O жертвах и истине

И надо небом рискнуть, 
И, может быть, невпопад. 
Еще нас не раз распнут 
И скажут потом: распад. 
Будь одинок, как перст!.. 
Словно быкам — хлыст, 
Вечен богам крест.

И. Бродский

Искусство жертвовать собой сегодня не в цене. Мы теряем умение восхищаться этим искусством в других и пестовать его в себе. А зря. Все хоть сколько-нибудь стоящее в истории человечества рождалось потому, что кто-то был готов жертвовать собой — ради мысли, ради дела, ради другого. Великое искусство, великая политика, великая религия, великая, в конце концов, любовь проистекают из того момента, когда находится кто-то, кто не боится принести себя в жертву.

Показателен исторический успех христианского мировосприятия, которое провозгласило: недостаточно жертвовать ягнятами, телятами, голубями, любым вашим имуществом; вы должны жертвовать собой. Не мешало бы прочувствовать и величайший антиэдипов, антиобывательский пафос знаменитого пассажа: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк 14:26). Пассаж этот говорит об условиях возможности победы в больших идейных противостояниях, в измеренных историческими масштабами конфликтах мировоззрений/«заветов». И когда в следующий раз вы откажетесь от публичного отстаивания своих принципов (скажем, от участия в митинге; хотя одним митингом, понятно, список возможностей отстаивать свои убеждения и права не исчерпывается), сославшись на то, что «меня уволят с работы/у меня дети/мы едем на дачу», представьте, что вам на это ответил бы Иисус Христос. И подумайте, так ли далеко вы мировоззренчески находитесь от Владимира Путина, который готов уничтожить ст. 31 Конституции РФ, лишь бы расчистить путь тем, кто торопится на дачу, в объятия уютного, деидеологизированного и деполитизированного эдипова треугольника. «Свету ли провалиться или вот мне чаю не пить? Я скажу, свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить» (так рассуждает подпольный парадоксант Достоевского, а также всякий, кто комфорт бытовой ценит выше смысла и правды и кто не понял еще, какое удовольствие несет с собой комфорт идейный).

Каждый раз, когда вы проявляете принципиальность, вы идете на определенные риски. Вообще же единственно верным симптомом того, что вы именно принципиальность проявляете, а не конформную внутритусовочную имитацию ее, будут щелчки по носу и тумаки, которые вы вдруг начнете получать от судьбы. Жизненные обстоятельства начнут вас, как выражаются у нас в колонии, «крепить». Но это нормально, это даже хорошо, потому что это знак того, что ваше высказывание прочитано, ваше заявление принято к рассмотрению.

Молодая эсерка Катя Олицкая в начале 20-х годов ХХ века этот механизм понимала буквально и сетовала, что она, вероятно, недостойна того, чтобы сесть в тюрьму, поскольку этой чести удостаивается не каждый политик.

Она, по всей видимости, следовала логике, родственной логике того, кто однажды сказал: «Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас, и будут поносить» (Лк 6:22). Негативная реакция всегда будет сопутствовать подлинной принципиальности. Если за принципиальность вас только «гладят по голове» и целуют в лобик — это не принципиальность, это маскирующийся под нее вид конформности. Если вы пишете в комментах у Навального «Путин-вор», это не принципиальность, а проявление социально одобряемого (в данном обществе) поведения. А вы пойдите на съезд ОНФ и скажите то же самое там. Почему нет? И проповедующему апостолу Павлу, в свое время побиваемому регулярно камнями и палками, тоже было несладко. А когда Сиддхартха Гаутама покинул родительский дворец, чтобы много лет спустя стать Буддой, не говорили ли ему вслед, что он «просто с жиру бесится» и вообще, что ему не сидится спокойно, у него же все есть, а изменить он ничего не изменит?

Жизнь стала бы чуточку лучше, если бы люди действительно придерживались категорического императива Канта: «Всегда поступай так, чтобы максима твоего поступка могла стать всеобщим нравственным принципом». Кант ставит акцент: речь идет именно о категоричном, а не о гипотетическом императиве. Гипотетический основан на определенном условии: «Если…, то делай…» Например, «поступай с людьми так, как хочешь, чтобы они с тобой поступали». Гипотетический императив основан на определенном интересе, и потому он излишне прагматичен. Если хочешь, чтобы тебе не лгали, не лги сам. А если я — жулик, скажем, и вор, и лгать мне выгодно настолько, что я готов терпеть издержки, порождаемые тем, что мне врут в ответ?

Политические перемены происходят, когда появляется критическая масса людей принципиальных. Только они смогут выработать и отстоять альтернативную господствующей систему ценностей. Ровно потому аргумент «зачем я буду соваться в протест, все равно ничего не изменится» является самообманом. Каждый человек, решивший быть принципиальным, бесценен. А принципиальность, умение сопротивляться несправедливости и лжи проявляется и отрабатывается в мелочах, но эти мелочи-то в итоге и оказываются самыми важными. «Любой поступок в нашей жизни может показаться ничтожной малостью, и все равно крайне важно его совершить». Это Ганди.

Мой путь и мой выбор — ценой своей жизни дать понять, что другой мир возможен. В котором творчество, страсть к осмыслению, нравственный и интеллектуальный поиск являются единственно возможными гегемонами. Я просто отказываюсь жить согласно правилам и ценностям захватившей нашу страну бюрократической охранительской машины. Это приносит мне большое удовольствие. И свободу. Машина в ответ злится, мстит тем, кто отказывается следовать из страха перед ней ее извращенной логике. А вдруг и другие последуют примеру того воробья из сказки Чуковского и, вместо того чтобы трепетать перед тараканом, просто съедят его?

Сила не у тех, кто владеет постами и автозаками, но у того, кто свободен от страха.

фотография: Андрей Стенин/РИА Новости