45 лет назад советские танки загромыхали гусеницами по брусчатке Вацлавской площади в Праге. А на Красную площадь в Москве вышла кучка храбрецов, протестующих против этой оккупации с целью удушения так называемой «пражской весны». Пять лет назад, когда чехи отмечали 40-ю годовщину начала этой оккупации, я на той же Вацлавской площади оказался с Павлом Литвиновым, участником той самой знаменитой протестной демонстрации на Красной площади. Мы встретились с Павлом возле одного из советских танков, выставленных тогда на Вацлаваке на всеобщее обозрение. На броне сидели добродушные парни с автоматами, выряженные в советских солдат. Из дула пушки торчал букет алых роз. Вот короткий фрагмент записи нашей тогдашней беседы.
(Архивная запись)
Владимир Тольц: Теперь ясно, что ввод танков в 1968 году в Чехословакию не только положил конец либерализации политического режима, начатой тогда так называемой «пражской весне», он – контрольная точка, одна из таких, где начинается конец социализма. Задавив здесь реформаторский социализм, Советский Союз породил усиление диссидентского движения внутри восточного блока, породил всемирный протест против этой акции, что, в конце концов, разрушало именно сам советский государственный коммунизм или социализм, называйте реальный коммунизм – как угодно. Что сейчас означает на такой дистанции… я рассказал, как я воспринимаю, а что означают для тебя эти события чешские, с одной стороны, а с другой стороны, советская военная реакция – что это для истории дало?
Павел Литвинов
Павел Литвинов: Я думаю, что для меня все-таки вопрос социализм, капитализм с человеческим лицом, без человеческого лица – это вторичный вопрос. Для меня один вопрос – человеческое лицо независимо от того, что будет вместе с ним. То есть для меня права человека, то, чтобы людей не убивали и давали им высказывать свое мнение, и не давили бы их танками – главное. А по какому принципу их давят – от имени капитализма, социализма, любого типа тоталитаризма, автократии, фашизма, как угодно назови – абсолютно вторичное дело. Поэтому для меня есть две стороны: сторона человеческая, гуманистическая и сторона тоталитарно-танковая. И в этом смысле как люди эволюционируют в плане политических систем, в общем, я думаю, что капитализм какого-то типа, так сказать (я не специалист в этом плане), лучше, потому что это более свободный строй. Я верю в свободный рынок и так далее, но в общем люди находят какой-то баланс. Есть вариант шведского капитализма и американского – они различны, но все же обе гуманные системы. Поэтому вопрос об этих системах не стоит, вопрос стоит о гуманизме. Вопрос о том, как перейти от полицейского государства к неполицейскому государству. Все остальное вторично.
Владимир Тольц: Павел Литвинов, участник протестной демонстрации на Красной площади в Москве в августе 68-го года, один из кучки храбрецов, о которых говорят теперь, что они в 68-м спасли честь России. Среди представителей чехословацкого руководства, арестованных тогда и насильно привезенных в Москву, тоже нашелся один такой, про которого и ныне говорят, что он в Москве спас честь Чехословакии. В августе 2008-го года я посвятил этому человеку один из выпусков «Разницы во времени». Сейчас я хочу познакомить вас с фонограммой той давней передачи.
(Архивная запись)
Владимир Тольц: В апреле 1968-го, в ту самую пражскую весну, которая дала имя короткой, загашенной танками вспышке чехословацкой либерализации, ему исполнилось 60. За плечами – две войны на разных континентах, участие в которых в качестве военного врача отмечено наградами разных стран. А впереди, – кто мог это знать тогда, пражской весной 1968-го? – впереди короткий советский плен и, может быть, самый героический поступок его жизни, а затем 11 лет в изоляции и смерть в безвестности. Теперь говорят, что в августе 1968-го он в Москве спас честь Чехословакии. Тогда, в советской столице, он оказался единственным из насильственно привезенных туда руководителей этой страны, кто не подписал так называемый «Московский протокол». Официально он именовался «Программа выхода из кризисной ситуации». В ней было 15 продиктованных Кремлем пунктов, ставящих крест на чехословацкой реформации 1968 года. Человека, отказавшегося подписаться под ними, звали Франтишек Кригель. Ему и посвящаем мы сегодняшнюю передачу.
Тот, кто не подписал…
О Франтишке Кригеле рассказывает Нелли Павласкова.
Нелли Павласкова: Франтишек Кригель родился в еврейской семье скромного достатка в 1908 году в городе Станислав, входившем в состав Австро-Венгрии и после Первой мировой войны ставшем польским. После смерти отца одиннадцатилетний Франтишек помогал матери прокормить большую семью. Блестящий ученик, он хотел получить образование в университете, но во Львове в те годы существовала процентная норма для евреев, поэтому в 1926 году Кригель уезжает в Прагу и поступает на медицинский факультет немецкой части Карлова университета: в его семье говорили по-польски и по-немецки. Чешского языка он тогда не знал, но вскоре уже говорил на этом языке без акцента, позже он выучил английский, французский, испанский и даже немного китайский.
В Праге ему пришлось зарабатывать на учебу трудом грузчика на вокзалах, санитара в больницах. И немудрено, что Кригель, чувствуя себя пролетарием, становится активным членом левого студенческого движения, а в 1931 году вступает в компартию Чехословакии. В 1934 году Кригель – врач-ассистент в Первой пражской клинике. Чехословакия становится его второй родиной, о которой он пишет, как «о заслуживающем всяческого внимания острове демократии и культуры в восточной Европе». На этом заканчивается сравнительно спокойная часть биографии доктора Франтишека Кригеля и начинается его боевая эпопея.
