Маленькая локальная гомофобия

На модерации Отложенный
- Видишь, видишь того мужика? - толкнул меня локтем сын.
В отеле было время ужина, отдыхающий народ сновал по ресторанчику с тарелками, толпился у стоек со шведским столом.
Среди прочих набирал еду и самый обыкновенный мужик в шортах и майке-безрукавке.
Он стоял к нам спиной.
Стриженный под машинку, неяркий, ровно ничем не примечательный.
 
Я знала уже, что мужик этот - баба.
С мужиком-бабой мы летели на отдых в одном самолёте.
Вылетали из Домодедово на тёплое море, в страну, где всё есть.
Небольшой Боинг принял на борт пассажиров и готовился к взлёту.
Эконом-класс, двадцать пять шестиместных рядов, по три кресла от прохода, и последний ряд с четырьмя местами, сто пятьдесят с лишним пассажиров.
Мой ряд был предпоследним, двоим детям достались места впереди меня.
 
Пропустив всех, прошёл молодой парень на свой последний ряд, в самый хвост.
Я услышала, что парень не сел сразу, а потребовал освободить место у окна. Ведь он специально попросил себе такое при регистрации, чтобы лететь и любоваться проплывающими внизу морями и дальними странами.
Тот, у кого парень отстоял своё право сесть к окну, оказался мальчишкой-тинейджером.
Мальчишке тоже отчаянно хотелось смотреть в окно и любоваться дальними странами.
 
- Первый раз летишь, что ли? - спросил парень. 
Мальчишка не ответил..
Он был расстроен, губы его дрожали.
 
Через проход сидела мама мальчика.
Что это именно мама - ещё надо было догадаться.
Стрижка под машинку.
Ноль косметики.
Непритязательная мужская одежда без намёка на кокетство ни в цвете, ни в покрое.
Удобные мокасины. Мужские.
 
Отличная фигура мужика в самом расцвете - подтянутая, не перекачанная, без демонстративной пошлости выраженных рельефов.
Тело сильное, свободное в движении.
Широкие развёрнутые плечи - не такие широкие, конечно, как у Волочковой, - поменьше.
И неожиданная на этом безоговорочно мужском теле, какая-то неуместная, как второй нос или третья рука, грудь.
Именно женская грудь.
Не такая крупная, как у Волочковой, конечно, - поменьше.
Я обозначила для себя эту пассажирку, как Женщину-Мужчину.
 
Маме и сыну при посадке не повезло вдвойне.
Мало того, что им достался самый последний ряд с неизбежной толкучкой возле туалетов, так их ещё и рассадили по разные строны прохода.
Мама могла уступить сыну лишь равноценное в своём неудобстве место.
 
Мальчишка, которого буквально в последний момент отодвинули от вожделенного окна, чуть не плакал.
Мне стало жаль его.
Мои дети летают достаточно часто, где сидеть и куда смотреть, им не очень принципиально.
И я спросила у своих, сидевших передо мной, не поменяются ли они местами с другими пассажирами.
Без проблем. Узнав причину, дети легко согласились отдать свои места (одно - у заветного окна) подростку и его маме.
 
Получив согласие, я обернулась к матери расстроенного мальчика и сказала, что они с сыном могут пересесть вперёд, им уступают. Парень будет смотреть на дальние страны!
 
- Два места? - заторможенно переспросила Женщина-Мужчина.
- Два нам не нужно. Я не пойду.
 
Лишь только после этих слов я обратила внимание на соседку Женщины-Мужчины.
Средних лет, фигура "дельфинчиком", полная сверху, но с лёгкими ногами.
Самое простое подкрашенное лицо, мелкая завивка, серёжки в ушах.
Вообще, лицо достаточно приятное именно своей обычностью, узнаваемостью.
Так выглядят наши соседки по подъезду, продавщицы и покупательницы на рынке, пассажирки в автобусе и в метро.
 
Да,самое простое лицо.
Но - странный такой взгляд, неувереннный, взгляд человека, готового отпустить своё настроение в любую крайность.
Может, посмеяться.
А может, поскандалить.
Однако,  вовсе не по собственной воле, а по воле чужой, более сильной.
 
Бог мой, Женщина-Мужчина и сидевшая рядом с ней Женщина-Женщина были парой!
 
