Сергей Каширин. Змеи изо рта

 Детский  лепет  — птичий  щебет. Сколько  нежности, сколько  ласки  — заслушаешься. Я  и  заслушался, внимая, как в соседском дворе  совсем  еще  по-младенчески, сам с собой  забавляясь, лепечет-лопочет трехлетний мальчонка. Соседка, возвращаясь  с  работы, только-только  привела его из  детского садика  да и  оставила   поиграть на свежем  воздухе, благо  двор  наглухо огорожен, вот он и резвится, тешится. И она, мама,  здесь же, рядом, на открытой веранде,  что-то там делает,  слушая да радуясь.  Для  нее-то,  разумеется,  его  бойкий  говорок  –  это  и  вообще  соловьиные  трели.  И  вдруг…

   И  вдруг этот  шалунишка,  этот милый  соловушка  выдал  нечто  такое,  сыпанул  такой  заливистой,  с  позволения  сказать,  трехэтажной  трелью,  что  у  меня,  право,  и  уши  завяли.  Чистейший,  так  сказать,  отборный, истинно  трехэтажный…   Дивясь и недоумевая,  подхожу  поближе, заглядываю  через  забор.  Когда  живешь  в  провинциальном городишке вот так  –  крылечко  к  крылечку,  о  соседях   знаешь,  кажется,  все.  Она  –  учительница,  преподаватель  английского языка,  муж  –  преуспевающий  частный  предприниматель,  люди  добропорядочные, интеллигентные,  никогда  не  доводилось  слышать от них  такого,  а  тут…

    –  Откуда,  –  по-свойски  усмехаюсь,  –  у  вашего  Ванюшки  такая  ненормативная  лексика?

    Не  скажешь  же,  в  самом  деле,  –  похабщина, матерщина.

  –  А-а,  –  густо  вспыхивает  румянцем  застыдившаяся  мама.  –  Откуда  же,  если не из  детского  садика.  И,  чуть  ли  не  плача, слезливо  морщится, без  вины  виноватая  оправдываясь,  машет  рукой:  –  Это  они  там  друг  от  дружки.  Сами  понимаете,  взрослые  подраспустились  у  нас,  в  семьях  при   детях  такое  себе  позволяют,  ну  вот и пожалуйста.  Бе-е-да!  Прямо-таки  нормой  становится…

     Да-а…Такие  вот  новости  в  нашей  волости.  Ребенок  еще и родную  речь  не  очень-то  освоил,  а  ненормативная  лексика  для  него  уже  –  норма! 

    Впрочем,  какие  уж  тут  новости,  если  это,  прямо  скажем,  чрезвычайное,  далеко  из  ряда  вон  выходящее  явление  и  в  самом  деле  стало  в  массе  наших  людей  привычным,  даже  ничуть  никого  не  шокирующим,  общераспространенным.  Иду  как-то  по  тенистому  городскому  скверику  –  ни  единой  души  вроде  бы  поблизости.    Теплый  летний  денек,  покой,  уют,  и  вдруг…

   Ага,  тоже  –  вдруг. Только  уже  не  трех,  а  семиэтажным  дикий   ошеломляющий  ор.  Так  твою так-перетак,  растак,  этак-разэтак и переэтак!  Ё-моё и т.д.  и  т.п.  Озираюсь  –  в   гуще  зелени импозантный  этакий,  видный  из  себя  мужчина, и  –  один.  Один-одинешенек,  никого  рядом,  а  заорал  отчего-то  так,  будто  его  сзади  по  хребтине  дубиной  огрели.

     –  Ты  чего?  –  дивлюсь.  –  Что  с  тобой?

     –  А-а,  –  болезненно  кривит  губы,  держа  поднятой  правую  ногу,  –  на  гвоздь,  зараза,  наступил.  Сквозь  подметку  вот…  Ржавый…  Понакидали,  сволочи…

    Я  аж  расхохотался,  грешный.  Ну,  говорю,  ты  даешь!  Ладно  бы,  виновник  рядом,  а  то  ведь  наедине  сам  с  собой  кроешь. 