Близким другом Франтишека Кригеля был сын его однокурсника Франтишек Яноух (ныне он профессор, атомный физик, живет с 1968 года в Стокгольме). Политический эмигрант, профессор Яноух все годы чехословацкой несвободы активно помогал чешским диссидентам, организовал сбор средств для репрессированных и их семей, постоянно будировал Запад, напоминая ему о реставрации сталинизма в Чехословакии. Франтишек Яноух – автор обширного эссе под названием «Кригель – политик, спасший честь Чехословакии» – пишет:
«С первого декабря 1936 года Франтишек Кригель – фронтовой врач в Испании, на мадридском фронте. Он просто не мог остаться в стороне от испанских событий и отправился на помощь республиканцам в их первом столкновении с фашизмом. В 1937 году он уже стал главным врачом 45-й дивизии Интербригады. В Испании он остался до февраля 1939 года – покидает эту страну одним из последних интербригадистов, и на испано-французской границе именно он передает знамя Интербригад в руки испанских партизан. С февраля 1939 года французы держали его в разных своих лагерях для интернированных, а с началом Второй мировой войны Кригель надолго исчез из виду. Никто о нем ничего не знал и не слышал. В оккупированной немцами Чехословакии, он, естественно, не мог появиться».
Нелли Павласкова: О судьбе Кригеля ничего не знала и семья его ближайшего друга, пражанина доктора Яноуха. Но спустя девять лет он снова появился в Праге.
«Осенью 1945 года в нашей квартире позвонил телефон. Глубокий мужской голос в трубке справлялся о моем отце: «Он жив? Выжил?» - «Отец был в Освенциме и Маутхаузене, но выжил, вернулся и теперь снова работает врачом», - ответил я. – «А ты, верно, будешь молодой Яноух? Передай отцу, что звонил Франта Кригель. Я в аэропорту в Праге, прилетел из Индии и лечу во Франкфурт, через пару дней вернусь».
Это была моя первая встреча с легендарным доктором Кригелем. От родителей я узнал, что до войны, когда я еще лежал в пеленках, отец с Кригелем усердно изучали по вечерам в нашей квартире «Анти-Дюринг» и вели дискуссии на политические темы.
Через неделю после звонка в нашей квартире появился и сам Кригель. Это был невысокий, крепко сбитый веселый человек в серо-зеленом плаще. Он явился к нам с чемоданами и рюкзаком за плечами. «А ты как-то вырос за эти девять лет, - сказал он мне. - Можно сложить у вас мои вещички на несколько дней и переночевать?»
Так закончился долгий фронтовой путь доктора Кригеля, и так началось мое знакомство с человеком, ставшим после 1968 года главным врагом и мишенью для советской и чехословацкой пропагандистской прессы. Тогда же я узнал, что мой отец был единственным человеком, – все должно было оставаться в страшной тайне – проводившим Кригеля в Испанию, он уезжал туда по собственному желанию, добровольцем».
Нелли Павласкова: Я обратилась к автору воспоминаний о Кригеле, его младшему другу Франтишеку Яноуху, с вопросом: каким вам помнится доктор Кригель сейчас, через тридцать лет после его смерти?
Франтишек Яноух: Кригель был одним из самых ярких личностей, с которыми я встречался, с которыми я имел счастье дружить. Наше знакомство началось сразу после моего рождения, потому что он был другом моего отца, и потом продолжалось, когда он вернулся в 1945 году из Индии, так сказать, после окончания Второй мировой войны. Я думаю, что это была самая яркая личность на чешской политической сцене.
Нелли Павласкова: После 1968 года усилия коммунистической пропаганды были направлены на то, чтобы представить Кригеля как «американо-сионистского шпиона и наймита». Так, например, заместитель министра иностранных дел Чехословакии Душан Спачил на международной конференции в Стокгольме в 1977 году повторял за коммунистической газетой «Руде Право», что Кригель – «международный авантюрист и майор американской армии». Кригел действительно был майором. В 90-е годы Франтишек Яноух передал чешским историкам документ, все это время хранившийся у него в семье.
«Его превосходительство дон Хуан Негрин Лопет, президент министерского Совета и министр национальной обороны заявляет:
«Подтверждаю, что господин Франтишек Кригель воевал в Испании в интербригадах в звании майора медицинской службы во имя защиты свободы и привилегий Народа Испанского, в 45-й дивизии Интербригады. Правительство Республики выражает ему благодарность от имени народа, он заслужил ее своей преданностью, верностью и своим поведением на благо Испании во второй испанской войне за ее независимость.
Барселона 28 октября 1938 года.
Его Превосходительство дон Хуан Негрин Лопет, министр национальной обороны».
Нелли Павласкова: Но где же был Франтишек Кригель с 1939 по 1945 год, пока не появился в квартире своего пражского друга? Об этом Франтишек Яноух пишет так:
«В 1939 году в полном разгаре была китайско-японская война. В этом же году Норвежский комитет помощи демократической Испании вместе с Красным Крестом предоставляет средства для закупки медикаментов и медицинской аппаратуры для Китая и организует переброску испанских добровольцев в Китай, покупает билеты на пароход для двадцати врачей, среди них – и доктор Кригель, а также брат пражского писателя Эгона Киша, доктор Бедржих Киш. Пароход отправился из Марселя в Гонконг, а врачи были приняты Чжоу Эньлаем в Чуньцине. Я это подчеркиваю потому, что после 1968 года советские и чехословацкие пропагандисты распространяли о Кригеле вести, что во время японо-китайской войны он работал на стороне Чан-кай-ши и даже был его личным врачом. Я хочу напомнить, что тогда между компартией Китая и Гоминданом был создан единый фронт, и все армии были подчинены руководству Чан-кай-ши, и что в этой единой армии воевали и советские летчики, и советские военные специалисты.
