Очки

Распахнув высокие дубовые двери подъезда, я зажмурилась от яркого солнца. Сквозь слёзы я улыбнулась привычной картине: птицы щебетали, собаки виляли хвостами, кошки гуляли сами по себе, не обращая внимания на упитанных голубей, клевавших кукурузные початки, заботливо разложенные в строго отведённом месте, нашим милым дворником Али.

Гадили милые птицы - тоже в строго отведённых местах, избегая культурных памятников. Стаи пернатых друзей летали, хлопая белыми крыльями и выстраивались – на радость людям – в сердечки с поцелуйчиками. Этому их научили дельтапланеристы, привычно парившие в небе и распевавшие добрые песни. Я вспомнила, что завтра собиралась на пасеку у Чистых прудов, за мёдом для приболевшей бабушки, жившей по соседству – она летала с дельтапланеристами на Воробьёвы горы, и её продуло в пути. А наша детвора так любит её вечерние сказки, которые она читает в мегафон, сидя у окна на пятом этаже своей уютной квартиры. Нельзя, чтобы срывались чтения! Ведь дети должны ежедневно расти на добрых примерах, которыми полна наша жизнь.

Нарядные милые прохожие тоже весело распевали песни, болтали между собой и шли по своим делам, не забывая поприветствовать и меня:

– Хорошего дня!

– Чудесно выглядите!

– Какое счастье, что вы перешли мне дорогу!

Знакомый мир шумного города, утопающего в зелени и пронизанного цветочными ароматами, как всегда внушал мне оптимизм и уверенность в завтрашнем дне.

Я вдохнула полной грудью пьянящий воздух Москвы и шагнула навстречу своей любимой работе. Вышивать гладью - это вам не крестом! Сколько пользы в моём скромном труде. Каждый день я лью горячие слёзы благодарности, видя счастливые лица людей, которым я дарю результаты моего труда.

Улыбаясь своим мыслям, я не останавливаясь, подняла голову вверх и прокричала в небо:

– Спасибо, солнышко! Спасибо, че-ло-ве-че…

«Докричать» свой восторг я не успела, столкнувшись с нашим флейтистом, который по утрам играл волшебные мелодии и дарил цветы всем женщинам, а ребятишек угощал леденцами, собственноручного изготовления.

Музыкант выронил из рук флейту и смущённо, бормоча извинения, сделал попытку поднять свой волшебный инструмент.

– Я помогу, не утруждайтесь, любезнейший! – вскричала я и наклонилась, одновременно с ним. Мы, как в детстве, больно стукнулись лбами, и мои очки слетели от удара…

– Ты чё, совсем по сторонам не смотришь…коза, – услышала я хриплый голос и вдохнула стойкий запах перегара. – Там ещё полпива было…гони бабки!

Разогнувшись и потирая шишку на лбу, я попыталась разглядеть и навести резкость, привычными к очкам, глазами. Мешал пронизывающий косой дождь, размывавший жалкие остатки асфальта у подъезда и добавляющий мутности в окружающий меня, ненавистный мир.

– Да пошёл ты…ща ментов позову, – огрызнулась я, толкая щуплого алкаша в хлипкую грудь. – Нечего переходить дорогу приличным людям! Ещё и собак натравлю, урод адидасный…

Для верности я ударила тупым носком ботинка по ржавому ведру, которое заменяло мусорный контейнер, давно вывезенный со двора для дачных нужд, кем-то из жильцов. Ведро с грохотом отлетело, пугая стаю ворон, клевавших остатки грязных кусков недоеденного хот-дога. Мусора, как обычно в ведре не было, зато вытоптанный газон был усеян всякой дрянью, в которой копошилась жирная крыса.

Пробегавший мимо мальчишка, с сигаретой в зубах, сильно топнул сапогом по луже, окатив и меня и бомжа, мутной водой, из никогда не пересыхающей лужи у подъезда. Я выкрикнула ему в след – всё, что думаю о нём и о его маме и, стряхнув грязные брызги, продолжила поиск очков. Как-то надо добираться до работы, а то Джавдет опять вычтет из дневного заработка, за опоздание.

Поборов брезгливость, я погрузила руки в лужу, и стала ощупывать её дно, пытаясь найти пропажу. Пальцы ломило от холода, добавляя мерзости, к ощущению промокшей джинсовой куртки, впитавшей в себя грязные брызги.

Я торопилась, боясь потерять работу, которую совсем недавно нашла на рынке: ежедневный, унылый процесс втюхивания всяким лохам, «шанелей» и «луи с витонами», пошитыми работящими вьетнамцами в славном городе Долгопрудном. Платил Джавдет мало, но хоть какая-то работа…всё лучше, чем торговать мороженой картошкой.

Из подъезда выходили хмурые соседи и добавляли нецензурных приветствий в мой адрес, упрекая, что «ни пройти, ни проехать». Я достойно отвечала и продолжала исследование лужи.

Матерясь и сплёвывая в мою сторону, столкнувшийся со мной алкаш, озирался по сторонам в поисках пустых бутылок. Наклонившись за одной, он швырнул камнем вдогонку пацану, но промазал и попал в мелкую, беспородную и тощую собачонку, которая, никому не мешая, свернулась калачиком на крышке канализационного люка. Грелась…

– Ещё раз тронешь собаку… придурок… крикну Коляныча, – как могла грозно прошипела я, стоя в нелепой, наклонённой позе, и держа перед собой грязные, красные от ледяной воды руки. Из кармана моей куртки выпала пачка сигарет и пытаясь поймать её и спасти, я наткнулась на свои очки, чудом не раздавленные моими же ботинками.

Продолжая угрожать, я протёрла стёкла и надела оправу…

Выглянуло солнце. Распрямившись и оглядевшись, я увидела, что ко мне бежит афганская борзая, которая возвращалась с прогулки, обгоняя своего хозяина Николаича, как ласково мы все, дружные соседи, называли нашего любимого участкового. Он подошёл к красавцу флейтисту и поднял его флейту, утонувшую в кустах бордовых роз, над которыми кружили яркие бабочки и мохнатые пчёлы.

– О, благодарю вас! Я так благодарю вас! – красавец музыкант сжал полицейского в жарких объятиях. Они зарыдали от переполнявшей их взаимной привязанности и благодарности, роняя скупые мужские слёзы, друг другу на плечи.

Смахнув и свою слезу умиления, я помахала всем рукой, одёрнула шёлковую юбку и расправила алые банты в непослушных косах.

Тёплый ветер, ласково щекотал меня, даря ароматы счастливой жизни, которая задалась! Удалась! И я привычно зашагала, неся свою красоту и доброту, на такую необходимую всему человечеству работу!

Я шла, под звуки флейты и нежное пение птичек! Я спешила делать добро, радостно вглядываясь в улицы родного города, сквозь розовые стёкла очков.