Вышли на минуту, ушли навсегда. Очевидцы об аварии на Саяно-Шушенской ГЭС

Хакасия. Уйское кладбище. С каждым годом на могилах тех, кто погиб во время аварии на Саяно-Шушенской ГЭС им. П. С. Непорожнего, всё меньше простых деревянных крестов, однотипных портретов в одинаковых рамках и одинаковых надгробных табличек, сделанных по заказу руководства станции. На большинстве могил уже появились памятники: кто-то изображён в полный рост на фоне ГЭС, где-то выгравированы стихи или просто слова: «Здесь лежат отец и сын, вышедшие на минуту, ушедшие навсегда…».

«После того как я побывала на станции, поняла — уезжать отсюда не хочу, — рассказывает Нина. — Вскоре меня взяли помощницей сварщика. Попала я как раз в ту бригаду, где работал Саша. Мне было 19, ему 21. Несмотря на то, что была до безумия стеснительная, а он интеллигентный, всё как-то постепенно закрутилось. Поженились, появились дети, дождались и внука».

Жителям Хакасии всегда внушали: Саяно-Шушенская ГЭС — конструкция надёжная, с ней никогда ничего не может случиться, потому как её строили качественно, добросовестно, как говорили, «на века». Никто из живущих в посёлке Черёмушки, откуда слышно, как вода ежесекундно бьётся о гребни плотины, даже представить не мог, что с этой махиной может что-нибудь случиться. 

«В марте 2009 года, за пять месяцев до аварии, Саша ушёл на пенсию, — вспоминает вдова. — Но прощаться с работой не спешил. Я ему неоднократно говорила: хватит работать, давай уже начнём жить для себя. Но он хотел ещё годик потрудиться. У него было много учеников, начальство с ним советовалось, считалось — ещё бы, такой стаж работы на станции!»

Примерно месяца за три до аварии Нину стало преследовать непонятно откуда взявшееся предчувствие несчастья. Но тогда она значения этому не придала:

«Очень часто, работая по дому, ловила себя на мысли, что я хороню Сашу. Такие «видения» отгоняла от себя, но они возвращались. Никак не могла понять, почему мне это в голову приходит? С чего бы это? Нередко просыпалась ночью и первым делом проверяла, жив ли супруг. Посмотрю на него — дышит, всё в порядке, и дальше засыпаю. Меня постоянно преследовала какая-то тревога. Как ни старалась, избавиться от неё не получалось».

Последние часы

Невероятно ответственный по натуре человек, в то утро 55-летний Александр, пожалуй, впервые за долгие годы проспал.

«Я сквозь сон слышала, как он отключил будильник. Несмотря на то, что сама безумно хотела спать, понимала: нужно будить. Кое-как в семь часов он поднялся, быстро собрался. Саша меня чмокнул, вышел в подъезд и остановился. Такого никогда не было. Он повернулся и стал смотреть на меня, словно в последний раз. Я никогда не забуду этот тоскливый, прощальный взгляд. У него такие красивые глаза были: светлые, голубые. Тогда я произнесла: „Саша, какой ты у меня красивый“».

Закрыв дверь за супругом, женщина отправилась на кухню варить кофе. Где-то в 8 часов 13 минут моргнул свет, но этому факту она не придала серьёзного значения. Вскоре ей позвонил сын и спросил: «Что случилось на ГЭС?». Но Нина ничего не знала. Она тут же посмотрела в окно и увидела десятки бегущих куда-то горожан.

«Помню, схватила Сашино водительское удостоверение и побежала на улицу. Никто из людей ничего не знал, все спешили на гору, в сторону дач. И тут встречаю начальника мужа и спрашиваю: «Что случилось? Где Саша?». А он мне отвечает: «Они все там, внизу». Я вернулась домой, и что тут началось…».

Несколько месяцев после случившегося Нина Безрукова, как признаётся теперь, сидела на успокоительных. Месяцы жизни, хотя скорее — существования. Она, как и десятки вдов, ходила, словно зомби, ничего не замечая вокруг.