    –  Так  больно  же…

    У-у, бедненький!.. 

   А  то  еще  здесь  неподалеку, на  улице  Заречной,  свояченица у  меня. Веселая,   такая  вся  из  себя, разбитная.  Знает,  что  матерщинников  недолюбливаю,  так  как  заявится  в гости, и  ну  свое  красноречие  выказывать  -  хоть  уши  затыкай.  Надо  мной,  значит, по  ее  разумению, потешки  учиняет.  На  тебе, дескать, писака-бумагомарака, нюхай  нашу от  сохи  сермяжную  простоту! А тут  недавно  жалуется.  С  сыном  у нее размолвка  вышла, так тот  ее…  это самое…  Отборным…

    Бедненькая! Ведь  не  легче  же ей,  что в  такой  беде  не  одинока.  И  что  таковой  дамской  экстравагантностью,  каковой  она  всегда  передо  мной  выхвалялась,  нынче  никого  уже и  не  удивишь.  Идешь  по  родному  древнерусскому,  как  ныне  таковое  обозначают,  городскому  поселению  –  со  всех  сторон  по  ушам  так  и  хлещет  мерзейшая  площадная  брань.  Причем  не  токмо  от  роющих  траншею для  труб   канализации  чернорабочих,  а  и из  ало-напомаженных  губок  местных  кокеток.  И  даже  от  стайки  резвящихся,  прыгающих  через  скакалочку  девчушек-резвушек   дошкольного  возраста.  Ага,  через  скакалочку  –  с  матюжком.  Лепота! Только  вот  о  том,  что  не  лепота  это, а  срамота,  увы,  и понятия  нет.

    Невольно  вспоминается  не  столь  уж и отдаленное  прошлое.  Когда  в  1953  году   наша  авиадивизия  перебазировалась  из  Германии  на  местный  аэродром,  у  меня,  бравого  тогда  «сталинского  сокола»,  была  дурная  привычка  по  всякому  поводу и  без  повода  крылато  чертыхаться. Так  мне  быстренько  здесь  что  к  чему  объяснили. Без  обиняков  по-свойски  вразумили.  А  в  больших  городах  тогда  за  сквернословие    в  общественном  месте  милиция  и  оштрафовать  могла.  Такая  вот  русская  нравственная   атмосфера  властвовала.

     Ну-у,  скажете, так то когда  было!  Сегодня  поди  попробуй-ка  кого-нито   за  публичную  чернуху-порнуху  одернуть,  так  такое  в  ответ  услышишь   –  сам  себе  не  рад  будешь.  А  полицай  (да,  да,  сегодня  ведь  у  нас  уже  не  милиция, а полиция)   с  «демократизатором»,  то  бишь  с  резиновой  дубинкой  в  руках  надзирающий  за  порядком,  и  ухом  не  поведет.  Как  же,  как же  –  демократия!  Свобода  слова!

   Да  иной  раз  и  самому  лучше  и  не  видеть,  и  не   слышать.  Вот  идет  не  слишком  уж и часто  встречающаяся  в  наши  дни  дружная  с  виду  молодая   семейная  парочка.  Колясочку  с  гуль-гулькающим  младенчиком  катят.  Идиллия!  А  из  совсем  еще  юных   родительских  уст …  ой,  лишенько-лихо!..  ну,  сами  понимаете.  А  младенчик-то,  младенчик…  Несмышленыш,  про  таких  говорят.  А  такой  ли  уж  и  несмышленыш!  И  мы  потом   еще  удивляемся,  что  и  возле  школы  во  время  шумного  перерыва  между  уроками,  и  в  детском  садике  малышня  так  виртуозно  «изячно»  выражается.  Пример-то  с  кого? С мигрантов,  что  ли?

