Ноутбук

         Иннокентий Михайлович, сотрясаемый непобедимой внутренней дрожью, летел обратно чартерным рейсом.

       - Всё Эдик… Всё он, подлец! – думалось ему, - приятель тоже, мать его!! Подбил на эту авантюру с аквалангами… А я говорил! Я же знал!! Чувствовал!!!

       На отношении к работе Иннокентий Михайлович, человек был, что называется «поехавший». Абсолютно не нормальный. И, как у всех подобных людей, дело усугубляла ещё и дурацкая совесть.

       Именно она параллельно свербила метущуюся душу Иннокентия Михайловича! В голове у него маячила неудобная мысль, что Эдик Эдиком, но сам он лично виноват гораздо больше.

       - Эдик не от мира сего, - зудела Иннокентию Михайловичу неугомонная совесть, - твой одноклассник Эдик всю жизнь в компьютерах, какой с него спрос? Да! Он предложил слетать на выходные понырять в экваториальные моря. Да, глядя на твоё кислое лицо, он, как состоятельный человек и твой друг детства, сжалился над тобой. А ты что? Он пожалел тебя, обормота! А кто должен был пожалеть твою контору?

       Хотя, когда полгода назад, в одну из рутинных пятниц, Эдик завалился со своим диким предложением в кабинет, Иннокентий Михайлович, даже пытался возражать.

       - Ну, куда я поеду… Ты с ума сбрендил? А если до понедельника мы не успеем? Задержка, погода нелётная... Знаешь сколько решений в день надо принимать? Виз, документов!? Видишь эти три кипы? Это только сегодняшние! Рассматривать надо…

       - Да плюнь ты на это! Ты в кого превратился? В крысу канцелярскую! Ты на себя посмотри, - возразил Эдик, кладя на стол рядом с кипами небольшую крокодиловую папку, - выглядишь, как развалина, круги под глазами. Ты что, надеешься, если будешь тут плесневеть безвылазно, что-то изменится что ли? Тебе пятьдесят три года, ты уже два года «ВРИО», а директором не назначают. И не назначат! Хошь скажу почему?

       - Ну. Скажи.

       - Потому, что ты удобный мужичок. Ничего не просишь, сидишь тут гниёшь. Дети взрослые, жена уж четыре года как бросила тебя и свалила в Норвегию. А ты сидишь всё, ждёшь чего-то. И максимум чего ты тут высидишь, - что тебя не уволят. Поэтому поехали. Хоть отдохнёшь. Отвлечёшься.

       - Тебе хорошо говорить! Ты парень современный, вовремя успел, своя корпорация… Программы-компьютеры. А у меня? Папки! Дела! Обязанности!

       - Знаю я эти обязанности!

       Аргументы Иннокентия Михайловича, что Главный не отпустит, что так его выгонят не когда-нибудь, а в ближайшую среду, и что тут всё завалится, - понимания у Эдика не нашли. Он открыл дверь и попросил в кабинет верную Наталью Игоревну.

       - Наталья, я собираюсь ненадолго выкрасть Вашего шефа. Дня эдак на три. Ну, может на четыре. Реанимацию провести, а то он же у Вас уже синий! Вопросы есть какие-нибудь?

       Наталья Игоревна внимательно посмотрела сначала на действительно синеватого шефа, затем на взлохмаченного Эдика. Ей, исполнительной, аккуратной сорокапятилетней женщине, свойственна была недюжинная природная прозорливость.

       - Вопросы? Вообще, - есть. В прошлый раз, когда Вы его «выкрадывали», вместо двух дней на реанимацию у Вас ушло полторы недели. Чуть задачу не завалили по визе Главного и больше сотни документов просрочили! Кроме того, запах фирменного самогона Вашей матушки стоял здесь в кабинете ещё с полмесяца!

       Иннокентия Михайловича передёрнуло. С той совместной поездки спиртного он не пил ни капли. Претило.

       - Но зато я вам вернул отдохнувшего ВРИО директора. Это разве плохо? Да и сейчас я не планирую его везти по местам нашей старой боевой славы.

       - За это большое спасибо, - вздохнула Наталья Игоревна, - но что делать с документами? С решениями?

       - Всего-то? С решениями и документами? - Эдик подошёл к столу, и ловким движением достал из крокодиловой папки небольшой ноутбук, – плёвое дело!

       Вот! Здесь бы Иннокентию Михайловичу и поверить скребущим в его чувствительной душе кошкам! И услать бы Наталью Игоревну делать кофе, а Эдику сказать однозначное «Нет» и попросить убрать со стола всю эту ненавистную технику! Но увы… Такого решительного шага Иннокентий Михайлович сделать не смог.

       Эдик не терпящими возражения жестами разложил на коричневой столешнице свой ноутбук, включил в сеть, подсоединил к нему какой-то выдернутый им предварительно из рабочего компьютера Иннокентия Михайловича кабель.

