От Жириновского до Онищенко. Конец эпохи шутов

Геннадий Онищенко — Юрий Никулин на детском утреннике, Аристофан в программе «Аншлаг». Его ораторское мастерство, его продуманный сценический образ, его уверенность в себе — все на голову выше, чем у конкурентов.

Вот мое любимое, про суши. «Чего вам неймется? Приходите в ресторан — пусть вам сварят рыбу. Ешьте то, к чему привыкла ваша генетическая память. Я видел, как поглощают эту рыбу — Хичкок тут мальчишка. Люди глотают ломоть непонятно чего, которое уже начинает разлагаться, и довольные сидят».

Во-первых, честно: сырая рыба может быть опасной. Во-вторых, умно: ну какой еще санитарный врач отличит саспенс от сепсиса, а Хичкока от гонококка? В-третьих, поэтично: тут вам и хлесткое «разлагаться», и высокое «поглощают». Наконец, эффективно: после этой реплики Онищенко я так и не решился поесть суши.

Онищенко никто не переплюнет, а записной шутник Путин рядом с ним — что Галкин подле Райкина. Бывший глава Роспотребнадзора — человек не нашего, мелкого времени. Он начинал в девяностые. В 1995-м (удивительный эпизод биографии) побывал в чеченском плену. В 1996 году стал главным санитарным врачом — и был у власти семнадцать лет.

А хорошо девяностые обозвали лихими: в этом слове есть и страх, и удаль. Может, те времена и не были такими уж страшными, зато были смерть какими удалыми и веселыми. Десятилетиями политики ходили в каракулевой шапке и с постной рожей — и вдруг все переменилось. Периоды оттепели всегда совпадали с вольностями в одежде: Хрущев мог позволить себе вышиванку, Горбачев — французский пиджак. Но настоящее раздолье началось с распадом СССР — сразу перестало быть понятно, что прилично, а что нет. И лицо, и одежда, и душа, и мысли — все стандарты исчезли. Оттепели заканчиваются либо заморозками, либо грязной кашей — и вот это как раз была каша.

Иконой эпохи стал депутат Вячеслав Марычев, эксцентричный, как пять Онищенко, грустный шут с трагической судьбой. Марычев приходил на заседания в арестантской робе и с накладной грудью, он организовал фракцию сексуальных меньшинств, в которую сам же и вступил. А потом он умер, избитый в питерской подворотне скучными и прагматичными людьми.

Была такая гипотеза — забыл автора, — что афинская демократия происходит из пиратства. Мол, агора — рыночная площадь и полисный парламент — это всего лишь усовершенствованная палуба пиратской галеры, где все громко кричат и делят добычу. Может, и врал историк, но ранние девяностые хорошо иллюстрируют его мысль. Эпоха парламента, рынка и пиратства — громче крикнешь, больше достанется. Недаром именно партия по-античному красноречивого Жириновского (в которой и состоял Марычев) показывала лучший результат.

Веселье и удаль пронизывали все: и председатель правительства был мужик хоть куда, и президент отжигал будь здоров. Алкоголизм Ельцина никем не воспринимался как болезнь, он был приколом, сценическим эффектом, особенностью амплуа.

В новом веке роли разделились. Дума осталась крепостным театром в пятьсот голов, а серьезные баре засели в правительстве. Теперь шуткует только тот, кто ничего не решает. За одним единственным исключением.

Онищенко был предпоследним. Да, его не увольняют в никуда, ему дали синекуру при Медведеве, но это политическое небытие, где томятся бывшие титаны Владислав Сурков и Валентина Матвиенко. На мелкой должности не поблистаешь.

Гипотеза сродни той, античной: Онищенко уволили не потому, что подошел срок пенсии. А потому, что развлекать народ имеет право лишь один человек — Нерон лучше всех правит, и он же поет лучше всех. И тут наша пиратская древнегреческая демократия превращается в театральную римскую тиранию.

Что ж, пираты Эгейского моря — в прошлом, все поделили без нас, нечего приводить сократовские аргументы и хвататься за бронзовый меч. Мастерство Онищенко больше не востребовано. Захотят запретить очередные огурцы — запретят без информационной поддержки.

Недавно наш корреспондент брал у Жириновского комментарий по актуальной теме — и вся редакция замерла, услышав в трубке характерный голос. Увы, Жириновский не сказал ни единого «однозначно», он был осторожен, скучен, серьезен и сер, как Москва за окном.

Прощайте, Геннадий Онищенко. Спокойной вам старости в тени тех, кто не стоит одной вашей шутки.