СВЕРХМОЩНЫЕ МОЗГИ.

СВЕРХМОЩНЫЕ  МОЗГИ.

   Синяя деревянная решетчатая калитка сразу «похудела» на три рейки и как бы даже потеряла цвет, когда во двор  Журавлёвых  ворвался Иван Степанович  с зачищенной от волос  лысиной, с увесистыми телесными габаритами до пояса и длинными худосочными ногами, похожими на жерди, в черных резиновых сапогах, сохранившихся ещё с его детства.

   Напор Ивана Степановича был такой силы, что калитка, взвизгнув поржавевшими петлями, махнула прямо на собачье «гнездо» Титана.  Мелкой дворовой  со сбившейся в рыжие  клочья  шерстью собачки, ноги которой  заклинило от испуга. И она, задрав  костистую вылизанную непогодой  морду вверх, запустила  неимоверный  вой.

   Это так потрясло Павла Елизаровича, который  в противоположность Ивану Степановичу: мужик с ещё не прохудившимся волосяным покровом  и тоже с увесистыми телесными габаритами, но только ниже пояса, мирно дремавший на железной кровати то со свистом, то с похрапыванием, стрелой  выметнулся во двор.

    А Егоровна: жена Елизаровича, у которой телесность равномерно распределялась по всей фигуре, готовившая на завтрак яичницу из чёртового числа на свином жире вчера зарезанного поросёнка, даже повредила пяток яиц:  села на них.

   Елизарович, увидев разрушительные дела Ивана Степановича, перекрыл даже вой Титана. Судя по его словам, можно было подумать, что он совсем неплохо  знал все тонкости  многоэтажного градостроительства.

- Да что твоя калитка, - огрызнулся Иван Степанович, когда Елизарович выложился в градостроительном слове и забулькал, - тут, кум, дела, ой, дела. Ни в каком сравнении с твоей занюханной  калиткой.

- А яйца, - заголосила Егоровна, вырвавшись из-за угла дома.- Свежие, только что снеслись.

- Во. Так всегда. – Иван Степанович поправил покосившийся долголетний железнодорожный  китель. – Ты, Егоровна, не научная баба. Свежие, только что снеслись, - снисходительная улыбка, -  яйца бывают свежими, но нестись сами они не могут. Ты не вноси в природу и науку путаницу. Она и так до сегодняшнего дня была  вся в паутине, а  утром её прорвало. На истину вышла.

   Иван Степанович стукнул сапогами друг от друга. Веер грязи. Достал и Павла Елизаровича, и Егоровну.

- Ты это, как его, - Павло Елизарович перешел на заикание. -  Мать твою…

   Чистая, ухоженная речь. Минут десять. Павло Елизарович не прочь был и удлинить её, да язык  свис.

   Иван Степанович, внимательно выслушав её,  нагнал на лицо снисходительную улыбку.

- Эх, вы дворовые растрехи.

   Он достал из внутреннего  малость продырявленного кармана кителя новенькую колоду карт.

- Что это?

   Колода пошла  веером из одной в другую руку.

- Что, что, - застрочила словно швейная машинка Егоровна, выказывая свои жизненные знания. – Карты, чтоб в дурака играть. Они яйца не несут.

- Это для тебя карты, а для науки они такие яйца несут... Что…

   Не пошло дальше слово Ивана Степановича. Застряло на многоточии, но он быстро ликвидировал его.

- Прибор это для научного эксперимента. При помощи его  установлена научная истина по отгадыванию мыслей человека. Сейчас я вам это продемонстрирую. Одно условие. Спорим на бутылку самогона.

- Так и знала, - всплеснула Егоровна руками, замазанными и в белке, и в желтке. -  Выпить захотел. Ну, так бы и сказал. А то влетел, как поносный. Калитку снёс, яйца покалечил…

   Преувеличение, Егоровна. Яйца  Иван Степанович не трогал.