После того, как Германия напала на Советский Союз, Кригель подал заявление о вступлении в Красную Армию, заявление было принято, но ответа не последовало…
В невероятно тяжелых и примитивных условиях врачи-добровольцы обязались жить и находиться на довольствии, как и китайские бойцы. Кригель стал главврачом группы и непосредственным участником боев на фронте в Хунани. В это время японцы занял почти все китайские порты, поэтому начинаются бои в джунглях за дорогу в Бирму. Ввиду того, что врачи-добровольцы не входили в состав китайской армии, китайский Красный Крест оформляет их как договорных врачей американской армии при китайских боевых подразделениях. За героизм и самоотверженную работу доктор Кригель был награжден высшей американской гражданской наградой – Эмблем фор Мориториус».
Нелли Павласкова: В 1944 году о нем писали и американские газеты, - например, «Сатурдей Ивенинг Пост»:
«Полковник Браун характеризует доктора Франтишека Кригеля, как одного из самых отважных людей из тех, кого он видел. В боях Кригель шел сразу за танками и под огнем предоставлял помощь раненым. Недавно он предоставил помощь 46 китайским бойцам прямо на поле боя. Доктор не хочет говорить о своей работе в эту страшную ночь, но с восхищением рассказывает о китайском солдате, который бросил четыре противотанковые гранаты, поджег танк и уничтожил весь его экипаж. Доктор Кригель говорит, что китайские бойцы - как дети, но при этом они отважны и ведут себя, как настоящие мужчины. «Это самые стойкие и самые неприхотливые бойцы, которых я когда-либо видел», - рассказывает доктор Кригель» .
Нелли Павласкова: А вот характеристика Кригеля, данная ему его начальником, подполковником медицинской службы армии США Гордоном Сигревом:
«Деятельность доктора Ф.Кригеля заслуживает наивысшей оценки; его лояльность к подразделению и его задачам находилась на высшем уровне. Кригель – выдающийся хирург, опытный радиолог, но он не отказывается и от более трудных заданий в работе с китайскими подразделениями. Доктор Кригель – выдающийся главврач, его высокая мораль служила постоянным примером для всех офицеров и солдат его подразделения – американцев, британцев, бирманцев и китайцев».
Нелли Павласкова: Эта служебная характеристика точно отразила главные черты характера Кригеля, таким он оставался и все последующие тридцать лет, прожитые им в Праге. Осенью 1945-го Кригель хотел продолжить карьеру врача, но бурные политические события закружили его, и он стал одним из руководящих лиц в пражской организации Компартии Чехословакии. В 1948 году он поддерживает коммунистический переворот в Чехословакии, становится заместителем министра здравоохранения.
Франтишек Яноух пишет, что даже на высоком министерском посту Кригель оставался скромным и деликатным человеком. Он жил в семье Яноуха до 1946 года, и однажды случилось так, что он поздно пришел домой, дверь была закрыта на цепочку. Чтобы не разбудить друзей, Кригель расстелил газеты на полу и так спал до утра, сидя на лестнице.
Владимир Тольц: Тот, кто не подписал…
Сегодняшний выпуск нашей программы посвящен Франтишку Кригелю, герою-одиночке «пражской весны», человеку, отказавшемуся подписать Московский протокол, ставящий крест на чехословацкой реформации 1968 года. Свой рассказ о нем продолжает Нелли Павласкова.
Нелли Павласкова: В министерстве Кригель работал до начала 1952 года, тогда в Чехословакии начались массовые аресты высокопоставленных коммунистов, испанских интербригадистов и неугодных Москве лиц. Кригеля без всякого объяснения выгоняют их министерства. Об этом периоде Франтишек Яноух пишет:
«Неприятности начались у Кригеля уже в конце 1951 года. Тогда в Чехословакии под присмотром советских советников и при режиссуре МГБ готовились большие политические процессы. Жизнь и происхождение Кригеля были лакомым кусочком для горилл из «органов». Начинается расследование его пребывания в Испании, в Китае, а поскольку процессы имели ярко выраженный антисемитский характер, то в оборот пошли и его происхождение, и национальность, и знание языков, и его международные связи… Безопасность вызывала на допрос и моего отца, который сказал, что не знает более чистого и преданного родине человека, чем Кригель.
Кригель был долго без работы, но в конце концов был принят младшим ординатором в одну из пражских больниц, где освоил новую для него область – ревматологию.
После смерти Сталина в период политических реабилитаций Кригель становится замдиректора Института ревматологии, получает ордена Красной звезды, Труда и другие».
Нелли Павласкова: У Кригеля, по воспоминаниям его близких, уже в начале шестидесятых не было сомнений в том, что он воевал 9 лет на разных фронтах не за такую свободу. Пишет об этом Франтишек Яноух:
«Кригель развил бурную политическую деятельность реформаторского характера. В качестве члена президиума парламента Чехословацкой республики он старался преобразовать этот кукольный театр, послушно выполняющий волю Политбюро, в демократический орган; он ввел невиданное доселе правило интерпелляций – письменных запросов правительству по какому-нибудь важному вопросу за подписью нескольких депутатов – и вообще вел себя «не по правилам». В1967 году он открыто говорил о кризисе в компартии, и поэтому совершенно естественно после прихода к власти реформатора Дубчека Кригель занял место председателя Национального фронта ЧССР и члена Политбюро ЦК КПЧ. Ему было тогда шестьдесят лет, и он, честно говоря, мечтал уже о тихой работе врача в клинике. Но судьба распорядилась по-другому».