       - Вот! Всё. – Эдик выпрямился.

       - Что «всё»? – не поняла Наталья Игоревна.

       - Всё, не пропадут ваши кипы с архивами! Сканируйте все эти бумажки, прикладывайте к ним предложения, чтоб шеф мог или одобрить или отказать, и шлите сюда, на этот ноутбук. Он интегрирован ко мне в сеть, Иннокентий в любой точке мира спокойно сможет принять решение. Канал обратный, правда, очень узкий, поэтому ответ он сумеет дать только коротко: «Одобрить, отказать». Ну и хватит! Решение будет, а факсимиле с его визами и подписями у Вас в сейфе. Всё, Наталья?! Договорились? Прикроете?

       Неизвестно, подействовал ли так уверенный Эдиков тон, или его признанный на всех уровнях компьютерный авторитет, а может быть оказал деморализующее влияние выжатый вид Иннокентия Михайловича, но Наталья Игоревна категорически ответить «нет» тоже не смогла.

       «Бедная женщина, - думал Иннокентий Михайлович, укрытый пледом в возвращающем его на Родину чартерном самолёте, - Знала бы Наталья, чем это всё кончится! И я – то хорош! Как будто сорок пять лет не знал этого авантюриста! Идиот!»

       Да… Если бы! Если бы строгая Наталья Игоревна только могла предположить, чем это всё закончится, возможно, она и не тратила бы время, не выслушивала внимательно последние указания Эдуарда, как сканировать и отправлять документы с предложениями по ним, как получать ответы. Конечно же, знай она последствия, она тут же бы поставила решительную жирную точку в этой истории с отдыхом шефа. Скажи она просто «нет».

       Но этого простого слова Наталья Игоревна не произнесла. Шеф с его другом, собравшись, уехали, а три кипы документов перекочевали из кабинета руководителя обратно к ней на стол.

       Первое беспокойство посетило её, когда шеф не вернулся в понедельник. Ко всем документам, поступившим за трое суток, были приложены предложения с решениями и в отсканированном виде переправлены на стоящий на шефском столе Эдиков ноутбук. Удивительно, но, несмотря на немалое количество бумаг, через полчаса все они вернулись к Наталье Игоревне с необходимыми электронными пометками.

       К части предложений по корреспонденции была пришпилена виза «ОДОБРЯЮ», ко второй части, столь же многочисленной – «ВОЗРАЖАЮ». Были ещё «СОГЛАСОВАНО», «НЕ СОГЛАСЕН», «В ПРИНЦИПЕ ОТНОШУСЬ ПОЛОЖИТЕЛЬНО» И «КАТЕГОРИЧЕСКИ ПРОТИВ ПРЕДЛОЖЕННОГО РЕШЕНИЯ». Раньше, чтоб отписать такое количество документов, у шефа уходило часа четыре.

       Подивившись такой расторопности Иннокентия Михайловича и хоть какой-то пользе компьютерных технологий, Наталья Игоревна на одобренных проектах поставила факсимильные шефские подписи, остальные раздала на доработку и стала прикидывать про себя сроки возможного возвращения своего руководителя.

       «Выйдет ли он завтра? – думала она, - или опять его этот компьютерный хулиган, как и в прошлый раз, на неделю вычеркнул? Он ведь такой мягкий, поддающийся влиянию… Его и по работе не растят из-за этого. А эксплуатируют нещадно! Ладно, раз в отпуск не ходит, пусть хоть так отдохнёт, неделю как-нибудь перекантуемся, может до пятницы вернутся. Или в следующий понедельник».

       Так думала Наталья Игоревна о своём шефе и предполагаемых сроках его возвращения. Но предположениям сбыться было, - увы, - не суждено. Ни в пятницу, ни в понедельник, ни даже в следующие несколько понедельников Иннокентий Михайлович на работе не появился. Он исчез!

       Наталья Игоревна не знала, что и думать, какую бить тревогу! Шефа не было. Ни его домашний телефон, ни телефон Эдика не отвечали, сотовые были недоступны. Не разбился ли самолёт? От того, чтобы впасть в отчаяние, верного референта удерживал только один факт: направленные ему электронные документы, шеф отписывал аккуратно, а значит был не только жив, но и в здравом уме.

       Донести куда следует? Руководству? Полиции? Но как бы не подставить шефа…Ругая про себя последними словами узкие Эдиковы каналы, Наталья Игоревна сделала попытку письменно выпытать у Иннокентия Михайловича, всё ли у него в порядке, не надо ли сообщить о его отсутствии куда следует, и приступить уже к масштабным поискам. Но, поскольку ответной визой было односложное «ВОЗРАЖАЮ», активные действия она предпринимать не решилась.