    Чую,  привередливый  читатель  уже  недовольно  и  на  меня  зыркает:  а  сам-то,  мол,  что,  пай-мальчик? Да нет, не  безгрешен. А  призадумался  в  общем-то вот  почему. Не  так  давно  участвовал в  собрании  Псковского  отделения  Всероссийского  созидательного движения «Русский  лад», посвященного  празднованию  Дня  русского  языка. Страсти  разгорелись  –  участники  сами  от  себя  такого  не  ожидали. Существует  версия, будто  бы  матерщина   объявилась  у нас,  русских,  от  монголо-татар  с  времен  их  золотоордынского  нашествия. Если,  дескать,  какой-либо  хас-булат  удалой  хотел  побольнее  оскорбить,  унизить  русского,  он  и  выдавал: «Я  твою  мать  поял!..»  Оттуда  якобы  и  пошло. Но  Псковщина-то,  Псковщина  –   край исконно  русский,  никаких  монголо-татар  тут  отродясь  не  бывало,  их  сюда  не  допустили.  Где,  как  не  здесь,  казалось  бы,  русскому  языку  и  сохраниться  в  его  девственно-целомудренной  чистоте,  а  вот…

     Нельзя,  впрочем,  хотя  бы  вскользь  не  заметить  о  взаимосвязи  родного,  исконно  русского,  по  классификации  лингвистов,  простонародного  языка  с  простонародной,  скажем  так,  русской  национальной  нравственностью.  Если  кто-то  смел  хоть  малейшим  намеком  обидеть  твою  маму,  то  это  было  для  тебя  обидой  смертельной,  непрощаемой.  Вот  ведь  какой  для  нас сквозь  века  дошедший  урок  уважительности  и  почитания. Но  это,  повторюсь,  к  слову.  А особо  впечатляющим   было  выступление  известного  беллетриста,  секретаря  Псковского  отделения  Союза  писателей  России  А.А.Бологова.  Взволнованно,  с  болью  душевной  говорил  он  о  засорении  русского  языка  иностранной  тарабарщиной.  А   потом  вдруг  и  вовсе  уж  неожиданное  предложение  внес.  Давайте,  мол,  на  нашем  сегодняшнем  собрании   каждый  себе  и  сообща  дадим  слово  никогда  больше  не  употреблять  в  своей  речи  матерных  слов.  И  поставил  вопрос  на  голосование:  кто  –  «за»?

    Признаюсь, винюсь,  я  от  такой  ультимативной  категоричности  опешил,  да  и  брякнул-вякнул  нечто  вроде  бы  не  к месту,  что  вдруг  в  мозгу  ворохнулось: 

    –  В  годы  Великой  Отечественной, -  реплику  подаю,  -  во  время  воздушного  боя  немцы  не  могли  понять,  что  в  небе  творится.  В  эфире  гремел  сплошной  русский  мат.  Что  не  мешало  нашим  летчикам  бить  хваленых  немецких асов и  завоевать  господство  в  воздухе.  И  что  особо  показательно  –  за  всю  войну  германский  люфтваффе  не  совершил  ни  одного  тарана.  А  наши  летчики  –  свыше  шестисот…

Да,  так  вот.  И  от  голосования  я  воздержался.  Есть  ведь над  чем  крепенько  мозгами  пошевелить, правда?  Ведь было  же,  было  такое,  что  эта  ненормативная  лексика,  или,  как  еще  говорят, непечатная, черная  брань  помогала  нашим  воздушным  бойцам  побеждать,  совершать  бессмертные  подвиги.  Да и   не  только  там,  в  небе, но и  на земле  матушке-пехоте.  В  штыковой  атаке,  в  ожесточенной  рукопашной  схватке,  бывало,  громовое  русское  «ура»  переростало  в  непрерывный,  ни  на  минуту  не  прекращающийся,  душераздирающий,  уже и не  трех  и не  семи,  а  истинно  тысячеэтажный  русский  мат. И  вполне  объяснимо,  почему.  Так  наши  солдаты  заглушали  в  себе  леденящий,  парализующий, смертный  страх.  И  умножали,  усиливали,  удесятеряли   в  душе  энергию  праведного  гнева,  ненависть  к  врагу,  волю  к  победе.  Так?  Так.

