НАЛЕВО ОТ КРЕПОСТНОГО ПРАВА

Миф о русской отсталости достаточно въедлив. Извращенно в нем трактуется и история России XIX века - якобы отсталой формы Европы, ранее русских освободившихся от наиболее уродливых форм угнетения человека человеком. Мы неоднократно писали, что и как происходило в Европе XIX века и каково там жилось простому человеку. Наверное, есть необходимость под новым углом зрения взглянуть и на Россию...

Речь, конечно, не идет о том, чтобы оправдать крепостничество, уродливое и давно минувшее явление. Речь совсем о другом: Европа в период русского крепостничества предстает ничуть не более гуманной, человечной или удобной для простонародной жизни, чем современная ей Россия. На каждую страшилку из русской истории можно найти 10 аналогичных в современной ей европейской...

До отмены крепостного права, как ни странно слышать это современному человеку, русские голода не знали. Они знали унижения и оскорбления человеческого естества в крепостническом обращении, но не чувство голода. Это связано отнюдь не с особым гуманизмом крепостников (которого, естественно не было, хотя в отдельных случаях изнеженный аристократ, действительно, гуманнее жесткого, зубастого капиталиста). Это было связано с особенностями русского докапиталистического НАТУРАЛИЗМА в хозяйстве.

Россия была огромна и слабо заселена. Биоресурсов на душу населения вне воли и сознания людей приходилось очень  много. На продажу они почти не шли – в основном, по законам натурального хозяйства, оставались сборщикам. Товарно-денежное движение было слабо развито. Продуктов собирали много – при сказочном богатстве земельных ресурсов, при невообразимом изобилии дичи и грибов в лесах, птицы в небе, рыбы в воде и т.п. Хранить все это длительное время было трудно – продукты имеют свойство быстро портится, и потому все это охотно раздавалось любому просителю в общинном, коллективистском режиме крестьянского быта.

Не то, чтобы русские были очень добрыми, очень щедрыми – дело не в этом, сами условия быта порождали у русского общинника доброту и щедрость[1].

Безобразная унизительность крепостного права сопровождалась, однако, материальным и физиологической обеспеченностью простого народа.

  Выдающийся новеллист XIX века В.А.Соллогуб очень четко диагностирует  либеральные «свободы»: «Немцы да французы жалеют о нашем мужике: мученик де! – говорят, а глядишь, мученик-то здоровее, сытее и довольнее многих других. Ау них... мужик то уж точно труженик: за все плати: и за воду, и за землю, и за дом, и за пруд, и за воздух, и за все, что только можно содрать. Плати аккуратно: голод, пожар – а ты все равно плати, каналья! Ты вольный человек: не то вытолкают по шеям, умирай с детьми, где знаешь... нам дела нет.»[2]

Русского помещика Соллогуб описывает так: «Первое мое правило – чтобы у мужика все было в исправности. Пала у него лошадь – на тебе лошадь, заплатишь помаленьку. Нет у него коровы – возьми корову – деньги не пропадут. Главное дело – не запускать. Недолго так расстроить имение, что и поправить потому будет не под силу». (Ук. произведение, стр.298).

Так было до эпохи свободной торговли. «В старинные времена в каждой усадьбе и у каждого зажиточного мужика бывали многолетние запасы хлеба, иногда прямо сгнивавшие за отсутствием сбыта. Эти запасы застраховывали от неурожаев, засух, гессенских мух, саранчи и т.п. Мужик выходил из ряда голодных лет все ещё сытым, не обессиленным, как теперь, когда каждое «лишнее» зерно вывозится за границу»[3]. Образованнейшему человеку того времени, М.Меньшикову, вторит неграмотный старичок-крестьянин Поликарп из путевых заметок Мельникова-Печерского. «В старину все лучше было. На что ни глянешь – все лучше... И люди были здоровее, хворых и тщедушных, кажись, и вовсе не бывало то в стары-то годы. И все было дешево, и народ был проще... А урожаи в стары годы и по нашим местам бывали хорошие. Все благодарили создателя. У мужичка, бывало, год по два, да по три немолоченый хлеб в одоньях стоит... А в нынешние останны времена не то...Объезжай ты, родимый, все наши места...нигде не единого одонья не увидишь, чтобы про запас приготовлен был.»[4]

Или вот ещё свидетельство человека весьма в вопросах русской жизни авторитетное: «…Господское гумно стояло, как город, построенный из хлебных кладей, даже в крестьянских гумнах видно было много прошлогодних копен. Отец мой радовался, глядя на такое изобилие хлеба...» – вспоминал С.Т.Аксаков в «Детских годах Багрова-внука», писанных, как известно, с натуры[5].

