Владимир Путин, во время ГКЧП, со взводом автоматчиков охранял кабинет мэра Санкт-Петербурга

Утром 19 августа 1991 года мэр Ленинграда Анатолий Собчак был в Москве. Председатель Ленсовета Александр Беляев был за городом. Депутаты Ленсовета начали собираться в Мариинском дворце с 7 часов утра, но к 10 часам все еще не было кворума, чтобы объявить заседание открытым. Как раз в это время началось телевизионное выступление начальника Ленинградского военного округа генерала-полковника Виктора Самсонова, объявившего в городе чрезвычайное положение. В конце концов заместитель председателя, бородатый 30-летний биолог Игорь Артемьев, встал, как он позже вспоминал, «на ватных ногах» и объявил открытым заседание президиума. Неформальный лидер ленинградских демократов Марина Салье назвала происходящее «военным переворотом», а на трибуну в это время поднялся контр-адмирал Виктор Храмцов, явившийся на заседание, чтобы представлять ГКЧП. Он еле успел открыть рот, когда рядом с ним появился известный своим темпераментом депутат Виталий Скойбеда и дал Храмцову в морду.

Как раз в это время в зал вошел срочно вернувшийся из отпуска Беляев. Он громко призвал присутствовавших к порядку, затем обратился к лежавшему на роскошном паркетном полу контр-адмиралу и спросил, имеется ли у того документ, подтверждающий введение в городе чрезвычайного положения. Документа не оказалось, и Беляев объявил, что никакого чрезвычайного положения нет. Храмцов отполз, а Ленсовет приступил к работе: планированию сопротивления, формированию координационного комитета и формулированию заявления по поводу произошедшего — была принята формулировка Салье «военный переворот». Периодически кто-то задавался вопросом, как связаться с мэром, но ни по одному из известных депутатам телефонов Собчак не обнаруживался.

Мэр сам позвонил в Ленсовет, как раз когда депутаты закончили сочинять. «Мы сказали, что мы собираемся на телевидение, чтобы как можно скорее известить город о том, что это путч, — рассказывает Салье. — Он сказал: "Не надо паники, не надо никакого обращения, вы меня ждите". Мы все равно попробовали попасть на телевидение, но нас не пустили. И мы стали ждать Собчака, и ждали его долго»¹.

Как все демократы федерального масштаба, присутствовавшие в тот день в Москве, Собчак провел утро на даче Ельцина. После совещания Ельцин уехал в Белый дом, а демократы разлетелись по своим регионам. Прежде чем вылететь из Москвы, однако, Собчак позвонил в Ленинград и распорядился поставить ОМОН охранять все входы и выходы в здание ленинградского телевидения. Об этом он рассказал в интервью газете «Московские новости», опубликованном 26 августа. Зачем он установил такую охрану — учитывая, что путчисты уже выступили по ленинградскому телевидению, — он не объяснил. Но Салье с Беляевым очевидно не пустил на телевидение именно установленный Собчаком ОМОН.

Депутаты ждали, к Мариинскому дворцу стекался народ, а Собчак все не появлялся. Потому что, прилетев в Ленинград, Собчак поехал не в Мариинский, а к генералу Самсонову в штаб Ленинградского военного округа. «Почему я так поступил — не могу объяснить до сих пор, — писал он позднее в воспоминаниях. — Видимо, сработала интуиция, потому что, когда я приехал на Дворцовую площадь в штаб округа, там шло заседание местного ГКЧП в кабинете у командующего округом генерала Самсонова. (…) Наш разговор закончился тем, что генерал дал слово не вводить войска в город, если не произойдут какие-либо чрезвычайные события, а я пообещал обеспечить в городе спокойствие и безопасность».

Тем временем разлетевшиеся по регионам демократы начали отзванивать в штаб, организованный при Моссовете, и докладывать, что их города отказываются признавать ГКЧП и его чрезвычайное положение и принимают те или иные меры для сопротивления. В Москве, например, Гавриил Попов распорядился отключить свет и воду в помещениях советов ветеранов, использовавшихся путчистами. Из Ленинграда подобного звонка не поступило. Собчак, в отличие от своих коллег, избрал тактику сидения на двух стульях: он совершал все ожидаемые от демократа символические действия, но с большим опозданием и только после переговоров с путчистами.

От Самсонова Собчак наконец поехал в Мариинский, где его кабинет охранялся группой автоматчиков под личным руководством заместителя мэра Владимира Путина. На площади перед дворцом к тому времени собрались уже несколько десятков тысяч человек. Собчак вышел на балкон и произнес речь, но не свою: известный на всю страну оратор просто зачитал обращение Ельцина и членов российского правительства. После девяти вечера Собчак вместе с вице-мэром, контр-адмиралом Вячеславом Щербаковым, отправился на Ленинградское телевидение, где произнес уже свою собственную речь — как он умел, вдохновенную и запоминающуюся. Это была важная речь: ленинградское телевидение транслировало на всю страну, и речь Собчака стала практически единственным выступлением против ГКЧП, услышанным общенациональной аудиторией. Но для Собчака важно было то, что содержание речи, включая призыв к ленинградцам выйти на следующий день на демонстрацию, было заранее согласовано с генералом Самсоновым, установившим условия места и времени проведения и содержание лозунгов.