«Нам давали какие-то препараты. Мы их пили. Полгода я не выходила из дома, ревела белугой. Спустя несколько месяцев дети начали меня возить по психологам. Здесь, в Черёмушках, ходила на курсы, в Красноярске наблюдалась у хорошего специалиста. Мне предлагали продать квартиру и уехать из Хакасии прочь. Но я не хочу покидать этот посёлок. Здесь могила мужа. Нет, совершенно не боюсь жить рядом с ГЭС — что случится, то случится. От судьбы не уйдёшь. Поначалу, когда я уезжала отсюда куда-нибудь далеко, мне было легче. Но когда возвращалась, понимала: это место для меня — какая-то чёрная дыра. Всё, с чем я боролась где-то далеко, здесь возвращалось. Так было на протяжении двух лет. От постоянных слёз стала плохо видеть. Теперь приходится носить очки».

Только через года два, а может, и три, когда именно — она уже точно не помнит, появилось осознание того, что нужно учиться жить дальше. Психологи посоветовали заниматься родными только тогда, когда у неё есть свободное время. И женщина прислушалась. Сейчас она проводит много времени на даче, часто путешествует, сдала экзамены в ГИБДД, уверенно водит машину.

«Человека не вернёшь, нужно жить дальше. Погибшие ушли безвозвратно. Но, говорят, когда-нибудь они вернутся. Много молодых женщин, которые потеряли на Саяно-Шушенской своих любимых, начали жизнь с чистого листа. Я рада за них, к тому же им нужно самим вставать на ноги, растить детей. Да и жизнь, несмотря ни на что, продолжается».

«В посёлке стояла тишина»

Валентина Гарнцева — бывший воспитатель детсада — сейчас воспитывает троих внуков. Их мать — Инна Жолобова— погибла в день аварии. В момент, когда второй агрегат вышел из строя, она находилась в машинном зале, работала штукатуром-маляром. 

«Помню этот день, дочь ушла на работу, я с детьми спала дома, услышала на улице крик, шум. Выглянула в окно, мужчина, бегущий мимо, сказал: собирай ребятишек и бегите на спорткомплекс, ГЭС прорвало. Тут прибежал сын, взял нас с ребятами и увёз на дачу. Я знала, что дочь там, но у меня даже мысли не было, что она может погибнуть», — вспоминает Валентина Гарнцева.

Скоро появилась информация: с плотиной ГЭС всё в порядке. Семья вернулась домой. «Я занималась срочными делами, не было времени на улицу выходить, слушать, что говорят. Пришёл сын, я спрашиваю, почему Инна не звонит? Она всегда так за детей беспокоится. Он ответил: мама, Инна больше не позвонит никогда».

Сын увёл Валентину Георгиевну в другую квартиру, чтобы не пугать детей. Прибежали соседи, старались успокоить.

Надежды не было: тело Инны нашли в течение первых часов после аварии.

Валентина Гарнцева вспоминает тот вечер: говорит, в посёлке было так тихо, не слышно даже птиц. Говорить о том, что произошло, никто особо не хотел — это и сейчас тема, которую стараются обходить в повседневном общении. Посёлок небольшой, все друг друга знают, семьи пострадавших стараются лишний раз не тревожить.

«Дочь Инны о гибели мамы узнала сразу. Среднего, Кирюшу, мы пытались подготовить — он был после черепно-мозговой травмы, боялись за ребёнка. Когда тело Инны было у нас дома, его отвели к соседям — но он забежал и увидел её, — вспоминает Валентина. — Младшему мы не стали ничего рассказывать. Только как-то за обедом, когда он не хотел есть, я говорю: мамочка на тебя смотрит с небес, а ты капризничаешь. Он спросил, почему мама там? Я ответила: так получилось. Мальчик ничего не сказал. Но ночью начал плакать и кричать — так было каждый день все последующие полгода. Сейчас он уже большой, всё понимает, ездит с нами на кладбище».

Два сына Валентины Гарнцевой по-прежнему работают на ГЭС. Говорит, никогда не просила их уйти — работа есть работа. «Детей вместе с мужем поднимаем, постепенно всё налаживается. Старшая до шестого класса училась на пятёрки, когда Инна погибла, съехала на одни тройки. Только сейчас начали подтягиваться, слушаются нас хорошо, — рассказывает Валентина. — Компенсации от компании мы получили, квартиры тоже, помогли даже с деньгами на их ремонт. В санаторий возили недавно».

Судебный процесс по аварии продолжается, но семья Инны Жолобовой туда не ходит. «Тяжело мне, да и не понимаю я в этом ничего, — поясняет Валентина Гарнцева. — Конечно, хотелось бы, чтобы наказали виноватых. Но я не знаю, кто виноват, я там не работала, а судить просто так — не хочу».