Л.Н.Толстой в «Войне и мире» описывает полнокровную, полноценную человеческую жизнь в патриархальном имении Отрадное (графов Ростовых), явно с натуры, не выдумывая, хорошо зная помещичью жизнь. Об этом и «Поликушка» Л.Толстого, 1862 года, в которой отражен типаж помещичьего идеализма (в образе барыни), переживающего драму от сознания, что «деньги-зло». «Поликушка» – сложнейшее для западного читателя произведение Толстого, которое практически не поддается переводам. Здесь вне и помимо обычных крепостнических законов, как более важные, действуют законы нравственные. Негодный мужик, пьяница и воришка, порицаем и общиной и властями. Только барыня надеется на его исправление, вопреки всему. Она призывает мужика, дает ему поручение отвезти крупную сумму денег, повторяя, что верит ему, и тем самым совершенно нравственно преображает негодного человека.  Но случается беда: мужик в дороге потерял деньги. Не смея больше показаться доброй барыне на глаза, в страшных муках и угрызениях обманутого доверия, он покончил с собой. Однако деньги найдены на дороге честным крестьянином, который привозят их своей барыне. Понимая, что они стали причиной смерти доброго человека, она рыдает, не хочет их принять. «Не хочу этих денег! Это ужасные  деньги. Что они наделали! Скажи ему, чтобы взял их себе, коли хочет!

-Полторы тысячи рублей...

-Пускай возьмет всё...Пускай возьмет себе этот мужик, что нашел.»

Русским писателям вторит известный русофоб, человек, свидетельство которого ценно хотя бы тем, что заподозрить его в «лакировке русской действительности» невозможно – Р.Пайпс. Проработав огромное количество источников, он сделал вывод, что с середины XVIII века и до отмены крепостного права и помещик, и крестьянин были относительно зажиточны. Данные Пайпса «не подтверждают картины всеобщих мучений и угнетения, почерпнутой в основном из литературных источников»[6].

Пайпса подтверждает и сама жизнь: как известно, Наполеон при вторжении в Россию распространял слухи про освобождение крестьян, и готовил введение своего кодекса на оккупированной территории. Забитые и угнетенные, униженные и оскорбленные крестьяне могли бы, конечно, отсиживаться по лесам и болотам, опасаясь открыто выступить за своего «освободителя», но уж совершенно невероятно, чтобы они подняли против него повсеместную «дубину народной войны».

  Культуру питания народов мира, составляющую важный аспект бытия той или иной цивилизации, хорошо передают национальные кухни. В восточных кухнях приготовляются змеи и насекомые, собаки и земноводные. Французская кухня приняла в себя и лягушек, и улиток, и заплесневелые сыры – явно ведь не от хорошей жизни. Английская культура питания включает в себя блюда т.н. «комбинированные» – намешанные из многих ингредиентов – soop (похлебка), пудинг и т.п. Первоначально они, так же как и итальянская пицца, приготовлялись из всевозможных объедков, о чём честно пишут классики западной литературы, например, Марк Твен. Этим и объясняется их «кусочковость».

  Русская национальная кухня по праву считается одной из самых богатых и «чистых». В числе пословиц и поговорок, собранных В.Далем есть весьма любопытные: «На Руси никто с голоду не помирал», «Нужда научит калачи есть» (то есть погонит в низ, на черновую работу, где был дешев пшеничный хлеб – поясняет В.Даль.)

  В России широко были распространены традиции гостеприимства и хлебосольства, при чём не только в помещичьей, но и в простонародной среде.  Отлажены были целые системы (т.н.