- Да влетел я не из-за этого. Мелковатая ты баба. Дело в  истине.

   Пауза. Нужно же, чтобы Павло Елизарович и Егоровна психологически въехали  в понимание истины. Пошукали её среди своих слов. Авось найдется.

- Ты это, -  непривычно  для Егоровны молчать, когда речь идёт о попытках опустошить трехлитровую банку самогона, запрятанную в зерне в погребе, -  не дам и не покушайся.

   Иван Степанович, запустив длинный взгляд на Егоровну, слегка хмыкнул.

- Ты вначале посмотри на эксперимент, он тебе пригодится, на нём гроши можно зарабатывать.

   В точку ударил Иван Степанович. Магическое слово: гроши.

- Вот я сейчас беру колоду и тасую. Так.

   Павло Елизарович нукнул.

- А теперь  я закрываю глаза со всей силы, чтобы и щели не было у них, а ты   тащи из колоды любую карту из любого места, запоминай её, показывай Егоровне, а мне нет, и клади либо сверху, либо снизу колоды.

   Заинтриговал Елизаровича. Да и пошатнувшееся здоровье от вчерашнего резания поросёнка Елизарович был не против  поправить.

-  И что после этого?

- А я вот прочитаю твои мысли, какую карту ты вытащил.

   Так и сделали.

    И Егоровна запомнила.  Вошла не в число экспериментаторов, а в наблюдателей. А как же! Когда мужики экспериментируют, обязательно нужен наблюдатель.

- А теперь кум думай, сильно думай, какую карту ты вытащил и передавай мысли мне.

- И долго я должен передавать тебе мои мысли.

- Да так минут пять.

   Тяжелая задачка думать минут пять, но если эксперимент Ивана Степановича пройдет чисто, то пятиминутное думание окупится.

- А ты Егоровна вытащи из своей халупы будильник и  засекай время.

   Минут через пять Елизарович закончил передачу мыслей и уставился на Ивана Степановича.

- Ну, говори. Какую.

- Сейчас. Наука это тебе не вшей из кровати выскребать и давить.

   Иван Степанович, взяв колоду, прошелся взглядом по ней  с неясным бормотанием, завел руки за спину, и, вытащив карту, показал её, а потом сбросил её на порожки талией вверх, а «лицом» вниз.

- Это не…, - начал Павло Елизарович.

- Это не его карта, - затарахтела  Егоровна. – Его…

- Закрой рот. Щас будет и его, и твоя.

   Иван Степанович снова, вынув карту из колоды, показал и сбросил на порожки, как и первую: талией вверх, а «лицом» вниз.

    Снова  это не моя, и не его. Наша…

   Опять: закрой рот, щас будет и ваша.

   Третья карта полетела на порожки, сопровождаемая и не моя, и не его, и не наша… Одним словом, и чужая, и приблудная.

- Спорим на бутылку самогона, - надувшись так, что с кителя начали срываться потускневшие  пластмассовые пуговицы, - сказал Иван Степанович, -  что среди этих трёх карт находится ваша.

- Да хоть на цистерну самогона, хоть на десять…, - с горяча, не тормознув подумать, бросил Павло Елизарович, - хоть на…

   Егоровна с лёта перебила: ты, Ваня, цистернами не балуйся.

   И правда. Цистерна, поди, не игрушка.

   Иван Степанович взял три выброшенные на порожек карты и лихо, выдернув одну, показал её Елизаровичу.

   Долгое не пятиминутное молчание.

- Видишь, - Иван Степанович нагнал на лицо усмешку. – Я прочитал твои мысли. Карта ваша. Наука…

   Да. Не прочитал ты Иван Степанович мысли Елизаровича, а сжульничал.

А поскольку ты сжульничал, мы, как честные люди, должны объяснить этот фокус и постоять за честь науки. Возможно, кто-то и знает этот фокус и скажет примитивщина. Мы согласны с этим, но, может быть, кто-то и не в курсе.

