Выйти из забытья

В своей заметке от 24 октября с. г. информационное агентство Regions.Ru сообщило об исторической конференции в Уральском университете Екатеринбурга, на которой российские и зарубежные историки пришли к выводу о «коллективной амнезии» современного российского общества в отношении трагедии ГУЛАГа и массового террора. Предметом другого их наблюдения стало происходящее теперь в России обеление тоталитаризма. Эти итоги вызвали критическую реакцию одного из московских клириков, тотчас же опрошенного «Новостями Федерации».

Священник Максим Первозванский начал свой ответ агентству с утверждения, что всю правду целиком знать о прошлом общество не может. Потому и призыв к ее познанию оказывается в известном смысле провокационным. А в 90-е годы за подобными соображениями таилась и прямая провокация: схемы прошлого, предложенные ранее советской идеологией, стали заменяться схемами из-за рубежа. Эти схемы, по мнению священника, очерняли советское прошлое, прежде всего историю Великой Отечественной войны. Очернение, уверен батюшка, осуществлялось сопоставлением нацистской Германии и Советского Союза по критерию тоталитарности.

Тезис о том, что вся правда для общества непознаваема, представляется здесь не по месту обобщающим. Общество может быть или не быть исторически просвещенным. Просвещение же не обязательно предусматривает полноту специализированных знаний. Оно предусматривает знание основных событий истории Отечества, усвоение их нравственного смысла, который определил собою жизнь народа в труднейшие моменты его бытия. Это знание воспитывает приверженность исторической истине, почтение к народному подвигу. Обращенность к родной истории есть, таким образом, нравственная задача и долг любви.

Компетентное изучение того, «как было на самом деле», не разрушает этой преданности. В национальной летописи любого народа достаточно неприглядностей. У самых истоков Русского Мiра мы распознаем и великий подвиг, и великое злодейство. Странно было бы умалчивать об этом и подыскивать для подобных деяний отвлеченно «толерантные» наименования. Теряя нравственную шкалу, история перестает быть воспитующим началом, «учительницей жизни». Но именно любовь к Родине задает нравственный такт, с которым говорить надлежит не только о славе, но приходится и о позоре Отечества. Никакое умолчание, никакая ложь во спасение никогда не смывают позора и не умножают славы. Подлинный патриотизм должен быть совестлив.

И сегодня проблема российского отношения к ближайшему, то есть советскому, прошлому кроется вовсе не в техниках самообразования, а в стереотипах мышления, которые вернулись в общественное сознание из отжившей, как недавно казалось, коммунистической эры. Настроение это в известной степени поддержано властью и вводимой ею идеологической политикой, в основе которой лежит этическая «переквалификация» советского эксперимента. Мотив сострадания к безвинным жертвам «красного века» сейчас в обществе утерян, и давно осмеян мотив национального покаяния.

Этому ожесточению, разумеется, поспособствовали 90-е годы, которые сейчас официально дозволено ругать – при том, что почти весь «официоз» родом из тех самых годов и физически, и карьерно. Неудача реформирования страны после коммунизма породила в массе сильное разочарование, а затем и проклятие всем попыткам реформ вообще. Но у большинства здесь короткая память. Свое прежнее негодование на застой, свое неистовое желание перемен, опережавшее некогда даже неуклюжего Горбачева, теперь большинство-то и позабыло.

«Коллективное сознание не диалектично. Коллективному сознанию подай белое либо черное, плохое либо хорошее, правильное либо неправильное. То, что правильное по ходу дела может стать неправильным – это для него слишком сложно. Мы хотели лучше, стало хуже, но поскольку мы сами не могли хотеть хуже и не можем быть виноваты в том, что нам же стало хуже, надо решить загадку: как и почему случилось, что нам стало хуже, если при этом не было явных врагов. Тайные, конечно, были, но все равно загадка, ведь мы были так могучи и неплохо жили!»

Так иронизирует над самосозданным ребусом российского сознания Михаил Веллер (в книге: Отцы наши милостивцы. М.: Астрель, 2012. С. 84).

Но если на время оставить в стороне нравственный аспект ситуации, то и здесь тяжелые, сумасшедшие, лихие 90-е годы все же не та эпоха, которая бы заслуживала лишь порицающего тона, если иметь в виду принесенное ею обогащение историческим знанием. Именно в 90-е годы историческая наука, как и вообще гуманитарная сфера, вышла из-под идеологического диктата, открылся доступ к новым документам, были собраны первые зрелые плоды «архивной революции», которая продолжалась и позднее. Сегодня архивы по советскому периоду закрываются снова, и создается единый учебник с размытыми понятиями, призванными ретушировать самые неудобные, самые не-консенсусные события данного периода.

