"Война газетная" генерала Милютина

- ВАШЕ высокопревосходительство, от князя Василия Андреевича Долгорукова пакет.
Военный министр генерал-фельдмаршал граф Дмитрий Алексеевич Милютин оторвал взгляд от разложенных на столе бумаг, махнул рукой - давай-ка его сюда. Адъютант, застывший было у дверей, поспешил к огромному красного дерева столу, за которым сидел министр.
Официальное послание от шефа жандармов и начальника III отделения канцелярии его императорского величества доброе вряд ли предвещало. Несколькими днями ранее при встрече они холодно раскланялись. Не было произнесено ни слова.
С любопытством распечатывал военный министр послание шефа жандармов. Оно могло открыть причину перемены благосклонного прежде отношения князя Долгорукова к Милютину.
Письмом военный министр уведомлялся о том, что резкий тон статей по остзейскому вопросу в «Русском инвалиде» вызывает недовольство императора Александра II. Газете военного ведомства предписывалось прекратить нападки на немцев.
«Ах, вот о ком печётся милейший князь Василий Андреевич», - улыбнулся военный министр. Он встал из-за стола, чтобы размять затёкшие от почти трёхчасового сидения ноги. Адъютант, внимательно ожидавший дальнейших распоряжений, сделал два шага в сторону, продолжая сохранять на лице маску ожидания.
- Благодарю вас, - отпустил Милютин офицера из своего кабинета.
Когда дверь за ним неслышно закрылась, Милютин подошёл к окну. Cмеркалось. Мысли вновь возвращались к письму князя Долгорукова, к интриге, с ним связанной.

СУТЬ так называемого остзейского вопроса, который в последнее время то и дело поднимался в русском обществе, заключался в следующем: немецкая аристократия, занимавшая господствующее положение в Прибалтике, всячески противилась проведению там реформ, пытаясь сохранить чуть ли не средневековые порядки.
Борьбу с этими стремлениями немецких аристократов возглавили газеты «Русский инвалид» и «Московские ведомости». Но если газета Михаила Никифоровича Каткова обвиняла прибалтийское дворянство в «немецком сепаратизме», рассматривая дело с позиций великодержавного шовинизма, то в «Русском инвалиде» на ситуацию смотрели иначе.
Недавний номер, от 10 апреля 1865 года, ещё лежал на столе военного министра. Дмитрий Алексеевич взял газету в руки, пробежал глазами по хорошо знакомому тексту, в котором как бы подводился итог дискуссии, длившейся уже несколько месяцев:
«...Вопрос идёт не о сепаратизме, не о национальных немецких стремлениях, а о чисто сословных стремлениях той небольшой партии, которая до сих пор держит в безгласности и бесправии как всё финно-латышское население, так и русских и вообще не принадлежащих к привилегированным... Порядок, существующий в Остзейском крае, сословная монополия тесной корпорации из нескольких сот имматрикулированных дворян и нескольких сот тысяч привилегированных граждан исключительно немецкого происхождения, не допускающих ни в свою среду, ни к участию в общественных делах, ни даже к полному пользованию гражданскими правами ни массу финно-латышского населения, ни русских, обитающих в крае, ни прочих народностей, обнаружены были нами во всей своей наготе».
Редактор «Русского инвалида» полковник Генерального штаба Сергей Павлович Зыков, обязанный каждый день к 9 часам вечера приезжать к Милютину и представлять ему все сколько-нибудь выдающиеся статьи, ознакомился с этой статьёй ещё до выхода газеты в свет.
О сути публикации Милютин доложил Александру II. Причём, зная его германофильские настроения и уверенность в незыблемости традиционного союза России с Пруссией, который якобы только и способен сохранить мир в Европе, военный министр постарался обойти острые углы, уверить, что газета способствует преобразованиям в Прибалтийском крае. Император доверял уму Милютина и его способности разбираться в сложнейших проблемах, а потому одобрил предлагаемые размышления.
Между тем эта и все предыдущие статьи подобного содержания вызвали ответную реакцию в немецкой прессе. Защитники остзейского дворянства обнаружились не только в Прибалтике, но и за границей - в Пруссии, иных немецких государствах. Они имели мощную поддержку и при русском дворе. Остзейская партия избрала сразу же агрессивный тон, принявшись обвинять представителей противоположного лагеря в травле людей немецкой национальности.

