"Как я могу это совместить со своей совестью?"

«Когда я вас слушаю, мне кажется,

что я вижу в глубине старого колодца чистую воду».

Великая Княжна Ольга Николаевна –

доктору Евгению Сергеевичу Боткину

Евгений Сергеевич Боткин родился 27 мая/9 июня 1865 года в Царском Селе в семье знаменитого врача, основоположника русской клинической школы Сергея Петровича Боткина и его супруги Анастасии Александровны. Тёплая, сердечная атмосфера дома, поддерживаемая матерью, сочеталась со строгим трудовым укладом, заведённым отцом. Дети с ранних лет много учились, готовясь к поступлению сразу в старшие классы гимназии. Особенной религиозностью, насколько можно судить по оставшимся воспоминаниям, семья не отличалась. Зато особую атмосферу дома составляла любовь к высокому искусству. Сергей Петрович регулярно устраивал у себя так называемые «боткинские субботы», куда приглашались выдающиеся поэты, музыканты, художники. Дружеские отношения связывали хозяина с И.С. Тургеневым, Н.А. Некрасовым, М.Е. Салтыковым-Щедриным, Герценом. Постоянно присутствуя на этих вечерах, дети приобщались к лучшим произведениям в первоклассном исполнении, впитывали всё, чем жил признанный цвет русской интеллигенции. 

Матушка скончалась, когда Евгению было всего 10 лет. Отец женился вторично, многое в доме изменилось. Но образованию детей по-прежнему уделялось большое внимание, и Евгений поступает сразу в 5-й класс гимназии, а по её окончании — на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета. Там он проучился год. В 1889-ом он закончит «третьим по старшинству баллов в своём курсе» Императорскую Военно-Медицинскую Академию и будет определён… «ассистентом-интерном в Мариинскую больницу для бедных Ведомства Императрицы Марии». Невеликая должность для образованного и талантливого молодого врача, но таково было его собственное решение. «Он никогда не позволял себе пользоваться именем своего отца, — объясняет этот выбор дочь Евгения Сергеевича, Татьяна Евгеньевна. — …Чрезвычайно скромный, он хотел свой успех заработать сам». Через год Евгений Боткин назначается сверхштатным врачом той же больницы, проходит стажировку в Гейдельбергском университете. А ещё спустя год, в 1892 году, он потеряет своего первенца, полугодовалого сына Сергея, и эта трагедия навсегда перевернёт его мировоззрение, до тех пор индифферентное в вопросах веры.

Много лет спустя, в последнем письме брату Александру от 26 июня/9 июля 1918 года из Екатеринбурга, предчувствуя конец жизни и осмысляя её, доктор напишет: «Когда мы ещё… были… курсом,.. дружным, исповедовавшим и развивавшим те принципы, с которыми мы вступили в жизнь, мы большею частью не рассматривали их с религиозной точки зрения, да и не знаю, много ли среди нас и было религиозных. Но всякий кодекс принципов есть уже религия, и нам, у кого, вероятно, сознательно, и у кого и бессознательно, — как, в частности, это было у меня, т.к. это была пора не то чтобы форменного атеизма, а полного в этом смысле индифферентизма, — так близко подходит к христианству, что полное обращение наше к нему, или хоть многих из нас, стало совсем естественным переходом. Вообще, если «вера без дел мертва есть», то «дела» без веры могут существовать и, если кому из нас к делам присоединилась и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей. Одним из таких счастливцев, путем тяжкого испытания — потери моего первенца, полугодовалого сыночка Серёжи, — оказался и я. С тех пор мой кодекс значительно расширился и определился, и в каждом деле я заботился не только о “Курсовом”, но “Господнем”».