Мы снова сталкиваемся с идеологическим вмешательством в исторический процесс – пока только в текстовых колонках школьных пособий. Причем эти попытки вполне отвечают пожеланиям большинства, уставшего как от непродуктивной политики власти, так и от непродуктивной критики обществом ее начинаний и минувших деяний. И власть, как будто даже винясь, готова идти народу навстречу, хотя остается очевидным, что реальные проблемы страны ею по-прежнему не решаются, а принимаемые решения (вроде разгона Академии Наук) столь же вопиюще непопулярны, как и в критикуемые 90-е.

Да, те годы были в обществе временем сильного исторического скептицизма, но теперь мы возвращаемся на других парусах в условия нового идеологического цинизма. Речь теперь приходится вести не об исторической правде, отменяющей прежнюю идеологическую ложь, – вопрос поставлен или грозит быть поставлен, скорее, так: закрывать всем глаза на горькое прошлое или же называть его сладким.

Мы, безусловно, тяжело больны амнезией – как исторической, так и нравственной. Поэтому с такой легкостью нам удается сегодня всякого, кто не услаждает наш слух гладкими байками о великих победах Сталина и цветущем брежневском застое, представить агентом влияния и обидным русофобом.

Но правда не обидна – обидна ложь. И только она подрывает наше историческое достоинство, а с ним и достойное существование, которое не может протекать одинаково «благоотишно» под истуканами советских вождей и у стен храмов во имя христианских святых.

Определенно, тоталитарное прошлое сейчас обеляется: немодно, заметьте, стало говорить о преступлениях преступного режима. Отлично известно, как был проторен путь к подобной позиции: через увещания «не все советское мазать черной краской». Причем эти призывы, без особенно внимательного разбора, кто что очернял и вообще очернял ли, полагались эталоном исторической объективности. Кончилось в итоге тем, что черное стали называть белым. И тем, что, набравшись «объективности», красные патриоты опять громко провозгласили А. И. Солженицына «фальсификатором».

И ведь все это — абсолютно закономерно. Призыв к объективности после почти векового вколачивания в головы советских граждан лишь одной, весьма субъективной, но принадлежащей правящей партии точки зрения, без необходимой ревизии этой концепции и при укромной ее сохранности в интеллектуальных центрах страны в годы проклинаемой демократии, увенчался отвоеванием ею своих идеологических плацдармов.

Эстрадными пародиями на Сталина и Брежнева и прочими антисоветскими кривляньями, на каковые были столь богаты ранние ельцинские годы, прощание с тоталитарной эпохой, ясно сегодня, отнюдь не состаивается. Но в любом случае не выдуманная необъективность оценок советского прошлого должна нас заботить. Должна заботить адекватная оценка любой просоветской необъективности в рассуждении русских дел.

Мы не можем отрицать идеологических диверсий, запускаемых со стороны политических противников России. Но признак самой настоящей амнезии — стертость впечатлений, как «управляло прошлым» государство советское, как оно искажало и марало великую русскую историю. Так ли давно мы расстались с хлестким ярлыком «проклятого царизма» и с вездесущим классовым подходом? С подозрениями в «идеологической чуждости», адресуемыми постоянно то кинофильму, то книжке, то коллеге-человеку, «не разоружившемуся перед партией»? Не американскими либералами и не русскими масонами разрушены были чудесные русские храмы и поругана, ущерблена, препарирована русская культура. Главный невыученный урок советского прошлого, порождающий прогрессирующую амнезию, и состоит в том, что тоталитарное государство несет подчиненному им народу зачастую больший урон своим насаждаемым манкуртизмом, нежели внешний враг-диверсант.

Конечно же, всякий, кто избирает жить во внеисторическом забытьи, не склонен опознавать его за собою. В качестве лекарства здесь может быть предписан лишь анамнезис — национальное опамятование, просвещающее мысль и дух. Для христианина же откровенная антирелигиозность коммунистического государства есть неизбывное напоминание о той «мерзости запустения», которую оно сеяло в прошлом и непременно пожнет в будущем. Именно оно, это напоминание, не позволяет ему купиться на все постсоветские обещания или самооправдания. Перед христианином, исповедующим «религию историков», всегда стоит дилемма: либо, прячась от истории, позабыть и о своем христианстве – либо выйти к нему из внеисторического забытья.