       А зря. Очень зря. Нет, самолёт, конечно, не разбился, и до тёплых экваториальных вод Иннокентий Михайлович и Эдик добрались прекрасно. Уже в субботу два приятеля имели возможность погрузиться с аквалангами в голубые океанские лагуны. И солнце! И солоноватый тёплый ветер! И уверения Эдика, что это «не просто ширпотреб, а эксклюзивные первозданные места, мало тронутые цивилизацией»! И всё бы было отлично, если бы не тяга в небеса, не поношенный туристический фал, и не ночной океанский бриз.

       Вернувшись вечером на базу, они потягивали коктейли под крытыми пальмой крышами и наблюдали, как же удивительно красиво буксирует небольшой катерок тандемный парашют-крыло на фоне заката. Сказано – сделано, и вот уже они сами висят в спарке под багряным куполом высоко-высоко, а направляющийся из бухты к морю катерок внизу такой маленький и далёкий.

       Вдохновлённые пейзажем, а ещё более выпитым коктейлем, они даже не испугались, заметив, что катерок давно повернул обратно к берегу, а парашют продолжает лететь в море и набирать высоту. И верёвка, которая должна бы привязывать их спарку к катеру, болтается как-то слишком уж свободно!

       Не испугались. Настроение было на подъёме, и когда восходящие вечерние потоки хорошего ветра несли их в океан, друзья были убеждены, что их скоро спохватятся и найдут. Уверенность эта не покинула их и когда они всё же часа через полтора плюхнулись в ночной океан уже далеко от первоначальных берегов. Мысль, что их всё же ищут, не пропала даже спустя сутки, которые приятели провели, болтаясь в волнах в своих спасжилетах.

       Похмелье у Иннокентия Михайловича давно прошло, как и хорошее вчерашнее настроение. Он думал. Не о пище и даже не о воде, а о том, что вернуться вовремя они уж точно не успеют, что контора его брошена на произвол судьбы, и что лучше бы уж ему помереть от жажды или солнечного удара. Или, наконец, чтоб его бестолковую голову прямо сейчас откусила какая-нибудь шальная акула. Потому, что это будет явно менее страшно и больно, чем если ему её по возвращении тут же оторвёт пылающий праведным гневом Главный, лично явившись из Центрального филиала.

       Худшего греха, чем подвести контору, канцелярист до мозга кости Иннокентий Михайлович представить себе не мог.

       - Вот, во что ты меня втянул! – горестно упрекал он бултыхающегося рядом одетого в жёлто-красный спасательный жилет Эдика, - Теперь уж мне точно каюк! Ладно мне… Наталья Игоревна, контора. А позору, позору-то! Это ж скандал! Международный!!! Нас же искать сейчас начнут! Группы, экспедиции!

       - Специально? Да никто не начнёт, успокойся… И что ты всё про себя-то? У меня вот две сделки на неделе важные, и я что-то так не переживаю! Разрулится. Наслаждайся, пока нас не подобрали. Ты, кстати, помнишь, в детстве как нам хотелось в кораблекрушение попасть?! Вот! Куда тебе спешить? Лови кайф.

       Говоря, что специально искать их никто не будет, Эдик не лукавил. Он знал. От своих сотрудников Эдик требовал умения работать самостоятельно, без какого либо руководящего надзора, и удивить их частым и длительным отсутствием шефа на месте было сложно. Этот эпизод для них был всего лишь одним из многих.

       Прилетев же на архипелаг, друзья остановились вовсе не в гостинице, а в собственном Эдиковом бунгало. Поэтому панику поднимать, действительно, было просто некому, за исключением, разве что владельцев потрёпанного парашюта и куска верёвки.

       Те тоже любили коктейли. Не сразу обнаружив пропажу,они действительно потерей несколько обеспокоились, порыскав часа полтора в прибрежных водах. Но Солнце зашло, плата за вечернее катание, выданная им Эдиком, с лихвой перекрывала их потери. В конце концов, решив, что одетых в спасательные жилеты оторвавшихся парашютистов подобрало одно из многочисленных курсирующих вокруг судов, они развернули свой катерок к берегу и пошли на ночлег.

       Но успокоившиеся парашютные бомбилы были не правы. Никакие суда никого подбирать не спешили, светила круглая луна, и на тёплых волнах рядом покачивались одетые в яркие жилеты путешественники. Один из них, как уже было сказано выше, за свои дела совершенно не беспокоился, резко в этом контрастируя с наповал убитым Иннокентием Михайловичем.

       - Какой тут «кайф»… Дел то ведь сколько?! Наталья Игоревна, небось, там уже с ног сбилась! Документы, докладные, предложения! Ноутбук этот твой меня с понталыку сбил… Понадеялся … Она сейчас, наверное, пляшет там возле него, думает, почему же я ей не отвечаю. А я тут! С тобой, дураком!

