Артур Конан-Дойль о телепатии.

А.  К о н а н – Д о й л ь ВОСПОМИНАНИЯ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ* Сэр Артур Конан Дойль родился в семье ирландских католиков 22 мая 1859. Получив в 1881 году  университетский диплом и степень бакалавра медицины, Конан Дойль занялся врачебной практикой. В 1889 году вышел третий (и, возможно, самый странный) роман Дойля «Тайна Клумбера». История «посмертной жизни» трёх мстительных буддистских монахов — первое литературное свидетельство интереса автора к паранормальным явлениям. В 1924 вышла автобиографическая книга Конан Дойля «Воспоминания и приключения». * Фрагменты из книги «Воспоминания и Приключения» (A.ConanDoyle, “MemoriesandAdventures”, Boston, 1924, Little, Brown &Co. (Й.Р.)

На заре своей юности я провёл целый год в Фельдкирхе, иезуитской школе в австрийской провинции Форарльберг. В эту школу посылались многие немецкие юноши благородного происхождения. Покинув Фельдкирх летом 1876 года, я навсегда сохранил добрую память об австрийских иезуитах и их старой школе. Следует напомнить, что это были годы, когда Гексли, Тиндаль, Дарвин, Герберт Спенсер и Джон Стюарт Милль были нашими главными философами и кумирами, и что даже человек с улицы ощущал сильный и стремительный ток их мысли, тогда как для молодого студента, горячего и впечатлительного, влечение к ним было попросту непреодолимо. Я знаю теперь, что их негативное мышление было даже более ошибочно и гораздо более опасно, чем те позитивные позиции, которые они атаковывали со столь разрушительным критицизмом. Мой ум, таким образом, отдалился сразу от всего христианства, а не только от католичества, что и привело меня к агностицизму, который, правда, ни на минуту не вырождался в атеизм, поскольку у меня было слишком острое восприятие восхитительного порядка и равновесия, царящих в мире, и того, сколь потрясающе огромна должна быть сила, необходимая для их создания и поддержания. Я был почтителен в своих сомнениях и никогда не переставал размышлять над этой темой, но чем более я размышлял, тем более утверждался в своём нонконформизме. Первые семена тех психических исследований, которые были призваны революционизировать мои взгляды и в конце концов сосредоточить на себе все мои жизненные силы, были посажены мною в годы, последовавшие за моей женитьбой, когда я жил в Саутси. В те годы я питал обыкновенное для молодого образованного человека презрение ко всему предмету, обозначаемому неуклюжим словом «спиритуализм». Я читал о медиумах, которые сознавались в совершённом ими мошенничестве; я слышал о явлениях, которые противоречили всем твёрдо установленным научным законам, и искренно жалел славных и серьёзных людей, которых их простота и доверчивость заставляли в фиктивных событиях видеть знаки проявления потустороннего ума. Поскольку в самые восприимчивые годы я воспитывался в школе медицинского материализма и впитал в себя негативные взгляды своих великих учителей, то в моей голове попросту не оставалось места для теорий, которые выступали как раз против каждого из окончательных выводов, составившихся у меня в результате такого образования. Моя позиция, как я показал, была вежливым материализмом, который целиком соглашался с необходимостью некоего великого общего разумного дела, но не был способен ни увидеть, в чём это дело состояло, ни понять, почему оно должно было столь таинственным и ужасным образом приводить свои замыслы в исполнение. С моей точки зрения, ум (и насколько я мог видеть, душа, как общий эффект наследственного и личностного механизма ума) был эманацией мозга, и природа его была сугубо физической. Как медику, мне было видно, что обломок кости или опухоль, оказывая давление на мозг, производили то, что казалось изменением, происходящим в душе. Я видел также, что наркотики и алкоголь могут легко сделать порядочного человека порочным. Поэтому физиологические доводы выглядели наиболее убедительно. Мне не приходило в голову, что всё это можно было объяснить совершенно противоположным образом и что высшие способности могут проявляться через несовершенный физиологический инструмент лишь также несовершенно. Разбитая скрипка не издаст ни звука, но сам скрипач от того не меняется. Первое, что нарушило мою уверенность и заставило меня пересмотреть свою позицию, была проблема телепатии, которая обсуждалась уже Вильямом Баррэтом и другими, ещё прежде появления монументальной работы Мейерса «Человеческая Личность» – первой книги, которая дала психическому предмету серьёзное и глубокое толкование и укрепила тем умственные силы, которые его изучение требует. Она достойна, на мой взгляд, занять почётное место в мировой литературе рядом с «Новым Органоном», «Происхождением человека» или какой иной великой книгой фундаментального толка, открывшей новую эпоху в человеческой мысли. Ознакомившись с основными доводами, я начал экспериментировать с передачей мысли. Я нашёл собрата-единомышленника в лице г-на Болла, известного в городе архитектора. Множество раз, сидя позади него, я чертил графики, тогда как он, со своей стороны, чертил почти то же самое; так я констатировал, что, без сомнения, могу передавать свою мысль без посредства слов. Но если я смог удостовериться в этих выводах на расстоянии шести футов, то я не мог усомниться теперь и в том, что те же результаты могут быть получены и при значительном увеличении этого расстояния. С соответствующим субъектом и при наличии между двумя индивидами некоторой неопределённой симпатии расстояние оказывается не играющим особой роли. Таковы, повидимому, были факты. Для меня всегда высшим авторитетом оставалась наука и необходимость бесстрашно следовать за истиной, куда бы она ни повела. Поэтому мне стало отныне ясно, что моя позиция была слишком жёсткой. Я уподоблял выделение мысли мозгом выделению жёлчи печенью. Ясное дело, что теперь это никуда не годилось. Если мысль могла переноситься на тысячи миль и производить заметные влияния, то, значит, она целиком отличалась от любого чисто физического материала не только по степени, но и по качеству. Это представлялось мне отныне твёрдо установленным и повлекло за собой соответствующие изменения в моих старых взглядах.