ОДНИМ из влиятельных сторонников остзейских немцев был военный губернатор Санкт-Петербурга генерал-адъютант Александр Аркадьевич Суворов, князь Италийский, граф Рымникский. Внук знаменитого полководца был не только согрет лучами славы предка, но даже спасён от рока судьбы, который не миновал иных. Будучи юнкером лейб-гвардии Конного полка, он сошёлся с некоторыми членами Северного общества, был посвящён в его планы и даже «согласился принять участие, ежели не увидит в том ничего противного чувствам и совести».
Однако в событиях участвовал на стороне правительственных войск. А вечером 14 декабря явился к Николаю I с раскаянием. Император освободил юнкера от суда и отправил его на Кавказ в действующую армию, заметив: «Не хочу верить, чтобы внук знаменитого русского полководца был изменником».
Службой искупил молодой Суворов вину, в результате не был обойдён ни чинами, ни наградами - он сделался кавалером всех без исключения русских орденов. Заслужил в итоге назначение генерал-губернатором лифляндским, эстонским и курляндским. За тринадцать лет исполнения должности пропитался тамошним духом, а затем прославился крайним баронофильством и антирусскими настроениями.
Переехав в столицу, он поставил себе задачу, казалось бы, невыполнимую: быть другом государя и стать самым популярным в общественном мнении человеком. Немцы из окружения Александра II сумели представить нового военного губернатора императору в выгодном для того свете. Собственно говоря, они и прежде немало потрудились над тем, чтобы именно Суворов стал одним из первых людей столицы, а теперь только закрепляли успех.
А вот о своей популярности Александр Аркадьевич заботился сам. Поддавшись воздействию ставшего модным духа реформаторства и оппозиционности, военный губернатор принялся чудачить. То вдруг, будто смеха ради, объявит во всеуслышание Чернышевского своим лучшим другом. А то начнёт раздавать рекомендательные письма странным личностям. Во многие учреждения настойчиво стучались молодые люди, щеголявшие нигилизмом и неуважением как к прошлому, так и к существующим порядкам; они предлагали свои услуги на имеющиеся вакансии, предъявляя рекомендации военного губернатора.
Чудачества генерал-адъютанта Суворова наделали, по мнению Милютина, немало вреда. Самое опасное заключалось в том, что, пользуясь близостью ко двору, он мешал проводить в Прибалтике и царстве Польском выгодную России политику. Особенно доставалось от Суворова генерал-адъютанту графу Михаилу Николаевичу Муравьёву, генерал-губернатору Северо-Западного края. Не останавливаясь перед сплетней и даже прямой клеветой, Суворов мешал любому проявлению уважения и симпатии к Муравьёву, всячески дискредитировал его мудрую политику в западных областях России. В круговорот этой интриги попал и шеф жандармов князь Долгоруков.

ДЛЯ ВОЕННОГО министра нападки на газету «Русский инвалид» были нападками на дорогое ему детище. Создан «Русский инвалид» был ещё в 1813 году, когда русская армия находилась после изгнания французов из пределов России в заграничном походе. В Санкт-Петербурге чиновник юстиц-коллегии Павел Павлович Пезаровиус объявил об издании газеты, весь доход от которой, за вычетом издержек, «употребить на вспоможение инвалидам, солдатским вдовам и сиротам». А обездоленных и убогих в Петербурге с каждым днём становилось всё больше и больше.
Идея нашла отклик как в обществе, так и при дворе. Дело пошло столь споро, что вскоре образовался специальный Комитет о раненых, названный Александровским. Газета стала его печатным органом. Собранные деньги помогли тысячам героев недавних боёв с наполеоновской ордой и оставшимся без кормильцев семьям. Однако по прошествии десятилетий, когда взносы перестали поступать с прежней регулярностью, а выбор у читателя с появлением новых газет стал несравненно больший, «Русский инвалид» не то чтобы приносил комитету доход - он стал убыточным. Приходилось изыскивать всяческие возможности для поддержания издания. Дело доходило до того, что газету сдавали в аренду для выпуска её на коммерческой основе.
Милютин, по сути, возродил газету. Назначенный в 1860 году товарищем военного министра, он предложил управлявшему тогда министерством генерал-адъютанту Сухозанету взять газету у Комитета о раненых под опеку военного ведомства. Доводы Милютина показались весомыми.
За прошедшие годы о «Русском инвалиде» уже сложилось мнение как о газете военной - сюда всё чаще даже редакторами назначались офицеры Генерального штаба. Во-вторых, во время Крымской кампании стало ясно, что требуется официальное военное издание, которое могло бы публиковать известия о войне, манифесты и указы, списки убитых и раненых, - всё, что могло интересовать обывателя. Причём публиковать это нужно было без посредников из числа владельцев частных газет.
«Русский инвалид» вполне справился тогда с ролью военного издания. И наконец поток противоправительственных изданий из-за рубежа возрос, причём многие воззвания так называемого революционно-освободительного направления, финансируемого англичанами, напрямую адресовались офицерам, солдатам, казакам. Отзвуки лондонского «Колокола» Герцена достигали войск и находили уязвленные себялюбием сердца и надломленные души.