       - Почему «дураком»? Вот ты боялся, что нас съест кит. Помнишь? А киты знаешь, что едят?

       - Что?

       - Планктон! И кто теперь дурак? А на счёт ответов не волнуйся – ухмыльнулся Эдик, заложив руки за голову. Отвечаешь ты, отвечаешь! В случайном, правда, порядке: «Да», «Нет». Синонимами. Так что всё путём.

       Дыхание в зобу от такого разворота у Иннокентия Михайловича спёрло окончательно.

       - Ты что?! Ты, значит, врал с самого начала! Ты… Ты!!! Ты понимаешь, что там важнейшие вещи! Что резолюции, визы! Что надо внимательнейшим образом!

       Эдик беззаботно покачивался на волнах, раскинувшись под луной.

       - Ну, наорался? Да, знал! Знал я, что ты приклеен к этим своим бумажкам, как горчичник к волосатой заднице. А как тебя ещё было из твоего болота вытащить? Программка простейшая. Пришла почта, - она ответ. Положительный или отрицательный. И накапливает всё, чтоб потом тебе можно было переписку восстановить, передумать. Да не бойсь ты, это ж не надолго! Подберут нас вот-вот, движение тут интенсивное!

       И верно, движение, как и говорил Эдик, в тех местах было довольно оживлённым, и вскоре их действительно подобрали. Ошибся он в сущих мелочах. Приятели болтались на волнах над отмелью, соединяющей группу небольших островков, поэтому из-за мелкой воды, океанские маршруты проходили на значительном отдалении. И, поэтому, подобрал друзей спустя двое суток вовсе не экипаж белоснежного гиганта – лайнера, а рыбаки экваториального племени с ближайшего островка.

       Аборигены вовсе не были кровожадными или злыми, привезли горемык на свой островок, утолили их жажду и помогли, чем могли. Однако, уже знакомые с цивилизацией не понаслышке и далеко не с лучшей стороны, местные жители наотрез отказались их куда-либо транспортировать. Живите, накормим, но… Цивилизацию островной народ категорически недолюбливал. Не было на острове ни телевизоров, ни раций, ни даже самой завалящей телефонной связи.

       Время шло. Свою свободу, великодушно предоставленную аборигенами в рамках острова, Иннокентий Михайлович воспринимал как тюрьму. Среди пальм, волн и солнечной погоды, жизнь его была отравлена постоянными думами о катастрофе на работе и о неминуемых последствиях.

       Вначале он заподозрил, что хитроумным Эдиком всё это подстроено. Очень уж всё одно к одному.Что обрыв верёвки, спасжилеты и нелюдимые, хоть и сердобольные темнокожие аборигены – всего лишь часть глупого сценария. Но день шёл за днём, солнце светило всё так же, волны плескались, рутинный племенной быт был повёрнут к Иннокентию Михайловичу вовсе не лаковой блестящей стороной. Он приуныл не на шутку.

       Эдик, считающий главными жизненными ценностями интерес и впечатления, глядя на своего приятеля, и рад бы был в полной мере наслаждаться выпавшим на их долю приключением, но не мог. Ощущения были сильно подпорчены муками совести по поводу ужасных переживаний его друга, только усилившихся с течением времени. Эдик чувствовал свою вину.

       На уговоры всё же переправить их куда-нибудь, где есть телефон, племенной административно-командный аппарат не отреагировал никак. Так же не нашла понимания просьба предоставить друзьям за последующее вознаграждение какое-нибудь плавсредство и отпустить на все четыре стороны.

       Все посулы и обещания богатых подарков были равнодушно отвергнуты. Иннокентий Михайлович, а с ним и мучившийся угрызениями совести Эдик, почти что отчаялись. Был даже момент, когда они попытались рвануть в море, стащив рыбацкую лодчонку.

       Но, поскольку их приходилось долго и муторно выдалбливать из цельных деревянных стволов, лодки в племени считались большой ценностью. Поэтому, обнаружив пропажу, друзей догнали и вернули, посчитав их поступок чёрной неблагодарностью, свойственной, впрочем, «внешним людям». Но присмотр за ними стал гораздо внимательнее.

       Стоит ли говорить, что, поехав на экватор за приключениями, приятели хватанули их с лихвою. И возможно, получили бы гораздо больше, но спустя шесть месяцев на остров прибыла контрольная миссия Всемирной Медицинской Организации. Встретили её аборигены довольно прохладно, хоть и без явной враждебности. Островков в архипелаге много, и международная группа медиков ежегодно совершала их плановый объезд, проводя противоэпидемический мониторинг.

       Обнаружив на одном из островков двух белокожих людей, международные врачи, было, удивились, но дали позвонить, и, конечно, безвозмездно подвезли до цивилизованных мест. Невольное заключение друзей подошло к концу.