   А фокус прост.  Берёте колоду карт, запоминаете верхнюю и нижнюю карту в колоде. Тот, кого вы хотите надуть, вытаскивает карту, запоминает и кладет её (далее это важно) по вашему слову  либо на верхнюю карту в колоде, либо под нижнюю, но  вы уже знаете, какая карта у вас верхняя, а какая нижняя. Потом   говорите  спорщику: думай, сильно думай, какую карту вытащил и мысль передавай мне.  В то время, когда спорщик напрягает все извилины, вы махлюете.

  Тасуете карты, но определённым способом. Снимаете верхний слой и кладёте под нижний. И так несколько раз. После начинаете «игру» с колодой. Например, нижней картой была дама пик. Та карта, которая попадется перед дамой пик, и есть загаданная. Аналогично и с верхней картой. А дальше, кто на что.

   Берёте загаданную карту, кладёте её самой нижней в колоде, зажимаете и размашисто можно  даже с кряканьем или «ух, стерва, вылетай» бьёте рукой по колоде. Все карты разлетаются веером, можно в это время и присвистнуть, а  угаданная остается в руке. Вот и мозольте ею, да разных слов побольше мутите.

   Или. Загаданную карту кладёте нижней, на неё любую карту, показываете её, ваш спорщик говорит: не та. Вы сбрасываете карту, но так, чтобы спорщик  видел талию её, но не «лицо».  Вы опять мутите и заводите руки с колодой за спину. На отгаданную карту кладете любую, а нижнюю часть нужной карты немного вытягиваете, закрываете нижнюю часть, и показываете сверху наложенную. Вам опять говорят: не та. Вы вместо показанной карты, выдергиваете за нижний край нужную и сбрасываете её к первой.  Точно так же, как и первую: талией вверх. Потом опять заводите под низ колоды любую карту, показываете, а вам в ответ: не та. Вас  это не волнует. Нужная карта уже вытащена. Вы говорите: спорим на что угодно, твоя карта находится среди сброшенных трёх. Спорщик ухмыляется и готов спорить также на что угодно, но рано он ухмыляется, через несколько секунд скиснет. Вы слегка подбрасываете вытащенные карты в верх, ловите нужную и показываете её, а перед показом можно дуть на карты, неясно бормотать… Словом, побольше слов и движений.

- Да, - тянет Павло Елизарович. – Шагнула наука.

- Это, так сказать, простой эксперимент,  -  а тон, какой снисходительный тон Ивана Степановича, - а вот ещё более сложный. Называют его, -  по слогам  для пущей важности, -  а…ка…де…ми…чес…кий.

  Иван Степанович  складывает колоду, отворачивается и…  Опять махлёвка, но сложная.

- Ты вот Елизарович тянул карту и клал её на нижнюю. Мог бы положить и на верхнюю. А вот сейчас ты берешь любую карту, запоминаешь её, я закрываю глаза, а ты кладешь её, в какое хочешь место. Хоть в середину, хоть выше середины, хоть ниже и начинаешь передавать мне свою мысль.

   Иван Степанович через несколько минут  в фаворе. Отгадал.

   Опять мы не в силах молчать, потому что Иван Степанович жульничает, махлюет, сбивает с толку и наводит путаницу, да ещё прикрывается наукой, но как же он отгадал?

    Ни верхнюю, ни нижнюю карту в колоде он не запоминал. Он разложил карты по порядку. Вначале шестёрка пик, за ней шестёрка треф, потом шестёрка червю, а далее шестёрка бубна. Можно менять порядок.  После шестёрок  выкладываются в таком же порядке  семёрки…. И так до туза.