   Это  не  мои  досужие  домыслы.  Отнюдь. Специальными  исследованиями,  наукой  установлено,  сколь  велика и  неукротима   энергия  русской  матерщины. Нам  ныне  и  вообразить  трудно  ужас  и  ярость  массовой  рукопашной  схватки,  когда  остервеневшие до  безумства  люди  кололи  друг  друга  штыками, били  со  всего  маху  по  головам  прикладами,  резали  кинжалами,  душили,  грызли  зубами.

Так  вот  тут-то  мат не только не вредил,  а  помогал, спасал  от  полного  умопомрачения,   не  давал  и  вовсе  сойти с   ума.     И  уже  просится  на  язык:  «значит…»

     А  меж  тем  и  значит  и не значит.  Ведь  то  –  в  смертном  бою,  на  грани  жизни  и смерти, но  сегодня-то  не  война.  Да,  не  война,  а  так  называемая  нецензурщина  достигла  у  нас  такого  беспредела,  что  дальше  уже  и  некуда. Не  только  в  повседневном  быту  –  в  литературе,  в  прессе,  в  кино,  на  телевидении  до  того  дошло,  что  известный  кинорежиссер  Станислав  Говорухин  обескуражено  предложил  маркировать  книги  и  фильмы,  содержащие  матерщину.  Ибо    замечено  учеными,  да  мы и сами  воочию  видим,  что  с  засорением,  загрязнением,  изменением,  опошлением   языка  нашего  народа  меняется  и  его  характер,  травмируется  общественное  сознание,  рушится  система  ценностей.

     Вспомним:  сквернословие  –  от  слова  «скверна»,  что  в  словаре  Вл.Даля  трактуется как  мерзость, гадость, пакость;  все, что  мерзит плотски  и духовно,  непотребство,  нравственное  растление; все богопротивное. 

    Обратите  внимание,  подчеркну:  духовно и плотски. Вдумаемся,  вникнем.  Это  понимали  не  только  во  времена  Вл.Даля,  это  знали  и  чурались  сквернословия наши  якобы  темные,  повально  неграмотные  предки уже  с  непостижимо  далеких  языческих  времен.   А  сколько  от них  для  нас  поучительного.  У  славянороссов был,  к  примеру,  категорический  запрет  на  сквернословие  в  доме,  за  что  якобы  безжалостно  карал  домовой.  В  хлеву  –  хлевник. В  бане  –  банник.В  лесу –  леший.  В  реке  или  озере  –  водяной.  Наивно  –  усмехнемся? Наивно  ли!

    Кстати,  в  древнерусских  рукописях  указывается,  что  за  непристойные  выражения в присутствии  женщин  виновнику  устраивали  демонстративно  порку   розгами. Напоказ.  Чтобы  и  другим  неповадно  было.  А  неисправимых  сквернословов  карал  своими  огненными  стрелами  языческий  бог  грома  и молнии  Перун-громовержец.

   Суеверие?  Сказочки?  Хм,  сказка  -  ложь,  да  в  ней  -  намек.  Ученые,  занимающиеся  сегодня  исследованиями  психологии    духовно-нравственной  сферы  человеческого  бытия,  установили,  что  в  матерных  словах  действительно  таится  невообразимо  мощный  заряд  разрушительной  энергии.  Подчеркнем:  разрушительной. И  действительно  в  минуты  отчаяния,  когда  надо  совершить  нечто  почти  невероятное, эти  слова  помогают.  Помогают  не  умереть  от   страха, не  оцепенеть  от  ужаса, одолеть  врага  или  дикого  зверя,  победить.  Иное  дело  –  откуда  эта  энергия  черпается, чем  вызывается,  возбуждается.  К  тому  же  если  в  экстремальных  ситуациях  она  направляется  вовне,  то  в  иные  моменты  –  вовнутрь  самого  сквернословящего. Вот  ведь  что  означает  по  толкованию  Вл.Даля «мерзит  духовно  и  плотски».