       - Наталья Игоревна?! – дрожащим голосом кричал в трубку Иннокентий Михайлович, - это Вы?! Простите меня! Как же вы там?! Что вы там? Это я!! Я, Иннокентий Михайлович! Что, меня уже выгнали, или всё ещё нет?! Что?! Приказ? Какой приказ?! Здесь плоховато слышно, Наталья Игоревна, я вылетаю сегодня же!

Се-Год-Ня-Же!! Что? До свидания… До скорого…

       Иннокентий Михайлович, в сердце которого пульсировал целый клубок самых разнообразных чувств, удручённо передал телефонную трубку Эдику. Странно было даже не то, что Наталья Игоревна заплакала в трубку и стала сбивчиво что-то кричать про какой-то приказ и бюллетень.

       И страшные приказы, и слёзы находящихся на грани срыва референтов, как раз, в таких ситуациях были совсем не удивительны. Полгода отсутствия! Позор, кара, истерики… Иннокентий Михайлович что-то подобное в разных вариантах уже многократно мысленно прокручивал. Но в ступор его ввело неожиданное завершение разговора.

       Когда он сообщил о сегодняшнем вылете, трубка заплакала вдвое громче и радостно сказала сквозь слёзы: «До скорого свидания!». А, помолчав, тихонько добавила: «Любимый…». В душу к Иннокентию Михайловичу закрались сомнения.

       Верная Наталья Игоревна! Профессионал! Высочайшего класса! Менеджер! Строгая, подтянутая, аккуратная до мелочей! Работоспособная. Верный соратник… Сколько раз она говорила, что, если бы не стоящие перед конторой важнейшие задачи и не её искреннее уважение и преданность делу, то она давно нашла бы себе гораздо более спокойную работу?! Попроще, менее загруженную. Но на уровне личностных отношений Иннокентий Михайлович никаких высказываний от неё никогда не слышал. Ни-ког-да!

       - Не ужасы ли, пережитые бедной женщиной в последнее время, стали причиной таких удивительных отклонений в её поведении? Не повредилась ли она, часом, в уме? Хотя, конечно… Такой шок! И я тоже хорош…

       Эдик деловито заказывал по телефону билеты, судёнышко Всемирной Медицинской Организации рассекало волну, а Иннокентий Михайлович всё думал и думал. Они заехали в маленькое Эдиково бунгало, собрали вещи, а думы не покидали Иннокентия Михайловича. Самолёт летел, Эдик спал рядом с ним на мягком кресле, а тревожные мысли всё роились в голове.

       Эдиков водитель на машине встретил шефа с его другом и повёз в офис, попутно подвозя на работу и Иннокентия Михайловича. Вторая половина дня, пробки, первое кольцо, второе, съезд. Вот и дверь с вывеской. Эдик вышел из машины вместе с Иннокентием Михайловичем, сделав водителю знак, чтоб оставался на месте.

       - Кеш, знаешь, прости меня если можешь... – высокий Эдик исподлобья взглянул на Иннокентия Михайловича, придерживая дверь, из которой тот вынимал большую вещевую сумку, - хотел, чтоб ты отдохнул…

       Иннокентий Михайлович улыбнулся и поглядел снизу вверх на друга прямым взглядом.

       - Я давно тебя простил, Эдик… Ещё там. Ты ни в чём не виноват, ты хотел для меня как лучше. Ты мой единственный и настоящий друг. Да и я же сам согласился… А всё остальное, - чему быть, - того не миновать. За это не переживай. Даже нет! Это ты меня прости! Тебе, глядя на меня, отдых не в отдых был.

       - Да, фигня… Кто ж знал? Остров… Я даже по ним скучаю. Хорошие были ребята, а?

       - Ага… Особенно старшая дочь второго вождя, подруга твоя.

       Эдик изобразил что-то похожее на смущение.

       - Да мы с ней сошлись просто, что она хорошо по английски говорит! Кембридж закончила, вернулась, западное цивилизаторство не переваривает вообще. Помнишь?

       Иннокентий Михайлович покивал.

       - Помню, как забудешь… Да нормально! Воздух! Природа… Жир сбросили! Ну, я пошёл…

       - Может, давай я с тобой зайду? А, Кеш?

       - Нет, я сам должен… С приказом об увольнении ознакомиться, может, вещи какие забрать… Ладно, давай, поезжай.

       Друзья обнялись. Эдик махнул на прощание рукой, сел рядом с водителем, дверь захлопнулась и машина, поморгав левым поворотом, тихо влилась в общий поток. Иннокентий Михайлович вздохнул, и, решив не откладывать неизбежное, взялся за ручку двери.

       Странно, но дежурный на входе поздоровался абсолютно как обычно, пропуск, приложенный к турникету – сработал.