 Сознательно став на путь веры, Евгений Сергеевич и своё профессиональное служение старался освятить глубоко христианским духом. Об этом свидетельствуют, в частности, его лекции студентам Военно-медицинской академии, которые он читал с 1897 года. Часто говорил лектор о «высокой степени человеческого отношения к больным, которым отличается русский врач», о важности искреннего внимания к пациенту, приобретения его доверия, поддержания бодрости его духа и, главное, любви к нему. «У вас ещё непочатый край этого чувства, -— обращался он к студентам, — так не скупитесь же им, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно, кому оно по праву принадлежит, и пойдёмте все с любовью к больному человеку, чтоб вместе учиться, как быть ему полезным».

Тем же подлинно христианским духом проникнута его уникальная книга «Свет и тени Русско-японской войны 1904 — 1905 гг.: из писем к жене», увидевшая свет в 1908 году. С ярким талантом описывает автор повседневную жизнь военного врача, за которой встаёт эпическая картина страдающего, но великого и чистого духом русского воинства. Однако главным открытием книги является, пожалуй, личность самого доктора Боткина – обезоруживающе искреннего, смелого, доброго, честного, преданного христианскому долгу. Неудивительно поэтому, что императрица Александра Федоровна, ознакомившись с изданием, выразила желание пригласить именно этого врача лейб-медиком Его Величества.

Новое назначение существенно меняло привычное течение жизни. Евгений Сергеевич получил звание генерала, был включен в Царскую свиту и обязывался отныне ежедневно исследовать состояние здоровья высоких пациентов. «Мой отец, — вспоминает Татьяна Евгеньевна Мельник-Боткина, — начинал свою службу рано, в девять часов утра, с визита в Александровский дворец, где его принимала Царица в своих покоях… Александра Федоровна страдала значительным нарушением сердечной деятельности. После осмотра он составлял ей режим дня и практически запретил всякую физическую нагрузку. Второй раз он навещал её вечером перед ужином, около шести часов. Если он был недоволен её состоянием, он требовал, чтобы она оставалась в своих покоях, и иногда даже запрещал ей ужинать. После утреннего визита к Царице он шел к Царским детям… подольше задерживался у Царевича, гемофилия которого требовала постоянного внимания… Сразу после обеда отец отправлялся в Санкт-Петербург в Общество Красного Креста. К нашему большому сожалению, он был очень занятым человеком. Кроме как за ужином, мы редко с ним виделись, и даже эта редкая радость нарушалась частыми путешествиями, в которых он должен был участвовать с Царской Семьей».

Частые путешествия с Царской Семьей, которую доктор искренне полюбил и которой был рыцарски предан, послужили косвенной причиной крушения его собственной семьи в 1910 году. Его жена Ольга Владимировна так и не смирилась с постоянной занятостью и отсутствием мужа, с тем, что его внимание и забота больше не принадлежали всецело ей. Надеясь обрести полноту счастья с молодым студентом, учителем старших сыновей в семье Боткиных, она уехала из дома. Все четверо детей — Дмитрий (родился в 1894 году),  Юрий (1896), Татьяна (1898) и Глеб (1900) — приняли решение остаться с отцом. «Я не предполагала, — напишет в воспоминаниях дочь, Татьяна Евгеньевна, — что эта драма была первой и самой лёгкой изо всех, которые постигнут нашу семью и разрушат нашу страну. К счастью, мы были прочно защищены любовью отца». Доктор Боткин действительно сумел стать детям и отцом, и матерью. «Ах, детки, детки, детки, мои милые, ненаглядные, дорогие, золотые, неоцененные детки!», — начинал он письма домой. Доктор входил во все подробности их жизни, находил время для внимательного общения с каждым. Его письма наполнены вопросами и размышлениями о событиях прожитого детьми дня, об их товарищах, интересах, трудных уроках, поведении, позже — о браке и целомудрии, о промысле Божием и, конечно, умилительными рассказами о царской семье.  «Они по-прежнему все очаровательны, хотя все очень выросли и отношение их ко всем стало более взрослым, я бы сказал, ещё более сердечным, потому что более глубоким, — писал он о царских детях в 1911 году. — Я никогда не забуду их тонкое, совсем не показное, но такое чуткое отношение к моему горю, когда я был так встревожен Танюшкиным тифом… О родителях я и не говорю: моя любовь к ним и преданность безграничны…»