Женщина-Женщина сидела у окна, и мать подростка запросто могла посадить туда сына, но она, как истинный суровый мужик, отдала лучший кусок своей подруге, а на отчаянное желание ребёнка, столь просто осуществимое, ей было наплевать с высоты десяти тысяч метров.
 
Мальчишка так и летел у прохода, вытягивая шею, чтобы высмотреть за стеклом чужого иллюминатора дальние страны.
 
Нас заселили в один отель.
В дальнейшем мы пересекались на пляже и в ресторане.
 
Мать вела себя как типичный авторитарный отец, категорически чуждый любым сантиментам, любым проявлениям нежности, понимания; чуждый чувствам вообще.
 
Подруга матери была совсем другой.
Она являла собой цельный классический образ забитой жены, полностью подчинённой своду правил, установленных главой семьи.
Женщине-Женщине явно хотелось болтать, общаться, смеяться с кем-нибудь над чем-нибудь.
Но она не смела.
Она чувствовала себя под холодным прищуренным взглядом Женщины-Мужчины совсем неуютно.
Глаза её часто бегали, пытаясь высмотреть - догадываются об их паре окружающие? не догадываются?
 
При этом спокойствие Женщины-Мужчины было непрошибаемым.
На окружающих она смотрела ещё меньше, чем на собственного сына, т.е., не смотрела вообще.
Ничто внешнее её не волновало.
 
Она ходила по-мужски, и сидела по-мужски, и курила по-мужски, и её грудь в спортивном лифчике (загорала Женщина-Мужчина в нём и в мужских трусах) казалась какой-то чудовищной ошибкой, издевательской ухмылкой природы.
С сыном Женщина-Мужчина почти не разговаривала. 
Редкие глаголы в повелительном наклонении. И всё.
 
По вечерам мальчишка совершал пробежки по берегу моря.
Женщина-мужчина смотрела за ним, сидя с сигаретой в пальцах, широко расставив ноги.
Её сын, которого она звала неожиданно ласково, Андрюшей (единственное зримое проявление материнской теплоты), был в отличной физической форме.
Прекрасное тело юного мужчины, ладно сидящая новенькая спортивная одежда.
Красивый мальчик, ни чертами лица, ни цветом глаз и волос, ничем вообще, кроме фигуры, не похожий на мать, он всегда был один.
С ним никто не разговаривал.
Поэтому он разговаривал с собой сам.
 
Вполголоса, с жестикуляцией, взмахами рук, не замечая удивлённых взглядов окружающих.
Либо лёгкий Аспергер, либо просто тотальное многолетнее одиночество.
 
Целыми днями мальчишка был один.
Один заходил в море, один, довольно взрослый среди резвящихся малышей, прыгал днём в бассейн.
Сгоревшая спина ярко краснела.
 
Женщина-Мужчина курила и потягивала пиво у бара, Женщина-Женщина просто сидела с ней рядом.
Но в ресторан все трое ходили в одно время и занимали один столик.
 
Женщина-Мужчина заботилась об Андрее, но таким образом, каким заботился бы о сыне чуждый чувствительности отец.
По-матерински парня не любили.
 
Всё внимание Женщины-Мужчины было направлено на поверхность - одеть, накормить, поддержать спортивную форму.
При полном наплевательстве на глубинный, жуткий голод голой его одинокой души.
 
Взгляд мальчишки...
Мне его сравнить просто не с чем.
Видать доводилось разное, но далеко не всё на свете, и то, как смотрел Андрей - для меня нечто новое.
Он вроде хотел, но не умел и опасался общаться, поскольку мать не испытывала потребности в подобной ерунде и пресекала её попытки у членов семьи.
Парень готов был одновременно к крику и к подвигу, к выплеску яростной жестокости и к побегу. 
Готов - на всё.
Андрей был буквально живой иллюстрацией страшной в свой чистоте Готовности На Всё.
Вектор приложения такой Готовности - абсолютно не предсказуем.
 
Все подростковые мысли и чувства, гормональные атаки, надежды, стремления духа и тела клокотали в нём под огромным давлением не только обычных для всех подростков ограничений и правил.
Андрея вдобавок давила и плющила многотонная воля матери.
Воля, взращенная не разумом, а слепой и глухой бесчувственностью.
 
Ум Женщины-Мужчины был очевидно не быстр и не очень развит.
Реакция тела наверняка опережала реакцию духа, как спринтер запросто опережает на старте марафонца.
 
