ВОЙНА
22 июня – этот день. В этот день в 1941 году погода в Севастополе была жаркая, ждали дождя. И действительно, ночью, примерно в половине четвертого в небе загрохотало. Моя мама рассказывает, что сначала она этот грохот приняла за гром; потом, услышав стрельбу зениток, решила, что у моряков, наверное, опять маневры. В последние недели у них все время были маневры. Утром соседка сказала, что в маневрах участвовали и самолеты, много самолетов, они даже бомбы сбрасывали. Бомбы на город? Нет, что вы, кто же на маневрах сбрасывает бомбы на город. Перед рассветом, где-то около пяти утра самолеты улетели и маневры закончились. А в 12 часов дня севастопольцы узнали, что это были не маневры… Флотская авиация базы Черноморского флота была в полной боевой готовности и отогнала фашистских стервятников, не позволив им бомбить город. Мой отец, работавший вольнонаемным в одном из отделов Черноморского флота, в тот же день получил на складе форму морского офицера и лейтенантские знаки различия.
Больше он дома не ночевал. Во дворе у нас выкопали щель и мы с мамой часто проводили там ночи: с начала августа Севастополь бомбили еженощно.
А месяца через три в Севастополе объявился мой дядя, муж маминой сестры. Он был большой чин: полковник и начальник финансового отдела Приморской армии, эвакуированной из Одессы и защищавшей Севастополь. Мама рассказывает, что он несколько раз приходил к нам в гости и приносил мне шоколадки, – мне было тогда полтора года. И еще он говорил, что в крайнем случае он не сдастся в плен и показывал свой пистолет. Он и не сдался: в конце июня 1942 года, когда в наших руках оставался маленький кусочек мыса Херсонес, он выстрелил себе в сердце.
Его друзья уговаривали его не делать этого: мы прорвемся к партизанам или ночью подойдут наши катера и заберут нас! (В Севастополе осталось 90 тысяч краснофлотцев, эвакуировать их было невозможно.)
Друзья и похоронили его тут же, на мысе. А в 2002 году археологи, которые постоянно ведут раскопки на мысе Херсонес, наткнулись на его тело и по находившимся при нем документам установили его личность. Тогда же мы получили похоронку на него от Севастопольского горвоенкомата – спустя 60 лет! (Мы все эти годы запрашивали о его судьбе.) Его прах был перенесен на мемориальное воинское кладбище.
А за полгода до гибели моего дяди, 18 ноября 1941 года из Севастопольской бухты ушел последний гражданский корабль – лидер «Ташкент». Есть рассказ Евгения Петрова (того самого, кто вместе с И.Ильфом написал «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок»), тогда корреспондента «Красной Звезды», об этом рейсе: корабль прекратил радиосвязь с землей, чтобы не наводить на себя немецкие самолеты, и двое суток наши о нем ничего не знали, пока он не добрался до Батуми. Вот на этом теплоходе меня и вывезли из Севастополя: тогда эвакуировали папин отдел вместе с членами семей. Я это все знаю со слов моей мамы. А первое слово, которое я научился выговаривать, было «бомбоубежище».
… 22 июня 1941 года – это самый страшный день в истории нашей Родины – началась Великая Отечественная война.
Комментарии
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.
Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.
Им нельзя задержаться, остаться –
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.
Окликать их и звать их – напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.
(В. Шефнер)
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
И к мертвым выправив билет,
Всё едет кто-нибудь из близких
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого-то нет...
(К. Симонов)
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси! –
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина –
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: – Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
«Мы вас подождем!» – говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» – говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
(К. Симонов, 1941 г.)
А уже через пять месяцев им приходилось надяться только на..."Дорогие Фрида, Вальтер и Гюнтер.
Снова удалось написать вам письмо
Второй батальон полностью раздавлен танками, не хотел бы я там оказаться... Надеюсь, Господь и дальше будет хранить меня и мы снова увидимся на родине. Сейчас опять холодно, и опять идет снег, зачем же здесь устроили войну... До Москвы нам осталось сорок километров, возьмем ли ее, никто не знает, и если это случится, то у нас будет прекрасный рождественский подарок. Но боюсь, что Рождество будет очень плохим, если только не случится чудо...
Бабушка, в основном, рассказывала о нем послевоенном. Сам то он не любил вспоминать о войне. Наверное, времени ещё тогда прошло мало. Поэтому.
Он после войны пожил мало.
А второй с фронта не вернулся.
Так что, до обидного мало знаю я о своих дедах.
Вот и всё...
Расск азывал однажды как снимал фашистов (был снайпером)...