Одесский ангел

История произошла в одном из одесских двориков. Имена персонажей изменены.

 

  Василий Нестерович, которого во дворе все, почему-то, называли Петровичем, аккуратно отделил селедочное филе от скелета и сунул его в рот, сладко зажмурил глаза и принялся жевать. Покончив с этим священнодействием, он завернул осиротевший скелет в салфетку и сунул в карман.

  Ссутулившись ровно настолько, чтобы вызывать жалость и сострадание, а не брезгливое желание пнуть его под зад, Петрович вышел из столовой и направился домой. Покряхтывая и опираясь на изжеванные временем перила, служившие когда-то украшением парадной, он медленно поднялся на свой этаж. Проходя мимо обитой допотопным дермантином двери МарьИванны, он аккуратно развернул салфетку и пристроил селедочный скелет на коврике у ее дверей.

  Дома он занял свой благоустроенный и обжитой наблюдательный пункт у окна. Приладил к подслеповатым глазам бинокль и замер. Нещадно чесалась спина между лопатками, но пропустить хоть один кадр излюбленного сериала – он не мог. Он терпел, морщился, проклинал кусючий синтетический свитер, но глаз от окуляров не отрывал. МарьИванна пекла фирменный пирог – это зрелище стоило любых усилий.

  Крупноформатная лебедь плавала среди кастрюль, сковородок и прочих кухонных предметов, о назначении которых Петрович догадывался весьма смутно. Понять по ее шевелящимся ярко накрашенным устам, поет она или матерится – было сложно, Петрович окинул взглядом массивный фасад своего кровного врага и нетерпеливо поерзал – ну когда же, когда, наконец, начнется самое главное? Вот!!! Конечно же, у этой дуры снова закончился сахар. МарьИванна  сняла передник и уплыла в сторону прихожей. Наверняка пойдет просить сахар у соседки – щуплой доходяги Аделаиды Поликарповны. Петрович кинулся к входной двери, с болтающимся на шее биноклем, и весь превратился в слух….

…Антон пытался пристроить судок с завтраком в рюкзак, но там уже не было места. Он смиренно вздохнул и решил, что слопает мамины пирожки по дороге – не тащить же их, в самом деле, в школу? Перепрыгивая сразу через две ступени, он вихрем спустился по лестнице и только у самого выхода осознал зафиксированный зорким глазом странный факт – у двери МарьИванны лежал рыбий скелет. МарьИванну боялись и уважали. А кто не боялся и не уважал – те обходили десятой дорогой, потому что спорить с ней было смертельно опасным занятием – в гневе она была страшна, превращалась в настоящую фурию и могла снести своим бронебойным корпусом все на пути. Даже дядю Славу с третьего этажа. А его, как поговаривали, боялся сам мэр. Потому что дядя Слава однажды, не получив ожидаемую субсидию, пошел и разгромил мэру приемную, не обойдя вниманием и откормленную физиономию самого главы города.

  Антон вернулся назад, задумчиво осмотрел скелет со всех сторон, недоумевая, откуда он мог взяться – в их доме не было самоубийц, которые могли бы преднамеренно навредить МарьИванне – это обычно оборачивалось трагедией для целого квартала… И тут Антона осенило! Он соскреб присохшие рыбьи останки с коврика, а на их место положил судок с пирожками. И довольный, отправился в школу…

… МарьИванна придирчиво осмотрела в прихожей свои иссиня-рыжие кудри, безжалостно окрашенные подпольной хной в невообразимый оттенок «морская даль осенним вечером» и решительно шагнула за порог, намереваясь получить так необходимый ей сахар любой ценой.

  Ее грузное тело вдавило судок с пирожками в пол, судок крякнул и раскололся. МарьИванна презрительным и настороженным взглядом осмотрела останки, раскинувшиеся у ее ног и принюхалась.

Пахло повидлом, потрохами и дрожжевым тестом. Два пирожка с мясом и три со сладкой начинкой, ее любимой.

