Илья Константинов о «наших» и «ваших» в октябре 1993 года.

О готовящемся перевороте разговоры ходили давно, да, собственно, президент неоднократно прямо заявлял о намерении «разогнать съезд к чертовой матери», но о том, что это точно произойдет в конце лета – начале осени я узнал в мае 1993 года от политолога Андроника Миграняна, уговаривавшего меня «смириться с неизбежным».

Чуть позже похожий разговор состоялся и с Борисом Немцовым, считавшимся тогда любимцем Ельцина и занимавшим должность нижегородского губернатора. Борис прямо сказал, что депутатов «раздавят танками» и советовал перейти на сторону будущих победителей. В качестве компенсации «морального ущерба» предлагалось какое-нибудь губернаторство. Я, разумеется, отказался, но разговор этот на ус намотал, а заодно запомнил, что сторонники президента больше всего опасаются массовых народных выступлений.

Все знали о предстоящем перевороте, а он все равно случился неожиданно.

Днем 21 сентября кто-то из коллег сообщил мне о предстоящем в ближайшие часы подписании указа, и я сразу поехал в Верховный Совет. Там все были уже в курсе, хотя и не знали подробностей.

Помню совещание у Хасбулатова, на котором присутствовали члены Президиума ВС и лидеры фракций, где встревоженный Руслан Имранович говорил о перевороте, как о свершившемся факте, а Сергей Степашин (в то время – Председатель комитета по безопасности) давал «слово офицера», что «ничего подобного не случится, расходитесь по домам».

Понятно, что слово офицера в наш продажный век недорого стоит, но тогда еще для многих оно звучало в первозданном смысле. Однако по домам не разошлись.

Срочно собрался политсовет Фронта национального спасения, исполком которого я тогда возглавлял. Оперативно был сформирован штаб ФНС, начали оповещать активистов. Должен сказать, что лично я в этот штаб не вошел: среди членов политсовета преобладало мнение, что «штаб» по определению – структура полувоенная, и должен состоять в основном из офицеров

В тот же вечер к Белому Дому стали подходить люди. Сухая констатация фактов: пришли люди самых разных политических взглядов, от коммунистов до монархистов, немало было и тех, кто в августе 1991 уже строил баррикады вокруг Верховного Совета.

Люди пришли, в большинстве своем, именно защищать Конституцию, а не преследовать какие-либо узкопартийные цели, все догадывались, что бороться предстоит голыми руками. Это не высокопарные слова. Многие из тех, кто пришел в первый же день, оставались на месте до самого конца, до своей гибели. Впрочем, о смерти тогда никто не помышлял.

Если сторонники либерального западничества тогда еще надеялись на реализацию своей утопии (к ним трезвость пришла значительно позднее, уже при Путине), то многочисленные адепты социалистического уравнительства (помните, «больше социализма»?) чувствовали себя глубоко обманутыми.

Причем, обманщиками они считали не только президента, но и депутатов, открывших дорогу рыночным реформам.

Не лучшим образом на имидже Верховного Совета сказалось и то обстоятельство, что его председателем был Руслан Хасбулатов. Самое поганое (а было бы даже смешно, если бы не трагедия за трагедией) - это то, что тогдашняя «прогрессивная либеральная общественность» позволяла себе далеко идущие намеки удивительной нетолерантности. Ах, чеченец, а вот-вот его собратья всех перережут.

Правда, очень скоро, уже через несколько дней с победой Ельцина поздравит чеченский президент Дудаев, а еще через год начнутся военные действия в Чечне, и тогда чеченцы станут для этой общественности святыми. И никакого когнитивного диссонанса!

Вице-президент Александр Руцкой (назначенный в ночь с 22 на 23 исполняющим обязанности президента) пользовался куда большей популярностью в народе, чем Хасбулатов. Это и не удивительно: бравый военный летчик, герой Советского Союза, пламенный оратор и обаятельный человек – он имел, казалось, все данные, чтобы стать общенациональным лидером.

В итоге, он так и не сумел выйти из тени своего патрона – Бориса Ельцина, так и остался в восприятии общества взбунтовавшимся «вице», но никак не президентом.

Парламент - на то и парламент, чтобы все были разными, чтобы все были спорящими. Это сейчас наш так называемый «парламент» - не место для дискуссий. Монолит. Но если до этого якобы монолита долетит хоть один маленький отзвук недовольства сверху - он не просто рассыплется, он атомизируется. И побегут они все предавать друг друга, пламенно и взахлеб. За исключением, естественно, нескольких достойных людей.

Откуда появилось это странное убеждение, что демократия - это Ельцин и ничего, кроме Ельцина? Живут себе народы разных стран, Франция, скажем, или Германия, без всякого Ельцина, но вполне при демократии... И опять же - без президентов демократии бывают, а вот без парламента, без независимого суда, без свободы слова и неприкосновенности личности - нет...

Как видим, общество или было равнодушным, или раскололось. И это был реальный случай локальной гражданской войны. Самым ярким примером здесь служит то, что брат моего товарища, находящегося все эти дни в Белом Доме, был в те же дни ровнехонько на другой стороне.