    В  этом  отношении  более чем  примечательны  случаи  из  медицинской  практики. Замечено,  например,  что  мертвецки  пьяный  не  может  нормально  сказать  ни  единого  слова,  но  зато как  выразительно  и членораздельно  матерится.  Так  ведь  то  же  самое  наблюдается  у  парализованных,  которыми   прежде  всего  и  оказываются  злоупотребляющие  спиртным  матерщинники.

    Не  может  не  обратить  на  себя  внимание  тот  достоверно  зафиксированный  факт,  что  в  странах,  в  национальных  языках  которых  отсутствует  сквернословие,  указывающее  на  детородные  органы,  реже  встречаются  синдром  Дауна  и  ДЦП.  В  то  время,  как  у  нас  в  России  эти  заболевания  нередки. Достоверно  так  же  и  то,  что  у  мужчин  матерщина  влечет  за  собой  снижение  сексуальной  потенции.  А  мы,  видите  ли,  недоумеваем,  с  чего  бы  это  ныне  так  бурно  растет  число  импотентов  даже  среди  молодежи.

     Особо  примечательны, потрясающе  впечатляющи  наблюдения  ученых  института  квантовой  механики.  На  специальных  приборах  они  установили,  что  электромагнитные  колебания от  голоса  зло  матерящегося  человека  влияют  на  свойства  его  молекул  ДНК,  отвечающих  за  нашу  жизнь. Да  так,  что  у  матерщинника  хромосомы начинают  терять  свою  структуру  и  в  молекулах  создается  отрицательная  программа. Накапливаясь  от  частого  сквернословия,  эти  негативные  изменения  ДНК  разрушительно  действуют  не  только  на  собственный  организм,  но  генетически  передаются  и  следующему  поколению.

    Исследователи  назвали  это  «программой  самоликвидации». То  есть,  попросту  говоря,  программой  самоубийства.  Замедленного,  разумеется,  и  неосознанного.

     Что  прежде  всего  и  более всего  пагубно  для  женщин.  Особенно  для  беременных.  Известно  же,  что  младенец  уже  во  чреве  матери  начинает  слышать  наши  «внешние»  разговоры, и  брань  влияет на его развивающийся  организм.  И  не  случайно  в  обычаях, в культуре нашего  русского  народа  издревле  существовал  строгий  запрет  на  любые  непристойности  в  присутствии  женщин  и  детей.    

      То  есть,  это не блажь  с  бухты-барахты, не  от  чьего-то  досужего  воображения.  Физиология  подтверждает  необходимость  такого  запрета.  Если,  скажем,  у  мужчин  мат   якобы  повышает  содержание  мужского  гормона  за  счет  эротического  возбуждения,  то  у  женщин  провоцирует  гормональные  нарушения.  Чтобы  догадываться  об  этом,  не  надо  и  медиком  быть.  Мы  же  в  нашей  повседневной  жизни  видим,  что  у  курящей,  пьющей  и  матерящейся  женщины  и  лицо  рано  становится  дряблым,  одутловатым,  и  голос  грубым, «мужским».

     По  своему  воздействию  матерщина  сродни  радиации.  И  это  тоже  отнюдь  не  предположительная  гипербола. Научно  подтверждено,  что наши  гены  «слышат»  нашу  черную  брань,  чутко  воспринимают  злую  энергетику  матерщины,  фиксируют  в  своем  коде  и  передают  мутацию по  цепочке. 

   Цепная  реакция  в  двойной  взаимосвязи   –  внутренняя  и  внешняя.  То  есть  цепная  в  человеческом  организме  с  наследственным  продолжением  в  следующих  поколениях,  цепная  в  массовом  распространении  матерщины  среди  населения,  и  в  обратном  порядке. Так  сказать,  очевидное  невероятное, и  наоборот   –  невероятное  очевидное.  Истинно,  чудны  дела  твои,  Господи,  подобные  гневу  громовержца  Перуна!  И  всплывает  из  глубин  памяти,  из далекого-далекого  детства  давно  позабытая  сказка   о  доброй  и  злой  девицах. У  доброй  и  речь  добрая,  ласковая, «словно  реченька  журчит»,  словно  лесной  родниковый ручеек  «звенит-поет»,   а  у  злобной  «изо  рта  выпрыгивают  бородавчатые  жабы и ядовитые  змеи».

