Великий Пушкин, 185 лет назад написавший поэму «Полтава», увидел в истории гетмана Мазепы не предательство, а порыв к свободе

Иллюстрация к поэме А.С. Пушкина «Полтава». Художник Константин Трутовский
В 1828 году, в начале осени, Пушкин завершает яркую и противоречивую поэму «Полтава», которая совсем не так льстит государству российскому и самодержцу Петру, как это уже 185 лет изображают критики. Несколько лет назад украинская делегация (конечно, при Викторе Ющенко) ошарашила давно уже мирных, степенных шведов, изживших авантюризм и героизм короля-полководца Карла XII, любителя войны ради ее драйва и боевых искусств. Швеции предлагалось поставить в Стокгольме на украинские деньги памятник противнику Петра, сподвижнику Карла гетману Мазепе.
Этот эстетико-конфронтационный проект, конечно, не был осуществлен. Но исколотая память жаждущего независимости народа затихает долго, и ученик великого Параджанова Юрий Ильенко снял в начале 2000-х фильм «Молитва о гетмане Мазепе». Было глупо со стороны наших прокатчиков отказываться с ужасом от этой ленты. Повторилась история с фильмом «Катынь», который долго держали под спудом.
Но историю не спрячешь, не зароешь в гладкое и сладкое имперское вранье, и первым это понял Пушкин. Он не лгал и не кадил, а его эзопов язык — это честная попытка изложить все да и нет.
На Пушкина должны молиться черкесы. Их разбили, но не покорили, его Кавказ не укладывается в николаевские прописи. А судьбу Украины он прочел на два века вперед, от Тараса Шевченко до Василя Стуса, погибшего в советских лагерях. Гетман Дорошенко, Войнаровский, племянник Мазепы, воспетый Рылеевым, сам Мазепа, диссиденты Олекса Тихий и Вячеслав Чорновил — все эти порывы к свободе хорошо ложатся на текст «Полтавы».
Нигде в поэме Пушкин, грамотный историк, не называет Мазепу изменником Родины. «Изменник русского царя» — вот его диагноз.
Много их, царей, было. А Родина у каждого своя. Вот манифест роковой борьбы гетмана: «Давно замыслили мы дело; теперь оно кипит у нас. Благое время нам приспело; борьбы великой близок час. Без милой вольности и славы склоняли долго мы главы под покровительством Варшавы, под самовластием Москвы. Но независимой державой Украйне быть уже пора: и знамя вольности кровавой я подымаю на Петра».
Пушкин не мог не прельститься вольностью, даже обреченной. Он сопереживает, хотя риск велик и издержки непомерны.
Комментарии
Комментарий удален модератором
Комментарий удален модератором