний президент говорит о том, что настало время вернуться к старому порядку, то он несколько лукавит. Порядок был один и тот же, как до, так и после поправок. А предлагает президент на самом деле узаконить ту сложившуюся порочную практику, которая возникла вследствие несостыковок уголовно-процессуального и налогового законодательства. Поэтому ничего он не возвращает, а устанавливает «новый порядок», вышибая налоговые органы из процесса принятия решений и ставя на их место подчиненных господина Бастрыкина. Это очевидно всем, кто когда-либо все-таки читал эти законы. Но поскольку таких среди обывателей немного, то Первый канал благоразумно пригласил комментировать юридические новации президента не правоведа, а экономиста — Андрея Хазина, который очень аккуратно подбирал слова, чтобы не выйти за красную черту.

Медведев с «Камеями»

«Суха теория, мой друг, но древо жизни пышно зеленеет»,  приблизительно так писал Гёте. Легче всего понять, как работают «коллизии» на практике, на примере конкретного уголовного дела. Если бы Остапу Бендеру объяснили, какую мудреную защиту он избрал на сеансе одновременной игры в шахматы с васюковцами, он бы сильно удивился. Если бы Медведеву сказали, что он схлестнулся с Путиным по одному из самых принципиальных эпизодов «дела Магнитского», я думаю, он бы удивился не меньше, и уж точно вряд ли бы обрадовался. Но дело обстоит именно таким образом.

В основе уголовного преследования Сергея Магнитского лежит дело компании «Камея», которое было возбуждено 28 мая 2007 года ставшим теперь знаменитым следователем Павлом Карповым как раз без всякого согласия налоговых органов, которые как не усматривали тогда, так и не нашли до сих пор в действиях «Камеи» и ее руководства никаких налоговых правонарушений. Есть даже основания считать Карпова изобретателем этого «ноу-хау», так как до дела «Камеи» о такой практике возбуждения уголовных дел никто не слыхал.

Даже в деле Ходорковского власти сначала «продавили» налоговиков (на чем и вырос Анатолий Сердюков), а потом уже возбудили уголовные дела.

Уникальность дела «Камеи» состоит в том, что налоговики на этот раз проявили чудеса упорства. Они много раз проверяли компанию до мая 2007 года, но ничего не находили. Поэтому Карпову пришлось подложить в качестве основания для возбуждения уголовного дела не решение налоговых органов, а «экспертизу», проведенную сотрудницей МВД России, в которой она увидела то, чего не увидела вся налоговая рать. Но этим дело не закончилось. В ноябре 2007 года, после того как уголовное дело было возбуждено, по просьбе руководства компании налоговики провели дополнительную проверку, но пришли к тому же выводу: налогового преступления не усматривается. Это не понравилось следователям, и в феврале—мае 2009 года, когда Магнитский уже сидел в СИЗО, налоговики «по своей инициативе» провели еще более масштабную проверку, причем во взаимодействии с оперативниками и следователями, ведущими «дело Магнитского», и (какой ужас!) снова не нашли признаков налоговых правонарушений.

Впрочем, расследованию это тоже никак не помешало. Именно дело «Камеи», как никакое другое, показывает, до каких высот может подняться ничем не ограниченная следственная фантазия. Для начала руководству «Камеи» предъявили обвинение в неуплате несуществующего налога. Когда при внимательном рассмотрении выяснилось, что налог на доходы с дивидендов в размере 24% законодательством не предусмотрен, руководителя «Камеи» обвинили в неуплате другого налога, но уже не «Камеей», а ее кипрским учредителем. Но вот незадача: дело в том, что этот налог, якобы не уплаченный учредителем, был уплачен до этого самой «Камеей», и получается, что следователи потребовали уплатить один и тот же налог дважды. Вот, собственно, пример той налоговой кутерьмы, о которой говорил Медведев.

Конечно, при всем том, что в налоговой службе России работают отнюдь не ангелы, такая чехарда при участии налоговиков вряд ли могла иметь место, чем и объясняется их стойкое нежелание вмешиваться в дело «Камеи». Но освобожденные от внешнего контроля следователи довели-таки дело «Камеи» до всем теперь известного печального конца. Не вдаваясь в подробности, которые не являются существенными для этой статьи, скажу только, что дело «Камеи» стало для силовиков бесценным и незаменимым «хабом», из которого потом были выделены десятки других, столь же «обоснованных» уголовных дел, составивших основу «дела Магнитского». Этот пример хорошо объясняет, за что, собственно, силовики борются.

Налоговые бои без правил

Не посвященному в детали обывателю, для которого хрен редьки не слаще, не совсем понятно, чем так насолили полицейским налоговики, что они всеми силами хотят от них избавиться. Можно ведь и приказать, и подкупить, и пригрозить, в конце концов, — и будут как шелковые.