В ВАРШАВЕ в 1862 году, буквально накануне польского восстания, в учебной сводной команде стрелковой бригады раскрылся небольшой кружок, состоявший в основном из офицеров. Они приступили к созданию революционной организации в гарнизоне, а руководители кружка установили контакты с главарями польского движения.
Старший брат одного из руководителей тайной организации узнал о готовящемся и явился к своему непосредственному начальнику сообщить, что по долгу службы и присяги отправляется к наместнику доложить о военном заговоре. А тот, поражённый необычностью доноса - на товарища и брата, стал уговаривать повременить с ним и позволить уйти заговорщикам за границу.
Капитан Славицкий не внял увещеваниям и немедленно отправился к наместнику. Заговорщики были арестованы, причём один из них застрелился, один отравился, некоторых перехватили у самой границы. Ночью об аресте офицеров узнали в учебной команде, и солдаты по своему почину с оружием в руках ворвались в Александровскую цитадель, обезоружили караул и освободили своих командиров.
В крепости сыграли тревогу, войска окружили восставших. Заведующий учебной командой Арнгольдт и другие офицеры, не желая кровопролития, уговорили солдат удалиться, а сами остались под арестом.
Раскрытие заговора и дальнейшие события совпали с тревожными событиями в Варшаве и создали правительству немало затруднений. Потому и решилось оно на крутую расправу, к которой редко прибегало, со всеми виновными. По приговору полевого суда два офицера и унтер-офицер были расстреляны, один из унтер-офицеров умер под розгами. Остальные офицеры были отправлены на каторгу, солдаты пошли в арестантские роты. Примерное наказание остудило иные горячие головы: в дальнейшем в Польше не пришлось иметь дела с военными заговорами.
В разгар следствия в «Колоколе» была напечатана прокламация к офицерам русской армии за подписями Арнгольдта и Славицкого (брат которого сообщил о заговоре). Воззвание, призывающее к борьбе с существующим государственным строем, оканчивалось словами: «Мы, на смерть идущие, вам кланяемся».
Конечно же, обстоятельства дела стали широко известны. А официальные власти, помимо доведения до общества и армии приговоров, не вступали ни в какие объяснения.
Между тем и реакция офицеров гвардейского полка, не допустивших капитана Славицкого за сделанный донос в их среду, и попытка начальника Славицкого удержать того от доклада о заговоре указывали на необходимость давать образец того, как думать, говорить и поступать должны русская армия и всякий её чин. Сделать это могла только газета.

30 АПРЕЛЯ 1861 года, незадолго до назначения Дмитрия Алексеевича Милютина на должность военного министра, высочайше были утверждены предложения о преобразовании «Русского инвалида» в «официальную газету военного ведомства». Министерство заключило с Александровским комитетом о раненых договор о передаче прав на издание газеты с 1 января 1862 года сроком на шесть лет.
Подобрали и редактора - Генерального штаба полковника Писаревского Николая Григорьевича. На него, имевшего опыт литератора и репутацию военного теоретика, возлагалось обновление издания. Однако надежд он не оправдал. Во-первых, наделал долгов - дефицит в несколько тысяч рублей пришлось покрывать из казны. Во-вторых, газету стали считать «неблагонадёжной». В официальном отделе публиковались правительственные мнения - указы, манифесты, рескрипты, приказы, а неофициальный отдел редактор повёл настолько независимо и самостоятельно, согласуясь лишь с собственными представлениями о реформах, что складывалось впечатление, будто бы две совершенно разные газеты по чьему-то недосмотру печатаются под титулом «Русского инвалида». В итоге уже осенью Писаревский был уведомлен, что с 1 января 1863 года контракт с ним возобновлён не будет. Получив извещение, он немедленно освободил редакторское место.