  Как и прежде, труднодоступный, но такой необходимый сейчас мыслительный процесс, шекспировской гаммой отразился на лице крупной лепки, доставшемся МарьИванне с рождения и обогатившемся новыми штрихами и гранями в процессе неравной борьбы с жизненными коллизиями и соседями. Мозг закончил свою работу, громко щелкнул, как блэкджэк, на котором выпало пять вишенок в ряд и выдал МарьИванне окончательный вывод – пирожки ей подкинула Адель. Наверняка у старушки иссякло терпение, и она решила таким нехитрым способом подтолкнуть вечно голодную МарьИванну к прекращению их извечной, кровавой вражды.

  МарьИванна ухмыльнулась, плотоядно и ласково, и вдавила палец в пуговку звонка. За дверью послышались осторожные шаги, спустя несколько секунд в приотворившуюся щель высунулась аристократическая беличья мордочка Аделаиды. Увидев МарьИванну, она отпрянула назад, но та уже подцепила лацкан соседского халата мизинцем, подтянула пугливое существо к себе и проникновенно произнесла:

 - Милочка, отсыпь-ка мне ровно двестиписят граммов сахара, я потом верну.

  Не смея перечить, Аделаида Поликарповна метнулась на кухню, дрожащими руками отмерила сахар и вынесла его соседке. МарьИванна благосклонно кивнула и, унося с собой сахар и пирожки,  уплыла доделывать пирог.

  На кухне Аделаида открыла настежь окно – ей было душно. Она присела на аккуратный, обитый пастельным жаккардом стул и накапала себе тридцать капель коньяка. Потом подумала и добавила еще двадцать. Опрокинула лекарство трясущейся рукой в рот, судорожно вздохнула и занюхала пробкой от валерьянки. Она боялась МарьИванну до умопомрачения. Но ласковую Марьиванну она боялась еще больше. Нужно срочно что-то придумать… какой-то ход… нужно как-то умаслить соседку… неспроста она так мила и приветлива, наверняка задумала что-то из ряда вон… Аделаида погрузилась в раздумья...

  Петрович изнемогал от нетерпения. Прошел уже час – но в подъезде было тихо. Замочная скважина намертво отпечаталась на его ушной раковине, часы в прихожей тикали, как сумасшедшие, но долгожданный вопль раненого вепря так и не раздался в парадной.

  Нужно узнать, в чем там дело. Может, МарьИванна так разозлилась, что ее удар хватил. Петрович осторожно приоткрыл дверь и медленно вышел на площадку. То, что он увидел – перевернуло его отношение к жизни. У дверей Аделаиды стояла нарядная, улыбающаяся МарьИванна с тарелкой, на которой возвышался огромный кусок пирога, накрытый ажурной салфеткой, другой рукой она нажала на звонок, а потом изящным движением поправила выбившийся из прически локон.

  Петрович пискнул и попятился назад. Его заметили… МарьИванна окинула строгим взглядом щуплую фигуру соседа, болтающееся на его шее орудие слежки и ее мозг во второй раз за короткий отрезок времени принялся штурмовать мыслительные вершины, которые обычно обходил стороной. Лицо МарьИванны приняло угрожающий пунцовый оттенок, так хорошо знакомый всей округе и она выдала неожиданно высоким сопрано:

 - Шалунишка! А я ведь чуяла, все это время знала, что ты ко мне тоже неравнодушен. А ты, оказывается, еще и подсматривал? Ну, чего испугался, иди сюда, дружок!

  Открывшая на звонок Аделаида увидела МарьИванну, с пирогом в одной руке и полузадушенным Петровичем в другой. Сегодня был день ее рождения…Она ждала, что внучка подарит ей цветы, а невестка, возможно, очередную аляповатую вазу… Больше подарков она не ждала, а тут – сразу три неожиданности... Жизнь – странная штука.