     Бр-р-р!  Ф-фу!  И  понимаешь,  что  это  –  аллегория,  художественный  фольклорный  вымысел,  а   все  равно  гадко, мерзко, отвратительно.  И  вдруг  с  превеликой  горечью  мелькает  мысль  о  том,  что  подобных,  увы, не  сказочно-аллегорических,  а  самых  что  ни  на есть  взаправдашних  жабо-змее-изрыгателей  уже  и  наяву  поистине  несть  числа.  Что,  разумеется,  более  чем  прискорбно.  Ибо  поистине  нет  на  всем  белом  свете  ничего  вредоноснее   матерящейся  девушки  или  молодой  женщины. 

   И  опять  цепная  реакция  нравственной  тревоги.  Сказка  –  жанр  фольклора.  Фольклор  –  устное  народное  творчество.  Ну,  а  поскольку  устное,  то  по  высокомерному  разумению  иных  высоко  остепененных  ученых  мужей,  как  бы  и не  настоящее,  второсортно-низкосортное,  а  вы  посмотрите-ка  сколько  в  будто бы  примитивной  метафоре  о  жабо-змеиной  девичьей  речи  предупредительной  народной  мудрости. И  не  странно  ли,  что  они,  эти  якобы  высокоумные  деятели,  чьи  книги  и  фильмы  Ст.Говорухин  предлагает  маркировать,  то  есть  ставить  на  них  как  на  вредоносных  нечто  вроде  клейма  прокаженных,  такового  фольклорного   «примитива» не  желают  и  в толк  взять.  Зато  как  рьяно  матерщину  культивируют,  поощряют,  распространяют, из  непечатной  настырно  делают  печатной! Не  ведают,  что  творят?  Или  –  ведают? 

        А  если  ведают,  но  творят,  то  как  смотреть  на  них   в  обстановке  нынешней  глобальной  психоинформационной  атаки  наших  недругов  на  Россию,  на  русский  народ, на  русский  язык?  Как  на  агентов  вражьего  стана,  на  пятую колонну? Ведь  атака-то  эта  не  штыковая,  так  что  смертоубийственная  энергия  нашего,  что  называется,  родного и  любимого мата  направляется  не  на  невидимого  врага,  а  на  самих  себя.  То  есть  не  против  врага,  а в  помощь  ему.  А мы,  так  сказать,  сквернословы-любители,  являемся  невольными,  бездумными,  но  активнейшими    последователями  и  пособниками  этих  борцов  за  свободу  сквернословия..

    Впрочем,  тут  тема  переходит уже  на иной  уровень, и  разговор  требуется  особый,  а  меж  тем  трудно  ведь  рекомендовать нечто не  банальное  по  этому  «матерщинному»  вопросу даже  для наших,  обывательских , «низовых»,  массово  «рядовых»  матюгальщиков.  Ясно же как  дважды  два,  что  никакими  штрафами,  никакими  законами  тут  ничего  не   пресечешь,  к  каждому  мерзопакостнику   полицейского  с  резиновой  дубинкой  не  приставишь.  Так  зачем  тогда,  спросит  раздраженный  читатель,  и  подсовывать  всю  эту  писчебумажную  стряпню?!

      Право,  не  знаю,  что  и  возразить.  Подворачивается  на  язык    нечто  не  то околофольклорное,  не  то  неосмысленно  младенческое.  Да  так,  мол,  так  как-то  всё. Давно  крылатым  стало  выражение: «Устами  младенца  глаголет  истина»,  а  сегодня…

   А  сегодня,  увы,  увы,  как  мы  видим,  и  ангельскими  устами  младенца  глаголет  цепная  реакция  скверны. Вот  ведь  где  собака  зарыта. А?..

         _                                                                       

Сергей  Каширин, член Союза писателей России  

  Гдов, Псковская область.