Справочно. Писаревский Николай Григорьевич (1821-1895) - руководитель прокладки первого в России подводного кабеля от Баку до Красноводска.

Выдающийся инженер в области электрических средств связи, организатор и первый директор специального электротехнического вуза - Электротехнического института. Окончил Полоцкий кадетский корпус, военную академию, служил в Генеральном штабе на должности помощника начальника геодезического отделения военно-топографического дела, затем - начальник фотографического отдела Генштаба. После увольнение из армии работал инспектором Телеграфного департамента, занимался вопросами производства отечественного кабеля, прокладки подземных и подводных телеграфных линий.

К подбору редактора газеты Милютин после ошибки с Писаревским подошёл более осторожно. Редактором назначен был полковник Генерального штаба Дмитрий Ильич Романовский, а в помощники ему были определены Генерального штаба капитаны Троцкий и Зыков.
Военный министр помогал чем только мог своему детищу. Он прекрасно понимал, что газета является наиболее удобным средством распространения реформаторских идей не только в военном сословии, но и вообще среди публике. Милютин добился прекращения аренды газеты у Александровского комитета о раненых. С первого номера 1863 года «Русский инвалид» перешёл в прямое заведование военного министерства. Причём доход от издания поступал по-прежнему в пользу инвалидов, а в случае убыточности издания недочёт выплачивался ей из казны. Кстати, уже через три года дефицит был полностью покрыт доходами.
Опека влиятельного человека, каким был Милютин, помогла поднять газету необычайно высоко. Он добился права получать в редакцию заграничные газеты и журналы без предварительной цензуры, лично входил в сношения со всеми министерствами и главными управлениями о доставлении различных сведений редакции.
«Газета военная, учёная, литературная и политическая», как теперь значилось в её титуле, обретала всё большее значение в жизни общества, она становилась одной из самых влиятельных среди печатных изданий России. Начав с 844 подписчиков, к концу 1863 года их число довели до 3.300, в дальнейшем и до 5.500 человек.
Испытанием для русской армии и для её газеты стал польский мятеж 1863-1864 годов. Вернувшиеся к тому времени из ссылки и каторги повстанцы 1830-1831 годов вновь принялись за конспиративную работу, создавая всеобщую уверенность в том, что восстание в Польше против России будет немедленно поддержано вооружённым вмешательством Франции, Англии и Австрии.
Но не только подготовкой вооружённых сил были заняты вожаки восстания. Был открыт сильный «низовой террор». Убивали русских солдат, чиновников, ещё больше гибло при этом мирных поляков - случайных жертв террористов. За четыре года до начала восстания было совершено свыше 5.000 убийств. На съезде «Ржонда Народова» в декабре 1862 года было решено перейти к решительным действиям. Назначенный на январь рекрутский набор должен был послужить началом восстания. 10 января 1863 года оно вспыхнуло повсеместно.