Нелли Павласкова: Из эссе Фратишека Яноуха «Кригель – политик, спасший честь Чехословакии»:
«Кригель был единственным известным мне политиком, который никак не обогатился за годы своей карьеры. Начиная с 1946 года, он продолжал жить в скромной двухкомнатной квартире на Виноградах, с той же самой обстановкой. В доме прибавились только книги и картины. Не было у супругов Кригель ни вилл, ни загородных домов. Не было и детей. Жена Франтишека Рива была во время войны подпольщицей в одной группе с Юлиусом Фучиком, была арестована, прошла нацистские концлагеря, это была оптимистичная и сильная духом женщина. Она пережила мужа на двадцать лет.
В 1968 году Кригель был одним из самых радикальных политиков, допускающих многопартийность, за что добился персональной ненависти со стороны советских вождей. Еще до оккупации Брежнев требовал у Дубчека отстранения Кригеля, наряду с введением цензуры и запрещением Клуба бывших политзаключенных. Дубчек Брежнева не послушался… В отношении советского Политбюро к Кригелю всегда чувствовалось что-то личное, злобное…»
Нелли Павласкова: Говорит доктор Яноух.
Франтишек Яноух: Он мне сказал несколько раз – это было летом 1968 года, после встречи в Черне, – он мне сказал, что он не может спать, потому что увидел непосредственно, вблизи, в чьих руках находится судьба мира, в каких примитивных руках, какие грубые люди, примитивные люди решают судьбу человечества. И он сказал, что очень удручен этим, опечален этим, и он очень беспокоится.
Нелли Павласкова: Мне недавно рассказала переводчица, одна из тех четырех, которых привезла чехословацкая партийно-правительственная делегация на переговоры с советским Политбюро в Черне на Тиссе, что от Подгорного, Косыгина и Шелеста просто шли какие-то волны антисемитизма по отношению к Кригелю. Они по-всякому коверкали его фамилию, пока Йозеф Смрковский не заявил протест. Это подтвердил и Франтишек Яноух.
Франтишек Яноух: У меня такие же данные. Во-первых, подтверждал это Кригель, хотя он, так сказать, не любил об этом говорить. Но одна из переводчиц, которой уже нет в живых, Яна Нойманова мне рассказывала это, что о нем Шелест и Брежнев, и, не помню, может быть, даже Косыгин говорили, что «нам этот еврей тут будет говорить и приказывать». Он, так сказать, старался завоевать для Чехословакии какое-то пространство для свободного демократического развития. Он ведь с 1963-64 года очень активно участвовал в работе Центрального комитета и работал очень активно, был председателем комиссии по иностранным делам чешского парламента, объездил весь мир в составе, как руководитель, делегации на заседании межпарламентских уний. И когда он возвращался, он мне говорил, какое просто отставание Советского Союза и Чехословакии, стран Варшавского пакта, что это просто недопустимо, и надо что-то сделать.
Нелли Павласкова: Но вот настало то, что многие предсказывали, а другие не хотели им верить. В своих воспоминаниях профессор Яноух пишет:
«21 августа, в полночь, меня разбудил телефон. Звонила жена Франтишека Рива: «Мы оккупированы. Разбуди своих знакомых и приезжай ко мне…» Это была страшная ночь, ночь как из фильма ужасов. В половине шестого кто-то позвонил в дверь квартиры Кригеля. Я открыл. Передо мной стояли двое неизвестных в светлых плащах. «Мы пришли к доктору Кригелю». – «Что вы от него хотите?» – «У нас для него важное сообщение!»
Я попросил их показать документы. Это были офицеры чехословацкой госбезопасности, вид у них был несколько сконфуженный, они уже побывали на улицах города и видели, что там творится – массовый отпор оккупантам. Один из них набрал какой-то номер по телефону и сказал: «Говорит Ворона. Звоню из квартиры доктора Кригеля. Приказ не может быть выполнен».
Нелли Павласкова: Приказ не мог быть выполнен, потому, что советские гэбэшники работали быстрее. В эту ночь все чехословацкое Политбюро заседало в кабинете Дубчека в здании ЦК партии. Туда после трех ночи ворвались советские десантники из Таманской дивизии и направили автоматы на всех сидящих. Чешское Политбюро сидело несколько часов под дулами пришельцев. Только один Кригель заявил, что наутро им всем надо быть отдохнувшими и сильными, лег на ковер, под голову положил свой портфель и через десять минуту в помещении раздался его богатырский храп. Советские десантники и их полковники сильно разнервничались – храп выходил за рамки обычного сценария ареста.
В 10 утра 21 августа Кригель был вывезен в одном бронетранспортере с Дубчеком в пражский аэропорт. В другом ехали тоже арестованные премьер-министр Черник, председатель парламента Смрковский и другие дубчековцы из Политбюро. В машине Кригель неустанно протестовал и, наконец, добился того, что десантники открыли окно – тогда узники видели, куда их везут. В аэропорту их посадили в военный самолет, который приземлился на военном аэродроме в Карпатах. Позже их перевезли в Москву, но без Кригеля.