После развода, всю вину в котором Евгений Сергеевич взял на себя, он просил отставки при дворе, считая своё положение несовместимым с должностью. Однако император и императрица отставку не приняли и продолжали дарить доктора своим доверием. Евгений Сергеевич, как свидетельствуют его письма, не считал себя достойным этого сердечного внимания и делал всё возможное, чтобы достойно исполнять свой долг. Он выдерживал нападки и обвинения придворных, считавших, что он чрезмерно оберегает императрицу от сердечных нагрузок (из-за чего они лишались балов и светских развлечений). Он был сдержан с любопытствующими, не считал возможным говорить ни о недугах, ни о лечении монаршей семьи. Когда заболевал наследник, доктор не только посвящал страдальцу всё время, но и своих детей призывал молиться «ежедневно, горячо» за «нашего ненаглядного Алексея Николаевича». Он боготворил эту семью. «Своей добротой они сделали меня рабом своим до конца дней моих», — писал он домашним.

Тяжелым ударом стала для доктора гибель на фронте старшего сына Дмитрия в декабре 1914 года. Дмитрий пал героем, до конца выполнив свой долг перед родиной и государем. Доктор гордился сыном, но горе, усугублявшееся безумным метанием русского общества, личное недовольство влиянием Распутина, которого Боткин никогда не принимал, — всё это угнетало его. Об этом свидетельствуют письма императрицы. «Я многое рассказала Боткину, чтобы заставить его кое-что понять, так как он не всегда таков, каким я бы хотела его видеть… — пишет она императору 30 августа 1915 года — мне удалось ему объяснить многое, что он не вполне понимал. Я говорю вовсю, — необходимо всех встряхнуть и показать, как им следует думать и поступать». Другое письмо, от 4 сентября 1915 года: «…Сегодня с утра снова говорила с Боткиным. Это ему на пользу, помогает мыслям его выбраться на правый путь… Приходится быть лекарством для смущённых умов, подвергшихся влиянию городских микробов…»

Когда монархия пала, государь и его близкие лишились свободы, и выполнение врачебного долга Боткина стало смертельно опасным, он не колебался ни минуты. «Папа решительно сообщил нам, что для него покинуть Царя и Царицу совершенно немыслимо. Он будет делить с ними их судьбу пленников», — вспоминала дочь Татьяна Евгеньевна. Боткин остался с арестованной Императорской семьёй в Александровском дворце, затем добровольно последовал с ними в Тобольск и Екатеринбург. Насколько это было в его силах, доктор помогал пленникам: передавал комиссарам их просьбы, требовал оказания своевременной медицинской помощи больному цесаревичу, преподавал наследнику русский язык. Своих собственных детей Евгений Сергеевич с глубокой верой предал Промыслу Божию, сознавая, что в этой жизни их больше не увидит.

В июле 1918 года революционный штаб предложил врачу свободу, пояснив: «Будущее Романовых выглядит несколько мрачно». Евгений Сергеевич ответил так: «Мне кажется, что я вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как я могу это совместить со своей совестью? Вы все же должны это понять… Меня радует, что еще есть люди, которые озабочены моей личной судьбой… Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с царем!»

Ночью с 16 на 17 июля 1918 года в Ипатьевском доме в Екатеринбурге доктор Евгений Сергеевич Боткин принял мученическую кончину вместе с царской семьёй. Решением Священного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви Заграницей мученик Евгений причислен к лику святых 1 ноября 1981 года.

• Евгений Сергеевич Боткин среди сотрудников медицинского отделения Красного Креста в Харбине во время Русско-японской войны

  

• Е.С. Боткин на императорской яхте «Штандарт». 1908

  

• Последний снимок доктора Боткина с дочерью Татьяной и сыном Глебом. Тобольск. 1918

ВЕРА ТУЕВА

******************************************

 с семьей