РУССКОЕ правительство было чрезвычайно встревожено положением в Царстве Польском. Императрица Мария Александровна на прощальной аудиенции графу Муравьёву, отправляющемуся в Литву, выразила желание, чтобы по крайней мере эта область осталась за Россией - стало быть в царском окружении допускали возможность утраты Польши. Последнее слово было за армией.
В польском вопросе военный министр стоял на непримиримых позициях, не допускающих никаких уступок, ни намёка на политическую автономию. Милютин являлся сторонником беспощадного подавления восстания, полностью одобрял решительный образ действий генерал-адъютанта графа Михаила Николаевича Муравьёва, с подачи польских эмигрантов и русских революционеров вошедшего в историю как «вешатель». Между тем казнил он лишь террористов, захваченных на месте преступления, либо повстанцев, уличённых в зверствах над русскими ранеными.
Особая точка зрения Милютина привела его к размолвке с близким другом министром просвещения Головниным, который писал, что «военный министр Милютин и министр государственных имуществ Зелёный более других являлись на месте произвола и жестокости».
Не могла находиться в стороне от происходящих событий газета военного ведомства. В «Русском инвалиде» появлялись корреспонденции из Царства Польского, статьи, разъясняющие политику правительства и военного ведомства.
Уже находясь в отставке, Дмитрий Алексеевич Милютин взялся писать мемуары. В воспоминаниях о тех годах он отмечал: «Ведение газетной полемики по вопросам чисто политическим было, конечно, не делом Военного министерства, но неоднократные попытки мои убедить нашего вице-канцлера, чтобы он принял на себя вести рядом с дипломатической войной и войну газетную, не имели успеха... Между тем пренебрегать таким могущественным орудием, какова печать в наше время, при тогдашних обстоятельствах, было даже опасно. Министерство внутренних дел также не брало на себя инициативы. Вот почему я решился принять на себя дело, которое вполне признавал чуждым Военному министерству».
Между тем за «войну газетную» военный министр взялся весьма основательно. Во время одной из аудиенций у Александра II он предложил выпускать для европейских газет специальный листок с известиями и разъяснениями происходящего в России, в особенности о польских делах. Согласившись с необходимостью оказывать влияние на предвзятое мнение Европы по русско-польскому вопросу, император распорядился о выделении редакции особых средств на издание целого ряда брошюр на русском и иностранных языках.
С 1864 года начало выходить на французском, немецком и английском языках ещё и секретное приложение к газете - литографированный листок Correspondence Russe. Это тайное издание рассылалось в известные заграничные редакции, обязавшиеся на страницах своих газет печатать эти сведения о России. Успех нового издания был таким, что уже через несколько лет нельзя было указать ни на одну из наиболее распространённых французских или немецких газет, в которых не перепечатывались бы еженедельно статьи, появляющиеся в Correspondence Russe.
В результате в Европе, судившей о русских делах по публикациям революционеров-эмигрантов, стало складываться благоприятное для России общественное мнение. Тайна секретного приложения охранялась настолько ревностно, что даже наследник-цесаревич, будущий Александр III, о существовании его совершенно случайно узнал только в 1868 году и стал получать «единственный экземпляр», посылаемый редакцией не за границу.

НЕЗАВИСИМЫЙ тон статей «Русского инвалида», незримо поддерживаемого императором, приводил неоднократно к недоразумениям. О появлении в газете «неудобных и неуместных статей» неоднократно доносил Милютину цензор. Ему, как и многим читавшим их, конечно же было невдомёк, что статьи прошли до засылки в набор одобрение военного министра, а нередко и самого императора. Такие недоразумения закончились освобождением «Русского инвалида» от цензора...
И вот письмо от шефа жандармов и начальника канцелярии III отделения канцелярии его императорского величества. «Ещё один добропорядочный цензор», - подумал Милютин о неодобрительных отзывах по поводу публикаций в газете, которые приходилось слышать от разных людей - от тех, кого считал своими противниками, и от своих сторонников: сколько людей, столько и мнений. Недовольство высказывали и сенаторы, и особы, состоящие при императоре.
Раздумья Милютина прервал стук в дверь. Дмитрий Алексеевич взглянул на циферблат напольных часов. 9 вечера. Генерального штаба полковник Зыков прибыл с гранками будущего номера «Русского инвалида».
Зыков сменил Романовского на посту редактора. А вот полковника Троцкого Виталия Николаевича, другого заместителя редактора, газетное дело тяготило, он просился на строевую должность и вскоре перевёлся в Туркестан, впоследствии стал полным генералом. А тридцатипятилетний Зыков, заняв редакторское место, стал надёжным помощником Милютина.
К моменту назначения редактором газеты воспитанник 1-го кадетского корпуса и выпускник Императорской военной академии проявил себя и в научной работе, и в боевой деятельности. Находясь в комиссии генерала Тотлебена, Зыков составил большую часть первого тома «Описания обороны Севастополя», а за отличия при усмирении польского восстания, во время которого он командовал отдельным отрядом и разбил при местечке Лочине крупную шайку повстанцев, был награждён золотым оружием.
- Проходите, Сергей Павлович, - пригласил Милютин редактора газеты. - Прочтите, - протянул он Зыкову послание князя Долгорукова.
Когда чтение письма было окончено, военный министр вложил его вновь в конверт и отложил в сторону. Воля императора, изложенная в нём, обсуждению не подлежала. Хотя оба офицера, как большинство в армии, осуждали пристрастие государя к пруссакам, его открытые заявления сочувствия успехам немецкого оружия.
Пока государь радовался успехам своего дяди и друга, будущего императора Вильгельма I, большинство мыслящих людей русского общества, за исключением, пожалуй, приближённых императора да тех же прибалтийских немцев, настороженно наблюдало за образованием новой могущественной державы посреди европейского континента. Неприятно выглядела щедрая раздача немцам русских орденов: Георгиевские кресты сыпались на германских генералов и офицеров, как будто они сражались за интересы России. В то же время русские герои не единожды оказывались обойдёнными.
Оказывать влияние на политику Александра II в отношении Германии Милютин не мог. Для этого нужно было бы идти на прямой разрыв с императором. А это для военного министра было невозможным, да и не привело бы ни к каким положительным результатам. Несмотря на несогласие с деятельностью Александра II по некоторым вопросам, военный министр с уважением относился к его смелым и энергичным деяниям, буквально на глазах преображающим Россию.