       «Не аннулировали, видать, ещё», - подумал Иннокентий Михайлович, поднимаясь по лестнице на второй этаж, в приёмную

       Перед закрытыми дверьми его кабинета, как всегда за своим столом, держа спинку прямо и блестя очками, сидела верная Наталья Игоревна. Слева от неё высилось две высокие кипы документов, которые она брала по одному, сверяла по компьютеру резолюцию, ставила соответствующий факсимильный штамп и перекладывала в ещё большую кипу на правой стороне стола.

       Иннокентий Михайлович остановился, взволнованный почему-то этим, привычным когда-то зрелищем. Во рту его пересохло, на глаза по неизвестной причине навернулись солёные густые слёзы. Он хотел поздороваться, но вместо членораздельной речи, из горла вырвалось нечто неразборчивое, сумка упала с плеча на пол, Наталья Игоревна подняла голову и увидела своего блудного шефа. Похудевшего, находящегося от переживаний на грани бессознательного состояния.

       Все последующие затем события слились в памяти бедного Иннокентия Михайловича в одну большую суетливую удивительную мешанину.

       Будто сквозь сон он ощущал, как она вскочила, и с её стола на пол посыпались бумажки. Как взволнованная Наталья Игоревна подбежала и потащила его, схватив за руку, к посетительскому дивану, стоящему тут же в приёмной. Влекомый ею, как морская большая посудина юрким буксиром, на ватных от волнения ногах он подковылял к дивану, упал в него и, с трудом воспринимая о чём идёт речь, попытался слушать быстрое, сбивчивое повествование своего верного референта.

       Наталья Игоревна говорила. Всё, что она пережила за полгода, все события она пыталась излить сразу, немедленно, стараясь не пропустить ничего важного. Сначала присев рядом, и всё ещё держа его за руку, потом вскочив и сопровождая своё повествование оживлённой жестикуляцией, потом снова заняв место возле наповал поражённого Иннокентия Михайловича.

       Как сначала чуть не сошла с ума, а потом успокоилась. Как поняла, что какие-то страшные обстоятельства не позволяют Иннокентию Михайловичу вернуться и использовать обычные человеческие виды связи. Как думала сначала, что он прикован к постели, что он арестован, что его взяли в заложники злые сомалийские пираты, но потом утешилась простой мыслью, что раз он может читать и отвечать, то всё не так уж и плохо.

       Рассказала она и о том, как некоторые документы приходилось переделывать по нескольку раз, пока на проекте не появлялась заветная виза «одобряю». Как из-за этого чуть не завалили стройку, уже одобренную Руководством. Как Иннокентия Михайловича вызывали на ковёр и как она через сестру нарисовала для него фальшивый бюллетень, и как в конце концов всё оказалось к лучшему, потому, что пока перепроверяли, наконец нашли ошибки. Как после этого прониклись уважением к мудрости Иннокентия Михайловича, и как пришёл приказ Главного о поощрении и премии за деловую принципиальность.

       Иннокентий Михайлович слушал и не верил. «Мать его, - думал он, - меня всё ещё не выгнали… Она всё это время всем врала, что я тут!!! Как это?.. Непостижимо…» Кровь начала возвращаться в жизненно важные органы канцелярского организма Иннокентия Михайловича, и лицо его стало несколько розоветь. В ушах запульсировало, и, очнувшись от мыслей о чудесном избавлении, Иннокентий Петрович вдруг понял, что пропустил что-то важное из повествования Натальи Игоревны.

       - Потому, что надо было исправить. Там было «ВРИО», а после приказа о назначении, уже так нельзя писать. Они поправили, принесли. Хотели обсудить. Я им сказала, что сейчас устно переговорить Вы не можете, уговаривала их передумать. А они ни в какую. Говорят: «Мы три года не могли решить, а он взял и сделал! Таких бы, - говорят, - побольше. Мы уже обсудили на высшем, будем поддерживать, если он согласится». И ответ Ваш «В ПРИНЦИПЕ, ОТНОШУСЬ ПОЛОЖИТЕЛЬНО». В общем, они только что ушли, сказали, что в Избиркоме документы приняты.

       - В каком «избиркоме»? - выдавил из себя Иннокентий Михайлович.

       Наталья Игоревна на секунду замолчала, потом кивнула головой, поднялась с дивана.

       - Слишком быстро говорю, наверное? Извини..те, волнуюсь что-то! Стараюсь-то побыстрее… В городском, в нашем. Завтра же срок истекает регистрации кандидатов в мэры! Они успели.

       Лицо Иннокентия Михайловича, вернувшееся было к жизни, снова побледнело. До него стал доходить весь ужас ситуации. Проклятый Эдиков ноутбук дал добро каким-то авантюристам на участие Иннокентия Михайловича в выборах городского главы от их инициативной группы! Под чем ещё за эти пришлось подписаться?