В Праге в этот же день в советском посольстве посол Червоненко пытался по заранее разработанному плану сколотить «революционное рабоче-крестьянское правительство», именем которого ночью и было арестовано чехословацкое Политбюро. Это правительство должно было взять власть в стране и назначить ревтрибунал для наказания реформаторов «с человеческим лицом». Но все кандидаты в новое правительство – это были в основном старые советские агенты, сталинские кадры – струсили (позже они возьмут реванш) и, как один, отказывались от этой миссии, тем более что чешское подпольное радио начало передавать, что происходит в советском посольстве. Эти сведения сообщал из посольства под носом у Червоненко секретарь ЦК Зденек Млынарж.
Владимир Тольц: Тот кто не подписал…
Мы продолжаем выпуск нашей программы, посвященный Франтишку Кригелю – единственному из привезенных насильно в Москву после оккупации Праги в 1968-м членов чехословацкого руководства, который отказался подписать капитулянтский Московский протокол.
Слово - Нелли Павласковой.
Нелли Павласкова: Чешский драматург и публицист Карел Штайгервальд в канун сорокалетия советской оккупации написал, что Червоненко надо было тогда поставить своих агентов-трусов к стенке.
Карел Штайгервальд: Ну, это такая комическая вставка в рассказ о трагедии. Советские правители давно уже создали в непослушной Чехословакии свою «пятую колонну», она призвала державу на помощь от имени страны, которая ее на это не уполномочила, а русские, как всегда, «пошли навстречу» просьбе о помощи, которую они всегда называют «братской». Это была их типичная политика и приемы, которые, как ни странно, не сработали только в Финляндии в 1945 году. А в августе 1968-го их планы создать у нас революционное правительство из своих ставленников провалились, потому что отпор населения был настолько мощным, что «пятая колонна» просто испугалась гнева народа. Они струсили и подвели Советский Союз, и за это Брежневу надо было их поставить к стенке. Ясное дело.
Нелли Павласкова: Червоненко не желал угомониться и поехал в Пражский Град к президенту Свободе, с намерением повлиять на него, чтобы он назначил новое революционное правительство. Но Свобода, старый боевой генерал, затопал ногами на советского чрезвычайного и полномочного посла, заявив, что никакого нового правительства не будет, взял секретарей ЦК и свою свиту и 22 августа отправился в Москву выручать законных руководителей своей страны.
О том, что происходило с ним после ареста, Франтишек Кригель рассказал своему другу Франтишеку Яноуху. Тот пишет:
«Кригеля держали в абсолютной изоляции в каком-то домике недалеко от Калуги. Ему запретили слушать радио, читать советские газеты. Все это время он читал «Галлилея» Брехта, книжечку, оказавшуюся в кармане пиджака. Через четыре дня к нему пришел высокий чин и приказал приготовиться к отъезду. Куда? Неизвестно.
Через несколько часов машина привезла его в Кремль. Кригель рассказывал, что когда его повели по кремлевским коридорам и залам, где было полно разных офицеров и чиновников, все как-то затихли и с любопытством его рассматривали. По коридорам неслось:
- Это Кригель! Ведут Кригеля!
В Кремле Кригелю был предъявлен для подписания предварительный текст Московского протокола. Он прочитал его и заявил: «Я не могу подписать ТАКОЕ. Это был бы конец чехословацкого суверенитета. Никто из нас не имеет конституционного права подписывать так далеко идущие обязательства»…»
Нелли Павласкова: Рассказывает личный секретарь Кригеля Милада Снетива.
Милада Снетива: Когда Франтишек Кригель отказался подписать протокол, то к нему в комнату в Кремле пришел разнесчастный Дубчек и сказал ему: «Франта, скажи, что мне делать?» Франтишек ответил: «Я могу тебе сказать только одно: я это не подпишу. Но предлагаю добиваться возвращения в Прагу, там созвать ЦК, парламент, руководителей областей и районов и с ними посоветоваться». Потом прибежал к нему Гусак и зашипел: «Или ты подпишешь, или…» Потом пришел президент Свобода и начал грозно кричать на Франтишека, что он видел горы трупов, кровь и смерти, и что уже не хочет видеть его труп и пролитую кровь в Чехословакии, и что этому надо воспрепятствовать. Франтишек ответил: «Я тоже видел горы трупов за девять лет фронта. Сейчас речь идет совсем о другом, и не кричи на меня, как на мальчишку».
Потом за Франтишеком пришли. Он рассказывал, как охрана привела его в помещение с распахнутым настежь большим окном и поставила его к нему, как бы предлагая совершить известный поступок. Так он долго стоял в одиночестве, в окно било солнце, был летний хороший день, а он не переставал думать о том, что его народ ставят на колени.
Нелли Павласкова: Но народ не собирался падать на колени перед оккупантами. Напротив, он лез на танки, кидал на них горящую паклю и пытался распропагандировать ничего не понимающих советских солдат. Первые колонны даже не соображали, где они оказались. В Праге всюду строили баррикады, люди громко протестовали, размахивали флагами и раздавали листовки с требованием вернуть похищенных руководителей. По признанию одного ныне 90-летнего российского генерала Павла Косенко, командующего в 1968 году 35-й мотострелковой дивизией, в одной из чешских деревень на него набросилось шесть женщин, они хотели его расцарапать и побить. В танкистов летели помидоры и яйца.
Вот звуковые зарисовки тех дней.
Звучат выстрелы, крики…
- Ты рус?
- Я? Нет.
- Украинец?
- Армен? Слабо знаю по-русски.
- Вы не знаете по-русски, а мы в Чехословакии учиться по-русски.
- Что ты имаешь против Чехословакии? Что тебя против нашей Чехословакии, против нам? Мы – чехи, знаешь?