* * *

НЕЛЕГКА участь общественного деятеля, избравшего путь реформ. Если революционеры всех мастей обещают путём переворота (revolution - вращать, возвращать назад) и разрушения старого быстрейшее благоденствие, если консерваторы указывают на необходимость уничтожения вредоносных новшеств, чтобы вернуться к прежним «златым дням», то реформатор может лишь требовать напряжённой кропотливой работы, результаты которой могут сказаться, скорее всего, в неблизком будущем.
Реформатор - это консерватор для революционеров и революционер для консерваторов. Потому он является мишенью и для тех и для других. Не случайно именно Александр II, сделавший для облегчения участи народа столько, сколько не сделал ни один из его предшественников, вынужден был скрываться от дворянства за дверьми секретных комитетов, на заседаниях которых обсуждались проекты новых реформ. И он же стал мишенью для революционеров-бомбистов. Ни за одним из царей, кажется, не охотились с такой яростью. Березовский, Каракозов, Соловьёв, Халтурин...
Окружение Александра II в силу этих обстоятельств менялось, становилось всё более консервативным. В 1868 году, как несколькими годами ранее, началась новая яростная кампания против Милютина. Повели её министр внутренних дел генерал-адъютант Александр Тимашев, а также шеф жандармов и начальник III отделения канцелярии его императорского величества генерал-адъютант граф Пётр Шувалов.
НА ЭТОТ РАЗ атака была направлена в первую очередь против «Русского инвалида». К тому времени в высших сферах витала мысль о необходимости создания единой официальной газеты - «Правительственного вестника», который должен был «отнять всякий официальный характер» у других газет, прежде всего у «Русского инвалида». Представили и Всеподданнейший доклад о вредном направлении органа Военного министерства. Совет министров, обсудив этот вопрос, постановил прекратить издание «Русского инвалида».
27 октября 1868 года последовало Высочайшее повеление об издании с 1869 года «Правительственного вестника», и в тот же день в «Русском инвалиде» появилось уведомление о прекращении выхода газеты с 1 января 1869 года. Оно было повторено четырнадцать раз.
Однако это уведомление оказалось преждевременным. Через месяц военный министр получил Высочайшее указание, что «Русский инвалид» должен издаваться и впредь. Но на особых основаниях. Газета переставала быть общеполитической, становилась сугубо военной.
Начинался новый этап в её истории. Объединённую редакцию газеты «Русский инвалид» и журнала «Военный сборник» возглавил редактор журнала Генерального штаба генерал-майор Пётр Кононович Меньков.
А Сергею Павловичу Зыкову представилась возможность проявить себя в комиссии генерал-адъютанта Сколкова для объезда и реорганизации Сибири. В 1878 году, когда предвидели возможную войну с Англией, он назначается начальником штаба морской и береговой обороны Кронштадта. Впоследствии состоял в военно-научном комитете Генерального штаба. При этом постоянно продолжал писать. Был постоянным сотрудником «Санкт-Петербургских ведомостей», «Отечественных записок», «Военного сборника», несколько лет редактировал «Русскую старину», Составил, написал, перевёл на русский язык не один десяток книг.
Завершил службу Сергей Павлович Зыков полным генералом. Таким был один из выдающихся редакторов «Русского инвалида», при котором газета сделалась явлением в русской общественной жизни.
Подобного взлёта, какой был у «Русского инвалида» в военном ведомстве при министре Милютине, военная печать России больше, пожалуй, не знала.