       - Наталья Игоревна, погодите… - Иннокентий Михайлович, вдруг ощутив себя опять каким-то слабым и со всех сторон обложенным бедами, сделал попытку подняться с дивана - Мне надо попасть в кабинет. Корреспонденцию почитать, отдышаться.

       Наталья Игоревна помогла ему дойти до двери кабинета, распахнула, включила свет. Лампа дневного света в потолке точно так же, как и полгода назад засвербила. Вопреки страшным снам и ужасным ожиданиям Иннокентия Михайловича, в кабинете не было никакой паутины и пыли. На его стуле не сидел никто чужой.

       - Я пока кофе сделаю… Понятно, что надо всё обдумать. Что дальше делать, как быть. Вам…нам. И вообще…

       Проклятый ноутбук стоял на столе, посвёркивая упрятанными в корпус лампочками. Помощница усадила шефа в его кресло, выпрямилась, отступила на шажок.

       - Ты..Вы один хотите посидеть? Я пока кофе пойду сделаю – Наталья Игоревна вышла, затворив дверь за собою.

       Иннокентий Михайлович остался один. Дрожащими руками он пододвинул злосчастный ноутбук ближе, провёл пальцем по чувствительной панельке на его пластмассовом брюхе.

       Экран засветился, демонстрируя на своей яркой поверхности какую-то длинную таблицу. Вот они запросы, время поступления, вот адресаты, вот тематика. А вот и как бы «его собственные ответы».

       Иннокентий Михайлович вгляделся. Положительных и отрицательных решений было примерно поровну. Причём, «ДА» или «НЕТ», как и говорил Эдик, компьютер решал абсолютно бестолково. В случайном, хаотическом порядке!

       Вот предложение по линии РосРеестра, на которое надо было дать положительный ответ, а проклятый ноутбук от имени Иннокентия Михайловича шлёпнул на нём «КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОЗРАЖАЮ». Вот просьба о ремонте забора в школе, с чем можно было бы и подождать, но нет! «ПОДДЕРЖИВАЮ». Вот ходатайство из СЭС, а вот запрос сверху…

       Буквы запрыгали перед глазами Иннокентия Михайловича. «Ужас, что же за ужас…- он закрыл похолодевшими руками лицо и откинулся на спинку, - Чего там ещё нарешала за меня эта сумасшедшая машинка?!»

       Он сидел напротив моргающего светодиодами ноутбука, слушая зудение дневной лампы. Ему вспомнилось, как они с Эдиком барахтались в ночных волнах, пытаясь отгрести от берега на украденной у аборигенов лодчонке. Звёздочки на чёрном небе моргали так же, как огоньки на передней панели у этого бестолкового ящичка. Вспомнилось, как их догнали и вернули, вспомнилось искреннее непонимание: «Куда и для чего эти двое белокожих глупцов бегут?» Потому, что есть море, есть рыба и посевы. Всего хватает. Куда?

       Воспоминание это почему-то оказало на Иннокентия Михайловича целительное воздействие. Он открыл глаза, и углубился в чтение уже более спокойно, ухмыляясь иногда абсурдности, а иногда случайному попаданию принятых решений в десятку. Таблица была длинной, строчки мелькали одна за другой, Иннокентий Михайлович пролистал почти месяц, и остановился. Его внимание привлекло письмо со странным заголовком.

       В колонке «тема запроса» значилось «Я ТАК БОЛЬШЕ НЕ МОГУ». Письмо состояло всего из трёх строчек: «Иннокентий Михайлович, неужели Вы все эти годы ничего не видите? Я так больше не могу! Если я безразлична Вам, отпустите меня. Это невыносимо, я хочу уйти! Прогоните. Только, пожалуйста, не молчите!».

       - Шутка, что ли? Идиотизм… Странное чего-то… – Иннокентий Михайлович подумать даже не мог, что его серая канцелярская жизнь и такая же личность может кого-то заинтересовать, - Лысина, характер идиотский, за который ещё жена постоянно пилила… Пузо, хотя и почти сошедшее на нет за время вынужденной отлучки.

       Он пробежал глазами по строке дальше. В графе «От» синенькими буквами значилось: «Сибирякова Н.И.»

       - Сибирякова? Не может быть! Кто? Наталья Игоревна?! Ерунда какая-то…

       Он задумался. Третий год, несмотря на непрестижное место и, в общем, небольшие деньги, Наталья Игоревна сидела в его помощниках, игнорируя возможности повышения. Деловая, сосредоточенная, строгая, как стальной циркуль. Верная. Он даже иногда называл её так: «Верная Наталья Игоревна».