- Ну.
- А ты ведь у нас стреляешь.
- Нет.
- Нет, не стреляешь? А почему ты тут приехал?
- Скажи мне теперь, вы наши друзья? Ну, скажи!
- Кто же мы тогда?
- Есть или не наши друзья вы?
- Друзья, конечно.
- И когда приходили друзья к другому другу так, как вы? Танки – как? Друзья так приезжают? Неправда!
Нелли Павласкова: В первую неделю оккупации было застрелено 108 чехов и словаков. За 22 года пребывания советских войск погибло 300 человек из-за несчастных случаев на дорогах, после столкновений с военной техникой оккупантов.
В первые дни оккупации напряжение не спадало, но появилась и какая-то жалость к воякам, сидящим на броне своих машин. Видно было, что им не подвозят ни еду, ни воду. В парках и дворах, где стояли их грозные машины с задранными дулами, они мылись в лужах, сидели в неглиже. На шестой день оккупации пражане, зажимая носы платками, подходили с очередными филиппиками к танкам и с изумлением разглядывали невиданное ими доселе изобретение – портянки, развевающиеся на ветру.
Звучит песня «Плохая армия»
Нелли Павласкова: Но перенесемся снова в Москву, в Кремль. Вот версия того, как подписывался Московский протокол, предложенная нам одним из тех, кто сдался. Это самый молодой член так называемой «чехословацкой делегации» - секретарь ЦК КПЧ Зденек Млынарж, тот самый, кто в 50-е годы учился вместе с Михаилом Горбачевым на юридическом факультете МГУ. Он был дубчековецем. Вот что рассказал Млынарж в своей книге «Холодом веет от Кремля», написанной им в 1978 году в эмиграции:
«Кригель как бы вовсе не воспринимал разговоры о политической аргументации, о политическом компромиссе, который, возможно, принесет нам новые возможности продолжения реформ. Он отказывался принимать в этом участие. Кригель в тот момент не производил впечатление политика, он был просто человеком, которому разбойники угрожали смертью, а в качестве выкупа требовали не деньги, а его честь, его детей и его жену…
Я думаю, что Кригель, которого и следующие три дня Брежнев по-прежнему держал, как пленника, в заточении, пришел к выводу, что он осужден на смерть и смирился с этим. У него не было необходимости в последние минуты жизни все испортить поступком, идущим против его совести.
Кригель вел себя тогда, как человек, а не как политик. Но, как показали последующие события, его поведение гораздо больше соответствовало ситуации, чем наше: мы тоже были людьми, которых шантажировали гангстеры, но при этом сохраняли иллюзию, что мы – политики, с которыми другие политики обсуждают политические проблемы.
Кригель же заявил, что никаких переговоров с советским Политбюро не поведет, и попросил отвезти его обратно в его заточение. Тут вдруг в советском Политбюро возникла такая мысль: Кригель должен присутствовать при подписании, - «режиссеры» хотели добиться, чтобы между нами возникла перепалка, чтобы мы, уже давшие свое предварительное согласие на подписание протокола, сами бы разошлись с Кригелем на глазах у всего советского Политбюро. Но Дубчек решительно отказался от этого спектакля, и заседание состоялось опять без Кригеля. Как он этого и хотел».
Нелли Павласкова: Остальные – а это были, как сторонники, так и противники Дубчека, – подписали протокол и сразу превратились из интернированных в «официальную делегацию на высшем уровне». В день ее отъезда кремлевские правители украсили улицы, ведущие во Внуково, флагами и вывели на них толпы ликующих москвичей. Однако «делегация» все не ехала. Видимо что-то случилось…
Снова послушаем Зденека Млынаржа:
«У Дубчека снова случился нервный срыв. Он трясся и говорил бессвязно. Появились врачи с какими-то шприцами. Дубчек отогнал их и вдруг к всеобщему ужасу заявил: «А вот и не подпишу ЭТО. Пусть делают, что хотят, – не подпишу».
Некоторые наши подбежали к нему и начали его убеждать, что теперь уже ничего не поделаешь, я тоже уговаривал его, но Дубчек, выслушивая наши аргументы, не желал менять своего решения: «Не подпишу - и все!» Это был его звездный момент ясновидческого прозрения. Все уладил успокаивающий укол, и когда начался последний тур давления, Дубчек уже был окончательно сломлен. Разрядка, наступившая после подписания, прошедшего со всей помпой, - с фотографами и камерами, - снова сменилась напряженностью. Встал вопрос об отъезде Кригеля вместе со всей делегацией.
История с Франтишеком Кригелем годится скорее для детективного романа из гангстерской среды, хотя и произошла она в Кремле. Началось с того, что Брежнев заявил, что лучше было бы, если бы Кригель не улетал вместе со всеми. « Оставьте его пока здесь, - сказал он. - Он не подписал протокол и только осложнит ваше положение в Праге». Дубчек и Свобода категорически заявили, что без Кригеля мы не вернемся. Брежнев возражал, что, мол, Кригель организует оппозицию против «консолидации» и будет нам самим в тягость. Тогда мы все окончательно поняли, что Кригель - арестант, что его держат, как заложника, да и сам Брежнев сказал, что он уже не входит в состав нашей делегации. Свобода пообещал, что после приезда обеспечит пребывание Кригеля и его жены в президентском замке в Ланах. Брежнев это понял так, что Свобода его там заточит в замке и возразил: «Он там у тебя убежит. Кто из вас может за него поручиться?» Глава банды хотел получить личные гарантии – как в детективе. Я, Шпачек и Шимон обещали поручиться за него, но этого было мало для того, чтобы Кригеля отпустили. Начались переговоры в кулуарах. Дубчек, Свобода, Черник и Смрковский, как на базаре, торговались с наивысшим руководством СССР. Результатом стало снова унизительное для Кригеля соглашение: узник будет нам отдан только в аэропорту, в Кремль он больше не будет впущен.