«избяные желоба») по которым крестьянки спускали странникам хлеб не глядя, на простой стук в бревенчатую стену.

  Русский народ благодаря своим просторам обладал огромным количеством биоресурсов. Хотя это было т.н. «экстенсивное превосходство» над Европой, превосходство по доле на душу населения, а отнюдь не на квадратный километр леса или пашни (биопродуктивность в Европе значительно выше, чем в России), но это было реальное превосходство.

  Уже на излете царизма, в 1900 году в России приходилось только 4 человека на квадратный километр территории, тогда как в США –8 человек, во Франции – 74 человека, в Японии – 119 человек, в Англии – 157 человек[7].

Гоняясь за всякого рода уродствами и патологиями, за сенсациями помещичьей жестокости и дикости, за жареными фактами крепостнических времен (а их действительно, хоть отбавляй!) – наши историки очень слабо освещают нормальную человеческую жизнь в ту эпоху, её светлые и сильные стороны, которыми нехудо бы и гордится. Иначе говоря, докапиталистическую дорогу России изучают только по отбросам на обочине, которые тоже, конечно же, есть, но которыми, однако, отнюдь не ограничивается живая жизнь.

Страна жила, развивалась, побеждала, шла вперед, была одной из величайших держав цивилизованного мира не потому, конечно, что в ней (как и в других странах) были уродства и патологии в темных углах.

В очерке А. Алексеева[8]  о судьбе и делах Н.Н.Муравьева-Амурского (вышел в 1983 году) мы встречаем описание довольно неожиданных для ученика советской школы реалий крепостного права:

«Николай Муравьев получил немалую известность тем, что представил царю свой проект освобождения крестьян от крепостной зависимости. Рассуждая о причинах "государственных переворотов" – так он называл революционные движения, – Муравьев называл в качестве таковых следующие: "неимение недвижимой собственности", нищету народа, несправедливое распределение государственных повинностей и "привилегии некоторых сословий в отягощение народа"[9].

Главный "способ достичь благодетельной цели для всех сословий", по мнению молодого губернатора, это "дозволить помещикам освобождать крестьян в вольные хлебопашцы без согласия крестьян".

Довольно странное заявление – получается, не дворяне, а крестьяне препятствовали отмене крепостного права? Очевидно, так же и с той же целью, с какой рабочие сокращаемых ныне заводов борются за сохранение предприятий с весьма жестким режимом труда: на вольных хлебах слишком голодно, а предприятие, несмотря на всю жесткость режима, кормит…

Весьма очевидное вольнодумство Муравьёва никак не повлияло на отношение царя к нему. В том же очерке Алексеева описываются дальнейшие события:

«Назначение Муравьева генерал-губернатором Восточной Сибири, происшедшее в 1847 году… вызвало много различных толков. Обычно в Сибирь посылались пожилые и уже опытные чиновники, поднаторевшие в делах, а тут вдруг человек еще молодой… Но история подтвердила, что выбор царя, какие бы мотивы его ни вызвали, оказался весьма удачным».

В затягивании отмены крепостного права нельзя примитивно видеть только заботу об интересах помещиков. Около 100 лет на царском престоле находились решительные противники крепостничества – начиная с Екатерины II. Царизм, около 100 лет гадавший, как бы отменить крепостное право и не угробить при этом народ, откровенно не знал ответа на этот вопрос. Даже Некрасов, при  всей его острой обличительности, признавал: «распалась цепь великая, распалась и ударила – одним концом по барину, ДРУГИМ ПО МУЖИКУ».

За отменой крепостного права при оживлении товарно-денежных отношений и капитализма «во всей красе» мог последовать, и таки последовал массовый голод и душераздирающая, прежде неведомая нищета.

Отменить крепостничество в XIX  веке – то же самое, что распустить в 1992 году режимные советские военные заводы, отправив их рабочих на «вольные хлеба», а точнее, в небытие, ибо человек, привыкший при всех строгостях режима иметь стабильный кусок хлеба может «на вольных хлебах», при всей роскоши своей свободы, никакого нового хлеба себе так и не найти.