Будь Женщина-Мужчина простым мужиком, главой обычного семейства, негибкость ума, неразвитость чувств, неумение слышать собственного ребёнка демпфировала бы мама.
Ласковая, любящая мама.
 
Даже сирота, живущий в детдоме, или с недоброй мачехой, может мечтать о Маме.
О той Маме, что с тихой любовью смотрит на него с неба, или которая потерялась и однажды обязательно найдётся.
 
Андрей мечтать не мог.
Рядом с ним находились уже и мать, и мачеха, вакансии были заняты, и обе эти женщины напрочь перкрывали канал простой детской мечте о материнских объятиях.
 
У подростка не было устойчивой картины мира.
Зыбкая почва крошилась под ногами.
Вокруг все, решительно все были другими, с незнакомым и прекрасным миром иных семейных отношений.
 
Андрей носил на себе тайную печать инаковости, груз не подлежащих разглашению секретов, которые делали невозможным серьёзное сближение с другими людьми.
 
Отвечать на вопросы про маму и тётю, при знакомстве неизбежные (как казалось этому семейству), было бы непосильным испытанием.
 
Ребёнок тащил на своих плечах чужой тяжеленный крест, и не мог рассчитывать при этом ни на дружескую помощь, ни на дружеское сочувствие.
Друзей у Андрея не было.
Он был изгой, не выбиравший добровольно и осознанно такого пути, и глубоко страдавший, в отличие от матери.
 
--------------------------------------------------------------------------
 
Мне абсолютно всё равно, кто, как и с кем спит.
При обоюдном желании и обоюдном совершеннолетии - никто посторонний не вправе вмешиваться в пододеяльную жизнь взрослых людей.
Что мне до гомо-жизни?
Ни-че-го, ровным счётом.
Но вот этот мальчишка...
Мечущийся внутри себя в дезориентации, в полном раздрае, что есть правое и что левое, где верх и где низ, и каковы различия между мужским и женским.
 
Аргумент, что в традиционных семьях (папа-мужчина и мама-женщина), где родители - алкоголики, бродяги, законченные карьеристы,  дети тоже бывают отчаянно несчастны, не хочу даже рассматривать.
Одна форма страдания нисколько не делает другую форму страдания менее мучительной.
 
Своими глазами я видела плод созревания в нетрадиционной семье, и видела я - балансирование на грани душевного здоровья. Балансирование без поддержки, без страховки.
 
Аргумент, что надо активнее признавать разные формы семейных союзов и пропагандировать их, как варианты нормы, чтобы нетрадиционные семьи стали обыденностью и не вызывали вопросов вообще, не канает тоже. 
 
Пример, который видела я, тинейджер Андрюша, страдал более всего всё-же не из-за изоляции от внешенего мира, а именно от тоски по маме, её тёплым рукам, её нежным словам.
Даже если Закон потребует вступления всех граждан исключительно в однополые браки, и кругом будут исключительно однополые семьи, на душевные метания детей это ровно никак не повлияет.
Детям нужны доброе сердце матери и надёжные руки отца.
Любовь однополых родителей к ребёнку - она однотипна и половинчата, поскольку не уравновешивается противоположными качествами.
Мне - без разницы мужественность отдельных женщин и женственность отдельных мужчин, которые сами по себе они могут быть, как и все, и прекрасными, и не очень, людьми.
Но для ребёнка - да, я понимаю, что видела всего лишь один, хоть и очень впечатляющий пример, - разница есть.
 
Можно обманываться в мыслях в убеждениях.
Нельзя обманываться в инстинкте.
 
----------------------------------------------------
 
В тени гостиничной зелени, под яркими гроздьями цветов бугенвиллии, прописалась худая и бесконечно ласковая чёрная кошка с четырьмя смешными крохотными котятами.
Подруга моя зовёт таких младенцев "хвост морковкой".
Мамка-кошка кормила потомство, играла, присматривала.
Хвосты морковкой бесстрашно лазали по окрестностям и доверчиво шли на руки.
Отдыхающие растаскивали котят, уносили, приносили назад, угощали, тискали.
Мамка бдила.
Её терпения, её кошачьего сердца, питательного молока и умывательного языка хватало на всех четверых детей. 
 
Я видела, как сын Женщины-Мужчины смотрел на это большое семейство.
В глазах его была отчаянная, неутолимая зависть.