После всего этого кремлевские главари предложили нам посидеть перед отлетом, а Косыгин, которому меньше всего к лицу были светские манеры, начал шутить насчет старинного русского обычая, по которому дорогие гости не могут покинуть дом хозяина без чарочки водки перед уходом. Брежнев и члены политбюро поехали с нами в аэропорт, где состоялось официальное прощание перед телекамерами. В приставленном для нас самолете в самом деле сидел Кригель».
Нелли Павласкова: О развязке кремлевского фарса Кригель по возвращении рассказал своем другу Франтишеку Яноуху, а тот описал это так:
«После того, как Кригель отказался подписать капитулянтский протокол, он попросил друзей позаботиться о его жене, сказав: «Рива - девушка скромная, ей много не надо…» Потом он под автоматами был вывезен из Кремля, на внуковском аэродроме посажен в самолет.Кригель полагал, что его отправят в Сибирь. Только через несколько часов раскаленный от солнца самолет подрулил к зданию, и Кригель увидел, как охрана расстилала перед ним красный ковер и расставляла микрофоны. Потом появилась чехословацкая делегация в сопровождения советского начальства».
Нелли Павласкова: По другим воспоминаниями участников, Дубчек и Свобода, приехав в аэропорт, сразу спросили, где Кригель. Брежнев ответил, что в самолете. Не доверяя уже никому, Свобода отправил в самолет своего секретаря, и только убедившись, что Кригель действительно в самолете, приступил к церемонии прощания.
Первые шесть похищенных членов Политбюро Компартии Чехословакии ничего не знали о том, что происходит в оккупированной Праге. Единственное, что они успели увидеть из окна кабинета Дубчека за несколько минут до своего ареста, – это то, как советский солдат застрелил у них на глазах молодого чеха и как сбегавшиеся ночью к зданию ЦК люди в бессильном гневе грозили оккупантам кулаками. Они не знали, что настоящими героями стали простые люди Праги, Брно, Остравы, Либерца и других городов и сел. Вернувшихся из Москвы подписантов они встретили новыми песнями. Чешский бард Карел Крыл пел в ту пору: «Запирай, братишка, ворота, эта ночь не будет короткой, волку овечки захотелось…»
Звучит песня Карела Крыла
- А теперь вы как приехали? Как враги! Это правда, и это каждый скажет тебе, и не только тебе, всем. Это ваша ошибка, что в ваших газетах не пишут правду. Когда бы там правда была, вы бы не были должны приехать. У нас нет контрреволюции, как у вас пишется.
- Я просто выполняют приказ.
- Подожди, выполняешь приказ. А если тебе прикажут стрелять в нас, ты будешь тоже стрелять что ли?
- Этого приказа, я думаю, никогда не будет. В безоружных людей.
- Мы не хотим вас!
- Приезжайте как туристы, без оружия – пожалуйста. Почему же вы с оружием?
- И почему вы должны нас вести? Почему, скажи!
- У нас свой путь.
- Потому что мы другой дорогой идем – это не плохо.
- У нас должна быть у всех дорога одна – коммунизм.
- А когда мы не хотим?..
Звуки выстрелов и взрывов
Нелли Павласкова: Мне кажется, оккупанты были плохо подготовлены к вторжению. Оказавшись на Вацлавской площади и увидев величественный дворец Национального музея, головные танки приняли его за Чехословацкое радио, сразу же обстреляли это историческое здание, оставив в его фасаде множество выбоин. Народ сразу же назвал их «фресками Эль-Гречко». (Андрей Гречко был в ту пору советским министром обороны).
Чешский публицист и драматург Карел Штайгервальд был в августе 1968-го студентом пражской киноакадемии ФАМУ, учеником Милана Кундеры. В нынешнем сентябре пражский театр «Фабрика» покажет его новую пьесу о драме, разыгравшейся в Кремле в последнюю декаду августа. Действующие лица пьесы – советские и чехословацкие члены Политбюро. Про соотечественников, подписавших Московский протокол, Штайгервальд говорит.
Карел Штайгервальд: Они хорошо знали, что не имели права легализовать советское вторжение, поэтому по возвращении в Прагу солгали своему народу, скрыли от него содержание протокола. И только постепенно оно вылезало из всех дыр – то, что они там подписали. Это было согласие с вторжением и последующим пребыванием советских оккупационных войск на территории Чехословакии, они согласились с кадровыми изменениями и фактически с тем, что внутренняя и внешняя политика Чехословакии будет подчинена Советскому Союзу. Благодаря этому, вопрос об оккупации Чехословакии был снят с повестки дня ООН. Дубчек в своем первом обращении к народу после приезда из Москвы не мог сдержать слез, и народ им все простил.
Дубчек вообще был фигура особенная. Как политик он был довольно слабый, ему самому неясно было, чего он добивается. Но зато у него была харизма. Люди его обожали, целовали и дарили цветы, им нравилось, как он говорит, иногда заикаясь, как у него падают с носа очки, как он прыгает с мостков в бассейн. От коммунистической галерки он сильно отличался своей притягательной человечностью. И эти его слезы по возвращении из Москвы были искренними и отвечали его характеру. Плач скрыл предательство, совершенное в Москве, и народ с готовностью простил его, понимая, что со стороны Советского Союза это был разбой средь бела дня, варварство и подлость. Просто замашки, как из самого нижнего этажа.
