Арест пропагандиста

        Узнав об уже втором и тоже крайне суровом приговоре (первый был отменен, а дело направлено на новое расследование) столичному педагогу И.И. Фарберу, учившему и администрировавшему в с. Мошенки Тверской обл., общественность особо припомнила слова прокурора, произнесенные на первом процессе. Речи о том, может ли человек по фамилии Фарбер бескорыстно помогать деревне, в самом деле недопустимы в устах гособвинителя. Даже настолько недопустимы, что общественность спутала первый процесс со вторым, хотя на втором прокурор уже ничего такого не произносил.

Слова прокурора на первом процессе можно квалифицировать как антисемитские, но для точности квалификации стоит учесть, что в случае, если бы подсудимый носил ничуть не еврейскую фамилию Шмидт, Анджелотти или Пшибышевский, пассаж про инородное происхождение тоже с большой вероятностью мог быть произнесен. Более того, он мог быть произнесен, даже зовись подсудимый Ивановым — в случае если бы гипотетический Иванов, подобно реальному Фарберу, был бы москвичом, педагогом-новатором и прогрессором.

Потому что исходный конфликт имел причину во взаимоотношениях традиционной сельской общины и чужака, которые вообще никогда и нигде не бывают простыми. Всякий горожанин — тем более столичный житель, — поселившийся в деревне хотя бы в качестве дачника, не говоря уже о ПМЖ, обречен сталкиваться с идиотизмом деревенской жизни. Другое дело, как при этом столкновении он переводит употребленное классиками марксизма слово Idiotismus: в современном значении, то есть как дурость и тупость, или в том смысле, который имели в виду классики, то есть как своеобразие, констатируемое без эмоциональной негативной оценки.

Если чужак подавляет свои негативные эмоции, понимает, что своеобразие — это неотъемлемое свойство сельского уклада, осознает, что его знание сельских обычаев и понятий явно недостаточно, и это осознание диктует ему осторожность и осмотрительность в отношениях с поселянами, — тогда не сразу, но через ряд лет он, не сделавшись вполне своим (в первом поколении это, наверное, вообще невозможно, см. такую же проблему у эмигрантов), все же станет приемлемой для поселян частью пейзажа. Своим чужаком, чудаковатым барином, отношение к которому является более или менее благодушным и причуды которого — если, конечно, они весьма умеренны и впрямую не затрагивают поселян — воспринимаются с терпимостью. Главное тут — осознать, что своеобычие местной жизни и сложность местной традиции ничуть не ниже, чем в каком-нибудь штате Массачусетс, в котором чудить напропалую эмигранту отнюдь не рекомендуется.

Возможен, конечно, и другой, прогрессорский подход, когда чужак рассматривает своеобычность деревенской жизни, как то, что должно быть преодолено.

«Трудно быть Богом», но и приятно, и даже более приятно, чем трудно. Такой тип прогрессора довольно известен. В 70-х годах XIX века в России он назывался «пропагандистом» и был довольно неудачлив, в ту же пору в САСШ он назывался «карпетбэггером» и стяжал больше успеха, впоследствии в СССР преодолевали сельский быт «двадцатипятитысячники», оставившие по себе довольно сомнительную славу и дополнительно закрепившие поселян в их крайнем консерватизме. Если новатор не ужился сперва в одной деревне, потом в другой, возможно, дело в крайней косности поселян, но возможно — и в каких-то принципиальных недостатках самого прогрессорства.

Апологеты прогрессорства воспитаны на книге бр. Стругацких «Трудно быть Богом», особенность которой в том, что она изображает действительность глазами прогрессора. Изображение той же действительности глазами объекта прогрессивных преобразований — на этом базируется творчество писателей-деревенщиков — дает существенно другую картину.

Другое дело, что в нормальном быту обыкновенно предсказуемая неудача новатора-цивилизатора происходит более мирно и без участия уголовной юстиции. Капля масла не смешивается с водой, потому что она и не может смешаться — и отторгается. Собственно, этот относительно мирный способ и был явлен во время первого хождения новатора И.И. Фарбера в народ.

Второе хождение кончилось куда печальнее, потому что Фарбер на этот раз явил себя не просто новатором, но и материально ответственным администратором, чего ему делать — по его прогрессорской сущности — ни в коем случае было не надо. Человек, сменивший на протяжении своего дела шесть адвокатов, вряд ли имел хорошие шансы на противоборство с провинциальной юстицией, которая тоже не чужда сильного идиотизма (своеобычия). Равно как не чужд ей и законодатель, в видах приближения к лучшим западным образцам преобразовавший соответствующую уголовную статью таким образом, что теперь по ней можно зараз получить как изрядный срок (прежняя, негуманная концепция), так и еще более изрядный штраф (новая, гуманная концепция), — и все в одном флаконе.

Своеобычность как фигуранта, так и суда, так и верховного законодателя в результате произвела такую синергию, что не приведи Господи. Поправить такую синергию — дело самое человеколюбивое. Прогрессор предсказуемо не ужился с поселянами — но не закатывать же его на семь лет в каторгу.