   В колоде выстраивается иерархия. Когда она выстроена, вы предлагаете выдернуть карту, запомнить её и положить  в любое место. Маловероятно, что выдернутая карта, окажется в том же месте, откуда её взяли. И опять: передавай мысли. Просматривая колоду, вы находите нарушение в иерархии. Например, вместе с дамами оказалась восьмерка. Это и есть загаданная карта. Только не тасуйте карты врезкой. То есть вперемешку, а так чтобы не нарушить созданную иерархию. Верхний слой под нижний и так далее.

   А откуда Иван Степанович взял второй фокус? Первый – это расхожий, а второй мы выдумали сами, когда работали  учеником токаря на тепловозостроительном заводе в Ворошиловграде и пытались втиснуться хоть в мало-мальски тёплую щель, чтобы не голодать, а потом за пузатую бутылку «Портвейна» по прозвищу «Огнетушитель» и рассказали ему.

   А зачем жульничает Иван Степанович? Нет. Он не жульничает. Он видит, что кисло, захудало стали жить посельчане, что из развесёлого посёлка с шумными свадьбами, толоками, крестинами…  превратился посёлок в «живое» кладбище стариков – пенсионеров. Затхлостью повеяло из поселковых дворов. Забросили посёлок на вымирание. Угрюмым, замкнутым  и одиноким стал посельчанин. Подалась молодежь в города в надежде на копейку, оставив батьков и матерей доживать своё, прилепившись к лавочкам возле  покосившихся заборов. Всё больше и больше становится в посёлке заброшенных домов, в которых гуляет, да свистит ветер и живут приблудные кошки и собаки.  Поникли  сады с вишнями, черешнями, антоновскими, медовыми  яблоками, диковинными грушами, сливами и абрикосами… Захватил огороды, в которых раньше подминали землю полосатые, накатанные в пуд кавуны и пахнущие степью и вольным ветром дыни – колхозницы, бурьян,  всё ближе и ближе подбирающийся  к домам. Исчезло  из  «говорливых» улиц: здравствуй кум, здравствуй кума…, осталось  старческое  шарканье, да шлепанье… И кому, как не ему поддержать посельчанина задиристой шуткой, задорным словом и надеждой, что не всё ещё так худо, что выпрямится  посёлок и хлынет в него новая жизнь…

 - Ну, - сказал Иван Степанович, – поняли науку по передаче мыслей?

   Егоровна хотела было заикнуться о передаче мыслей с дворовой живностью, но  Павло Елизарович обрезал.

- А как же ты этому научился, Степаныч? – одно уважение, никакой насмешки. -  Читать мысли другого человека.

- Это у меня с детства. Просто я не знал, а вот поковырялся сегодня утром в науке и открыл. Сверхмощные мозги у меня. Так что кум. Где твои цистерны?

   Павло Елизарович тяжело вздыхает и просительно смотрит на наблюдателя за  экспериментом Егоровну.

- Можешь бутылку не давать, -  говорит Иван Степанович, понимая напряг души Егоровны, – научные эксперименты оплачиваются грошами.

   У Егоровны выбор не большой. В жертву приносится  бутылка.

   После яичницы  Егоровна хмуро смотрит на Ивана Степановича.

- Да понял, понял, - говорит он, -  у меня же сверхмощные мозги. Сейчас починю твою задрипанную калитку. Эх, - вздыхает он. -  Шагнула наука, шагнула. А вот придумать такой эксперимент, чтоб мужику не работать, не может.

   Мечтатель!

   После разогрева Иван Степанович чинит калитку с Павло Елизаровичем. И молоточек стучит, и пила визжит. И так завораживающе, певуче и колдующе,  что они забывают о научном эксперименте. Слышно только тюк, да тюк, вжик,  да вжик… до вечера.

   А Егоровна? И борщ мясной, аж дух захватывающий, сварила, и чуточку зелёным лучком присыпала, и печенку пожарила, да еще меленькими кусочками чеснока нашпиговала, и стол слегка рюмочкой приправила.

   Словом, день удался  на славу. А то, что его чуточку самогонкой заправили, так это не беда. Не стаканом же взахлёст.