Россия в XIX веке познавала тот закон, который Европа познала гораздо ранее, по словам дотошливого Броделя (изучавшего рацион европейца по годам и векам) – в доколониальную свою эпоху: где капитализм, рынок, свободная цена и продажность всего и вся – там нет уже былой сытости и обеспеченности «маленького человека». Общество из друга становится «малым сим» врагом.

То что раньше раздавали даром – из простого опасения, что оно просто сгниет за невостребованностью – теперь стали продавать, и продавать даже за тридевять земель, лишь бы за деньги. Те же, кто денег не имел, потеряли привычную БЛАГОТВОРИТЕЛЬНУЮ основу своего существования.

[1] Остатки этой щедрости русской природы застал ещё мой дед, ещё в 60-е годы ХХ века(!). Например, дед в охотничий сезон набивал полный багажник автомобиля дикими утками на каждой охоте. Поездка за грибами кончалась полным багажником грибов, а поездка на рыбалку – полной ванной рыбы. При этом холодильное оборудование только-только ещё появлялось, и конечно, семья рада была раздать часть дедовских трофеев соседям и просто в любые добрые руки. Это, помимо всего прочего, освобождало от обработки трофеев вручную, дела весьма тягостного, когда нужно ощипать багажник птицы или снять чешую с рыбы, которой набита вся ванна. При этом семье трофеи деда ничего не стоили и ни в какой потребительской статистике не учитывались. Ещё в 80-е годы ХХ века ЕРШ НЕ СЧИТАЛСЯ ЗА РЫБУ, и с руганью выбрасывался рыбаками на берег. Считалось, что ерш испортил поклевку, и все берега рек были устланы трупиками ершей, которых даже кошки отказывались брать. В 6-е годы было ещё больше биоресурсов, но, естественно, 60-е годы не идут ни в какое сравнение со временами С.Аксакова, смачно описавшего русскую охоту и рыбалку. Аксаков же, в свою очередь писал, что во времена его деда всего было больше, и сомы водились такие, что утаскивали на дно телят!

 [2] (См. В.Соллогуб «Тарантас», М-1983 г., стр. 299) Верить ли Соллогубу? Вот как отзывался о нем Белинский – «Теперь после Гоголя он первый писатель в современной русской литературе» (Белинский, Собр.Соч., М-1979 г., т.5, стр. 212)

 [3] См. См. М.О. Меньшиков «Из писем ближним», М., 1991 г., стр.47

 [4] Андрей Печерский), Собрание сочинений, т. 1., М., 1963, стр.26

 [5] См. С.Т.Аксаков, «Детские годы Багрова-Внука», М., 1983 г., стр. 59.

[6] см. Р.Пайпс, «Россия при старом режиме», Нью-Йорк, 1974 г., с. 196-197

 [7]См. сравнительную демографическую сводку в «Комсомольской правде» 4 мая 2005 г. полоса 8.

 [8] ЖЗЛ, «НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ МУРАВЬЕВ, НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ГУБЕРНАТОР»// Первопроходцы, М,  1983 г.

 [9] Он писал: "Благосостояние и спокойствие государства зависит от возможно равного уравнения сословий, или разделения земель целого государства на возможно равные части между народом, чрез что народ приобретает недвижимую собственность, и водворяется кредит между крестьянами – основание торговли, и тогда пролетариев в государстве существовать не будет – главного орудия возмутителей общего спокойствия; распределения по мере собственности каждого гражданина платежа государственных повинностей, дав возможность каждому члену государства, или гражданину, к развитию его способностей и возможностей, к образованию его. Необходимо будут доступны для каждого, по способностям, места государственного управления; таланты не будут гибнуть, и каждый будет иметь возможность идти по его призыву, и тогда судопроизводство в государстве может быть публичное, адвокаты и присяжные будут люди образованные морально и умственно, чрез что, по несовершенству человеческой натуры, уничтожатся и судебные злоупотребления".

Автор: Алексей КУЗНЕЦОВ, обозреватель "ЭиМ".