Наутилусы - раковины, кубки и песни

Таинственный обитатель морских глубин, древний, как само время. Наутилус.

Великолепная раковина, плоская, закрученная столь причудливо и изящно, что ее нарастающие завитки, создающие в своей непостижимой тьме маленькие герметичные отсеки, лишали покоя искусных средневековых мастеров. Мастеров, чьи работы ценились столь высоко и дорого, что восхищенные покупатели не жалели серебра и золота, готовые щедро платить за редкостной красоты вещицу, в которой фантазия и труд соединили очарование разных стихий.

Головоногий мягкотелый моллюск-кефалопод, обитающий в раковине, Nautilus pompilius - редкое морское существо, оснащенное девяностошестью щупальцами. Перед его мощью меркнут безликие улитки-галиотисы, теряются трохусы и турбо и даже устрицеобразные мелеагрины кажутся невзрачными и жалкими. Именно он наполняет перламутром великолепную раковину - матово-белую, с поперечными желто-красными искрами, тусклыми в тени и ярко вспыхивающими на солнце.

Древние китайские мастера первыми постигали секреты превращения раковины в прекрасную изящную безделушку. Осторожно и терпеливо очищали они морскую гостью от мельчайших наслоений и мусора, бережно травили растворами кислот, на несколько дней помещая в специальные сосуды. Верхний слой удалялся после этого легко и послушно, раковина сбрасывала свои защитные панцири, обнажая все новые слои, которые долго полировали, снова и снова проверяя качество обработки.

Промытая щелочью, высушенная, еще раз отполированная раковина наполнялась волшебным сиянием, обретая красоту и подлинность. Замирал изумленный мастер, увидев, как переливается подсвеченный перламутр, как причудливые оттенки - палевые, розовато-серебристые, снежно-голубые - сплетаются в невероятный узор, словно вытканный на белоснежном матовом шелке.

Не толще бумажного листа становились хрупкие стенки и выполненная на них ажурная резьба превращала красивую вещицу в произведение искусства. Мастера научились обрабатывать и внутренний слой раковины, и ее внешнюю оболочку, так что орнаменты и узоры, вырезанные на последней выступали на перламутровом фоне. В средние века такие изделия имели огромную цену.

Когда секреты обработки из древнего Китая пришли в Западную Европу, появились первые кубки-наутилусы, очарование которых было столь велико и таинственно, что превратило их в символические сосуды.

Кому-то из средневековых мастеров посчастливилось первому сделать поперечный надрез раковины и вглядевшись в прихотливый узор, увидеть в нем ясные очертания головы рыцаря, в которые сложились перегородки и один из завитков раковины. С тех пор внутреннюю часть кубков, чаш и бокалов стали украшать рыцарские шлемы, что сделало их еще более ценными.

Теперь морской перламутр соединялся с золотом, серебром, хрусталем и керамикой, переливаясь и сияя на их фоне собственным загадочным светом. Основание кубка символизировало землю, ножка, держащая чашу воспринималась, как дом, края чаши были венцами, а крышка, завершая образ, символизировала крышу дома. Строгая, торжественная форма подчеркивала статусность кубков, их неприкладное значение.

Так древний морской моллюск и его матово-белая раковина стали украшением символов земной власти, славы и богатства.

Красиво. Грустно. Закономерно. Буйство и свежесть морской стихии сменились статусностью и ценностью стихии земной.

В девятнадцатом веке в Америке жил человек - ученый, писатель, поэт, имя которого - Оливер Уэнделл Холмс. Однажды он сказал замечательные слова: "возраст, как и расстояние, придает дополнительный шарм". Он посвятил морскому моллюску великолепный стих, который так и назвал - Раковина наутилуса.

Вот этот перламутровый фрегат,

Который, как поэты говорят,

Отважно распускает парус алый

И по ветру скользит

Тут, где под водой горят кораллы

И стайки нереид

Выходят волосы сушить на скалы.

Но больше он не разовьет свою

Прозрачную, живую кисею,

И весь тенистый лабиринт, в котором

Затворник бедный жил

И, увлекаясь радужным узором,

Свой хрупкий дом растил, -

Лежит разрушенный, открытый взорам.

Как год за годом уносился вдаль,

Так за витком виток росла спираль

И потолок все выше поднимался,

И в каждый новый год

Жилец с приютом новым расставался,

Закупоривал вход

И в новообретенном поселялся.

Спасибо за высокий твой урок,

Дитя морских блуждающих дорог!

Мне губ немых понятно назиданье;

Звучнее бы не мог

Трубить Тритон, надувшись от старанья,

В свой перевитый рог;

И слышу я как бы из недр сознанья:

Пускай года сменяются, спеша, -

Все выше купол поднимай, душа,

Размахом новых зданий с прежним споря,

Все выше и вольней! -

Пока ты не расстанешься без горя

С ракушкою своей

На берегу бушующего моря!

(перевод Григория Кружкова)

Оливер Холмс увидел в древнем головоногом моллюске совсем иные качества, превратившие его в символ иного рода. Наутилус - "дитя морских блуждающих дорог" - бережно выращивающий светоносный перламутр, трансформировался в образ вольной души, растущей, обновляющейся и виток за витком накапливающей в своих глубинах красоту и совершенство, чтобы однажды, освободившись от раковины, стать частью вечной гармонии.

И прошел еще один век.

В огромном уральском городе, далеком от бушующих морей и средневековых кубков, встретились русские парни, верящие в то, что музыка будет вечной, если вовремя заменить батарейки. Осуществлять замену парни решили с помощью хороших стихов и древнего морского моллюска, ставшего знаковым образом их совместного творчества.

Парни играли русский рок, искали себя и приключений на свои молодые буйные головы, погружаясь в беспросветные глубины непростой и нелегкой жизни, выныривая на радость любителям и почитателям с новыми находками и сокровищами.

В их особенной музыке всегда присутствовал и шум далеких волн, и завораживающая глубина, и загадочные интонации древних мастеров, шлифующих бесконечные древние слои раковин в поисках перламутрового сияния, поющих мудрые, им одним понятные песни в тиши и сумраке одинокой обители.

Парни росли, менялись, один виток спирали сменял другой, происходила вечная трансформация, благодаря которой они стали настоящими музыкантами. Их собственные нерукотворные кубки-наутилусы не утратили ценности, когда время совместного творчества закончилось.

Перламутровая музыка стала действительно вечной, такой же вечной, как музыка океанов, где древние моллюски все так же наполняют свои матовые раковины драгоценным веществом, сохраняясь и изменяясь ежесекундно и бесконечно.

Кубки-наутилусы по прежнему полны и никогда не опустеют - эта музыка будет вечной...