В годовщину аварии на кладбище она не приходит — говорит, слишком тяжёлая атмосфера. Старается навещать часто, но в другие дни.

Внуки Валентины Георгиевны, возможно, пойдут работать на Саяно-Шушенскую: старший собирается быть сварщиком, средняя планирует учиться на гидроэнергетика, самый маленький о своих мечтах пока не рассказывает.

«Мы слышали гул, но думали, что так надо»

Сотрудник ГЭС Егор Микеров — один из тех, кто выжил в катастрофе. Его кабинет находился над машинным залом, полностью затопленным в момент аварии.

Рано утром он пришёл на работу, снял с сигнализации кабинет, загрузил компьютер. Внезапно услышал странный гул: сначала небольшой, потом — всё усиливающийся. И хлопок. «После хлопка выключили свет, — рассказывает Егор. — У меня кабинет на цокольном этаже и самый ближайший к машинному залу. В коридор хлынул поток воды, огромный ручей. Я понял, что до запасного выхода в конце коридора я не добегу — у меня ДЦП, я инвалид детства, — рассказывает Егор. — Закрыл дверь и вылез через окно на улицу, там из двух дверей уже хлестали ручьи, воды было примерно по колено. Из соседнего здания выпрыгнула женщина, вместе с ней мы потихоньку пошли к пропускному пункту, вода всё прибывала, но нам удалось зацепиться за какой-то козырёк. Потом прибежали парни, вытащили. Посадили в машину, отправили домой».

Егор вспоминает: самое страшное — это воронки, которые образовались над открытыми подвалами, туда затягивало офисную мебель, железные сейфы, запросто могло затянуть и человека. Пару раз воронки были всего в паре метров от Егора, но повезло, удалось их обойти.

Что произошло — почти никто не понимал, была догадка, что сломался шестой агрегат, потому что именно в этот день его собирались запускать. Поэтому возникшая вибрация никого не удивляла. Гул при запуске — нормальное явление. Только когда шум начал нарастать, поняли: что-то пошло не так.

Егор вспоминает: многие сотрудники приехали на ГЭС уже через два часа после аварии: люди выходили из отпуска, приезжали из других городов. Сотовая связь перестала работать уже в первый час — не выдержала перегрузки. Никого не вызывали — но все мчались к гидроэлектростанции.

«Совершенно очевидно было, что только МЧС бы не справилось, это невозможно, сколько бы людей у них ни было, поэтому помогали все, кто мог, — рассказывает Егор. — Я чудом успел дозвониться до отца и матери, сказал: собирайте вещи, думал, будет эвакуация. Утром был страшный туман, тело плотины почти не проглядывалось, были опасения, что что-то случилось с ней. Потом я понял, что она цела — в противном случае с гор начали бы сыпаться камни и булыжники».

По улице то и дело ездили кареты скорой помощи. В посёлке было пусто — все поехали к станции. Начались поиски пострадавших, которые продлились больше месяца. Егор говорит, утратил надежду гораздо раньше: «Родные верили до последнего, но я знал, что если в первые сутки людей не найдут, спасти их будет уже почти невозможно: больше 24 часов человек в воде вряд ли продержится».

Егор не любит излишне драматизировать случившееся: «Да, 75 человек погибли (мы между собой считаем — 76, одна девушка была беременна, вот-вот должна была уйти в декрет). Всё это невероятное горе. Но ведь сколько людей всё-таки спаслись».

Через месяц в помещениях началась просушка и ремонт. ГЭС постепенно стали восстанавливать, люди возвращались в рабочие кабинеты, приступали к выполнению своих прямых обязанностей.

Вскоре Егор женился, у него родилась дочь: «Не могу сказать, что в тот момент я пережил какой-то колоссальный стресс, долго не мог восстановиться, — понимаете, я инвалид, я к стрессу привык с детства, может, поэтому быстро пришёл в себя, ни на что не жалуюсь. Посёлок маленький, и все эти беды мы переживаем вместе. Но жизнь продолжается, город живёт своей жизнью. Вспоминаем погибших».

Читайте также:

На Саяно-Шушенской ГЭС не сработала система защиты >>

Причиной аварии на Саяно-Шушенской ГЭС стало разрушение турбины >>

Рассмотрение дела об аварии на Саяно-Шушенской ГЭС перенесли >>