       «В позапрошлом, - думал Иннокентий Михайлович, - её звали в Головной на зама начальника отдела… Потом перед Новым Годом – в департамент. Я сам ей говорил, чтоб не жалела, шла… А она? Отказалась почему-то… Неужели это она написала?.. Да, её тикет…»

         Он посидел ещё немного, подумал, медленно двинул бегунок на экране проклятого ноутбука до конца вправо, до визы, которая от его имени была пришпилена, как и к остальным, и к этому удивительному сообщению. Там большими буквами значилось: «КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОЗРАЖАЮ».

         Иннокентий Михайлович облегчённо выдохнул. «Ну, хоть это попало, - подумал он, она просит уйти, я категорически возражаю… Удивительная женщина, как я раньше не замечал!? Ведь это она всё! Полгода страховала! И ошибочка, - подправит. Смотрит, чтобы было как надо… Допоздна сидит, как и я. И красивая. Но ведь она мне фактически в любви призналась! Она! Призналась! А я, идиот, только «категорически»! Ну-ка, может ещё от неё было чего-нибудь?»

        Забыв о рабочих запросах и о дебильных компьютерных визах, он начал шерстить таблицу в поисках новых писем «от Неё». Пролистав сотни полторы, он спохватился, стукнул себя по лбу и задал сортировку по адресату и датам. Вместе с тем, заветным посланием выскочило ещё несколько.

       О том, что делать и не нужна ли помощь, О вызове его на ковёр с её предложением «заболеть». Опять по службе, и опять. И вот оно. Ещё одно не о деле. «Я СОСКУЧИЛАСЬ».

       Спина у Иннокентия Михайловича покрылась холодным потом, он пробежал глазами тему, но прочитать само письмо, а главное свою визу на этой записке, долго не мог себя заставить.

           Ни дела, которые, оказывается, целые полгода вместо него успешно вершила тупая железка, ни реакция начальства, ни глупые компьютерные визы уже не интересовали его. Кроме одной. Той, по письму женщины, всего лишь десять минут назад бывшей для него не более, чем «верным соратником».

         Взяв себя в руки, он открыл графу содержания и прочёл: «Я очень по тебе соскучилась, милый! И всё время думаю, что же мы будем делать, когда ты возвратишься. Но ты очень умный, и что-нибудь обязательно придумаешь. И я готова ждать сколько нужно».

         В конце глупая машина воткнула, написанную как и все, заглавным шрифтом электронную визу. Иннокентий Михайлович поёрзал пальцем по пластиковой панельке, выдвинув компьютерный вердикт на середину экрана, и прочёл: «В ПРИНЦИПЕ, - СОГЛАСЕН».

           «Тьфу, металлолом.., - обругал он про себя Эдиков ноутбук за идиотскую терминологию, чувствуя, всё же к нему нечто вроде благодарности, - «Согласен» он! «В принципе! Ящик...»

           Иннокентий Михайлович откинулся на потёртую кресельную спинку. За двадцать минут, проведённых им в кабинете в этот вечер, он узнал и пережил, наверное, больше, чем за все предыдущие дни и вечера, которые провёл в этом кресле.

         «Вот она, цена моей работы! Ночи, семья, выросшие без меня дети, норвежские ухажёры жены, – подумал он, - А Она? Что она нашла во мне? Да‑а‑аа, странно всё это… А где она, кстати? Чтобы кофе приготовить, столько времени не нужно!»

         Иннокентий Михайлович в последний раз взглянул на матово поблёскивающий ноутбуковый корпус, встал, подошёл к двери, щёлкнул выключателем, прекратив, наконец, дробное стрекотание неисправной уже почти год потолочной лампы. За окном было совсем темно. Он распахнул дверь и вышел в приёмную.

           Упавшие со стола бумажки так и остались неподнятыми, Наталья Игоревна возилась возле кофе-машинки, пытаясь, видимо, призвать её к порядку и заставить, наконец, сварить хоть чего-нибудь. Почувствовав, что в приёмной есть ещё кто-то, она резко повернулась. На худощавом с минимумом макияжа лице отпечаталась смешанная со смущением обида. Глаза были на мокром месте.

         - Сломалась! Я не пью кофе, и она простояла без дела полгода, а сейчас отказывается работать… Иннокентий… Михайлович! Ты…Вы не сердитесь? Что делать?

           Он помолчал, подошёл поближе, взял её за руку.

         - Что мы будем делать? – повторила она.

         Иннокентий Михайлович заволновался, но, вспомнив, как подобает вести себя с женщиной чужого рода охотнику, овладел собою. Он взглянул ей прямо в серые внимательные глаза и положил её руку себе на грудь, поближе к бьющемуся как загнанный воробей немолодому канцелярскому сердцу.

         - Придумаем чего-нибудь… Пойдём домой…

         Через полчаса во всей конторе не осталось ни одного освещённого окна, только на втором этаже, в кабинете Иннокентия Михайловича угадывался какой-то отсвет. Это своими лампочками моргал старый Эдиков ноутбук.