Все дело, однако, в степени публичности и отрегулированности уголовного и налогового расследований. В то время как уголовное судопроизводство сегодня является, как говорят англичане, «загадкой, завернутой в тайну и помещенной внутрь головоломки» (вообще-то — высказывание Черчилля о России), — то есть абсолютно непрозрачной системой, внутри которой возможно буквально всё; налоговые расследования подчинены еще пока довольно строгим ограничениям (вроде сроков, методов и так далее), а главное — налоговики пока не могут пытать людей, помещая их в средневековые условия российских СИЗО до завершения проверки (что, безусловно, делает налоговые проверки гораздо менее эффективными, чем полицейские). К тому же выводы налоговиков могут быть оспорены в арбитражном суде, который обладал до последнего времени относительно большей независимостью, чем суды общегражданские, и, безусловно, является более профессиональным при рассмотрении экономических споров.

Таким образом, силовиков напрягают не налоговики как таковые, а те обременения, которыми по инерции пока еще отягощены налоговые проверки, и главное из них — невозможность посадить человека под тем или иным предлогом в тюрьму до рассмотрения его дела в суде. Поэтому спор между Медведевым и Путиным идет не по частному, а по принципиальному вопросу о пределах репрессивного насилия, которое может допускать государство в экономике, да и в жизни вообще. И это значит, что за все эти годы расклад сил между ними совершенно не изменился. Медведев как был сделан из другого теста, чем Путин, так и остался, и сегодня это снова вылезло наружу, сколько бы обетов молчания он на себя добровольно-принудительно ни накладывал.

По сути — это самая что ни на есть стратегическая дискуссия. Речь идет о выборе между правосудием и правоподобием. Есть десятки сугубо юридических причин, по которым возбуждение уголовных дел без участия налоговых органов является неконституционным (в том числе и потому, что налогоплательщик в этом случае лишается закрепленного за ним Конституцией права на судебную защиту в том суде, который по закону должен рассматривать спор — а именно в арбитражном). Но сейчас речь не об этом, а о месте права в жизни российского общества в целом. Либо право является чем-то объективным в России, и тогда расследование налоговых преступлений должно начинаться только после того, как уполномоченный на это орган подтвердил, что преступление (событие) как таковое имело место быть. Либо право является ускользающей реальностью, и следователи получают возможность, манипулируя законом и почти откровенно применяя психологические и физические пытки (как в том же «деле Магнитского»), не только произвольно устанавливать виновного в совершении преступления, но и агрегировать само преступление буквально из воздуха.

Более того, это спор о том, к какому миру должна принадлежать Россия. Будем откровенны: три четверти человечества живут при правовых режимах, таких же, какой существует сегодня в России, и даже при худших. Проблема лишь в том, что почти весь «культурный прирост» за последние четыре столетия достигнут на планете преимущественно в странах «правового меньшинства», которые смогли создать и удержать правила игры и которые продолжают сегодня доминировать в мире. Таким образом, из какого-то маленького вопроса о праве следователей по собственному усмотрению возбуждать дела о налоговых преступлениях вытекает большой-большой вопрос о месте России в будущем мире, о том, будет ли Россия среди тех, кто создает культуру, или среди тех, кто светит отраженным светом. Так что вовсе не зря Медведев возразил Путину.

А если спор серьезный, то и последствия его для премьера будут, скорее всего, самыми серьезными — даже если Медведев завтра же трижды снова отречется сам от себя. Как он был чужим среди своих и своим среди чужих, так и остался. И, видимо, и дальше останется, даже после того, как нынешние «свои» выдавят его из себя, как выдавливает организм инородное тело. Для оппонентов Кремля он, видимо, своим уже не станет никогда. Я понимаю их мотивы. И все же: справедливости ради надо признать, что на этот раз по существу Медведев прав и занял совершенно обоснованную позицию. Упрекнуть его можно лишь за то, что ему понадобилось для этого чересчур много времени. Он слишком долго думал.

Пусть суд рассудит…

По иронии судьбы, накануне случившейся вверху перепалки, в Конституционный суд России поступила жалоба «Камеи», очередной раз ставящая под сомнение конституционность практики возбуждения уголовных дел без участия налоговых органов, от рассмотрения которой Конституционный суд России ранее уже несколько раз виртуозно уворачивался. Так, что круг участников дискуссии расширяется помимо их воли. Хотя вот, собственно, и ответ на вопрос о том, как выйти из этой ситуации, сохранив лицо. Не одному же Медведеву мучиться, пусть судьи тоже поработают…