После телевизионного выступления Собчак исчез. Фактически его администрация разделилась: командовать сопротивлением остался вице-мэр Щербаков, а Собчак с Путиным и автоматчиками провели следующие два дня в бомбоубежище Кировского завода.

Вячеслав Щербаков все эти дни спал у себя в кабинете в Мариинском дворце, сдвинув пять стульев. В первый вечер, укладываясь спать, он снял пиджак и обнаружил на лацкане иголку-«жучок», которую решил не трогать, рассудив, очевидно, что лучше знать, где у тебя «жучок», чем не знать этого.

С завода, однако, можно было записывать радиообращения, что Собчак и сделал, по крайней мере один раз — и с этим связана одна из самых странных историй этих трех странных дней. На второй день кризиса Марина Салье сидела на телефонах в организованном в Мариинском штабе, когда туда позвонил взбешенный вице-президент Александр Руцкой. «И начал на меня орать: "Что за ерунда, что вы там делаете, что там зачитал Собчак?" — "Я не знаю, у меня не была включена оттуда трансляция". — "Приказ он зачитал! Какую должность он зачитал? Что это за главный военный начальник? Я ничего не понимаю"». Понять действительно было сложно, но произошло вот что. Руцкой, назначенный Ельциным командовать армией, издавал приказы, назначая новых, демократических начальников военных округов. Единственным способом довести эти приказы до сведения военных частей и местных жителей было зачитать их по радио. Руцкой издал приказ, снимавший подконтрольного ГКЧП Самсонова и назначавший на его место Щербакова, а Собчак, зачитывая приказ, заменил в нем должность, сделав Щербакова не начальником военного округа, а «главным военным начальником». В таком виде приказ появился и в ленинградских газетах. Таким образом, в городе сохранялось двоевластие, никто не знал, кому должны подчиняться войска, а Собчак продолжал сидеть на двух стульях.

Именно в этот период Путин стал «правой рукой» Собчака, а с вице-мэром Щербаковым у Собчака вскорости вовсе расстроятся отношения. И тут имеет смысл вернуться к истории о том, как Путин стал работать у Собчака. Согласно версии, изложенной в подготовленной к выборам 2000 года книге интервью «От первого лица», Путин понравился Собчаку, и тот позвал его к себе на работу. Путин, как честный человек, счел нужным предупредить его, что он является офицером КГБ, на что Собчак сказал: «Ну и *уй с ним», приходи работать все равно (матерное слово предполагаю, в книге оно обозначено отточием). Это очевидная сказка: Собчак, даже по мнению многих его сторонников, был самовлюбленным и малоприятным человеком, но он не был полным идиотом и уж точно неплохо ориентировался в табели о рангах, то есть прекрасно понимал, что человек на тогдашней Путинской должности — заместителя ректора Ленинградского университета по внешним связям — обязан быть кагэбэшником. Другое дело, что Собчак мог сознательно выбрать, кого к нему внедрят.

В 2000 году Путин рассказал своим официальным интервьюерам, что та часть зарплаты, которую он получал в КГБ, значительно превышала то, что ему платили у Собчака, сначала в Ленсовете, а потом в мэрии. Однако, рассказывал он, в какой-то момент его попытались шантажировать связью с КГБ, и он немедленно подал рапорт об отставке. Который, правда, был потерян. Не совсем понятно, как Путин знал, что рапорт потерян — вероятно, потому, что продолжал получать зарплату в КГБ. Во второй раз, как он рассказал, он ушел в отставку прямо 20 августа 1991 года, на второй день путча, для чего Собчак позвонил лично Крючкову и «отпросил» Путина. Я спрашивала многих бывших офицеров КГБ и двух ученых — специалистов по КГБ, насколько реально то, что посреди путча Крючков занимался отставкой ленинградского подполковника: никто не верит. Впрочем, это были очень странные дни, полные необыкновенных событий.

Утром 21 августа Вячеслав Щербаков спал на своих пяти стульях в своем кабинете. «Просыпаюсь, чувствую, кто-то надо мной стоит, — рассказал он в интервью сотруднику питерского «Мемориала» в 2008 году. — Анатолий Александрович подъехал. "Спите-спите, Вячеслав Николаевич. Все нормально, все хорошо. Я вас поздравляю". Я раз — и за воротник, а иголки нет. То есть кто-то из моего очень близкого окружения ее поставил, и он же ее вынул, чтобы потом не обнаружили. Кто-то работал на другую сторону».

1. Последние 10 лет Салье из соображений личной безопасности живет далеко от Москвы и Петербурга и почти не разговаривает с журналистами, но мне удалось с ней поговорить.