Нелли Павласкова: По возвращении домой Дубчек выполнил требования Брежнева, зафиксированные в Московском протоколе. Кригель был отозван со всех партийных и политических постов, но остался в клинике главврачом-ревматологом. Ушли со своих постов еще несколько деятелей «пражской весны», но вплоть до снятия Дубчека в апреле 1969 года в Чехословакии продолжался, а некоторые считают, что даже углублялся процесс демократизации со свободной печатью и гласностью.
Франтишек Кригель успел еще осенью 1968 года вместе с тремя депутатами парламента проголосовать против ратификации Московских протоколов. Только после того, как в мае 1969 года генеральным секретарем стал вместо Дубчека Гусак, Кригель был исключен из Компартии и отправлен на пенсию. Его речь на пленуме Центрального комитета, состоявшемся после ратификации Московских протоколов, осенью 1968 года, всеми возможными способами распространялась в Чехословакии и попала и заграницу. Вот отрывок из этой речи:
«Я отказался подписать протокол, ибо все происходило в атмосфере военной оккупации нашей республики, без консультации с конституционными органами, в противоречии с настроением и волей народа страны. Я голосовал и против ратификации договора о временном пребывании советских войск на нашей территории, ибо этот договор не основан на принципе добровольности. Договор был подписан не пером, а дулами пушек и автоматов».
Нелли Павласкова: Кригеля не ликвидировали физически, но, желая угодить Москве, Гусак дал старт направленной против него кампании лжи и клеветы. В ответ Кригель подал в суд на газету «Руде Право» за статью «Без стыда и угрызений совести», но суд, конечно, проиграл. В феврале 1977 года, когда Кригель подписал правозащитный документ «Хартия 77» и потребовал освобождения политзаключенных, комментатор Чешского телевидения Кнотек заявил: «Франтишек Кригель повел себя, как Иуда… В конце концов, он из того же рода». Такого Чехословакия не слыхивала со времен процесса со Сланским.
Но были и другие отклики:
«Дорогой Франтишек Кригель!
Я прочитал в седьмом номере журнала «Континент» Ваше письмо. Благодарю вас за теплые пожелания по случаю присуждения мне Премии мира. Мне особенно приятно было получить Ваше письмо из страны, которая, благодаря «пражской весне» и героическому августу, для нас всех так много значит.
С глубоким уважением и пожеланием счастья
Ваш Андрей Сахаров.
Москва 11 июня 1976 года».
Нелли Павласкова: В том же 1976 году на Кригеля напали на улице двое неизвестных в масках и пытались задушить его жену. После подписания «Хартии 77» и сближения с Вацлавом Гавелом Кригеля много раз вызывало СТБ (Госбезопасность) на допросы, ему угрожали экспатриацией, отобрали шоферские права, паспорт, отрезали телефон, на лестничной площадке перед его дверью днем и ночью дежурили два гэбиста в форме, они записывали всех посетителей Кригеля. На улице перед домом днем и ночью стояла полицейская машина, неотступно следовавшая за самим Кригелем. Всех его знакомых фотографировали. Но друзья и знакомые не переставали с ним общаться. А он всем помогал – и житейским, и врачебным советом. 10 апреля 1978 года, в день 70-летия, поздравить пришло 200 человек. Но были и такие «поздравления»: «Израильские фашисты тебя наверное наградят золотой Иудовой звездой, Радио Свободная Европа споет тебе оду, мы же плюнем на тебя». Подпись – «Интернационалисты».
Последние три года жизни Кригель провел практически под домашним арестом. Даже 18 сентября 1979 года, когда его постиг тяжелый инфаркт, в машине «скорой помощи» его сопровождали два агента СТБ. Они же сторожили его в больничной палате, вызывая возмущение персонала клиники.
Франтишек Кригель скончался 3 декабря 1979 года.
Гусаковские власти запретили церемонию похорон. Тело его было кремировано неизвестно где и когда, без всякого обряда. Его друг Франтишек Яноух рассказывает.
Франтишек Яноух: Власти не позволили организовать похороны Кригеля. Кремация его произошла без присутствия друзей и его вдовы. И урну схоронили какие-то хорошие знакомые, и сразу после революции – это было примерно 3 или 4 декабря 1989 года – прах доктора Кригеля был уложен на одном из пражских кладбищ. Там потом был сделан небольшой памятник. И недавно, когда было столетие Франтишека Кригеля, там собрались его друзья, и один из его друзей, священник Милош Рейхард, сказал там очень яркую речь.
Нелли Павласкова: Господин профессор, есть еще что-нибудь, о чем я вас не спросила и что вы бы хотели добавить к сказанному?
Франтишек Яноух: Я думаю, что фактически парадоксом современной чешской истории является то, что честь чешских политиков спас еврейских мальчик с Украины, из Галиции. Никто из чешских политиков не смог предвидеть или не смог быть настолько решительным, чтобы сказать «нет». Это был единственный – Кригель. И, кстати говоря, было принято решение, собственно, недавно – установить мемориальную доску на здании, где находился Центральный комитет Национального фронта, и Кригель был председателем Центрального комитета Национального фронта в 1968 году. Там будет установлено его профиль, барельеф такой, и там будет текст: «Доктор медицины Франтишек Кригель, председатель Центрального комитета Национального фронта, как единственный в августе 1968 года в Москве отказался принять оккупацию».
Комментарии