Мустафа Джемилев: "Эта трагедия меня не сломит. Семья Февзи — моя семья"

Майское интервью с лидером меджлиса и народным депутатом Украины Мустафой Джемилевым должно было быть другим. Отнюдь не традиционным "к 18 мая", потому что и сам День памяти жертв депортации крымских татар выдался в этом году нетипичным. Накал страстей и эмоций созревал на протяжении нескольких месяцев, усиливая противостояние меджлиса как с властью, так и с лояльными к ней "правильными татарами" — своей оппозицией. Глубина рва, прорытая сторонами за год с небольшим после прихода в Крым Анатолия Могилева, пожалуй, обратно пропорциональна тому холму, который был насыпан при Василии Джарты и с которого можно было высматривать другое крымское завтра. Но все эти политические страсти начинают казаться несущественными и даже как бы нарочными, когда в дом приходит смерть. Горе и беда пришли сразу в два крымскотатарских дома. Сын Мустафы Джемилева застрелил Февзи Эдемова, работавшего в его доме. Сиротами остались две девочки — 7 и 13 лет, без кормильца остались престарелые родители. С другой стороны, мы можем только догадываться, чего стоит правозащитнику и диссиденту с мировым именем произносить слова "Мой сын убил человека". Слегка утешает, что нет пока в этой ситуации политической и антитатарской истерии. Хотя, понятно, что желание заякорить непокорного нынешней власти Мустафу было и никуда не денется, и речь не только о возможности торга при определении судьбы его сына, которому еще предстоит психиатрическая экспертиза. У милиции пока нет ответа на вопрос — правильно ли хранил глава меджлиса свой карабин и боеприпасы? Жилище народного депутата может быть подвергнуто обыску только с согласия ВР или его личного. Ни того, ни другого у правоохранителей на сегодня нет.

— Мустафа-ага, вы для себя уже нашли ответы на вопросы — как и почему произошла эта трагедия? 

— Когда сын позвонил мне и сказал: "Отец, я убил Февзи-ага. Срочно приезжай", я подумал — бред какой-то. Я был в университете, где проходила церемония подписания соглашения. Я все бросил, поехал, по пути позвонил Ахтему Чийгозу (председатель Бахчисарайского меджлиса. — Ред.), председателю райгосадминистрации Ильми Умерову, и сказал, что у меня дома что-то не в порядке. Приехал, сын в растерянности: "Вот, я выстрелил". А почему выстрелил — не может объяснить. "А где оружие достал?" — "Вот у вас там, в кармашке, где сейф, я открыл, ключи нашел". Дело в том, что сейф на третьем этаже, а ключи — в кабинете на втором, и в мой кабинет могу только я заходить. Потом я узнал, что он все-таки заходил туда время от времени  — через форточку. Он говорит, что непроизвольно нажал. Карабин с оптическим прицелом — и выстрел точно в висок. Потом объяснял, что он что-то вообразил. Он часто играет, знаете, в эти компьютерные войнушки. 

Проблемы с психикой у него начались в 2007-м. Он без моего разрешения выехал в Таиланд по туристической визе, работал гидом (хорошо знает английский), деньги зарабатывал. Я бы, конечно, не разрешил. Потом Сафинар (жена Мустафы Джемилева и мать Хайсера. — Ред.) мне говорит, что у нашего Хайсера какие-то проблемы в Таиланде, кто-то его притесняет. Я с ним связался, он рассказал, что заработал сколько-то там тысяч долларов, а тут российская мафия у него отнимает, не дает работать. Я было поверил и уже даже сказал, что надо выезжать. Но, хорошо, догадался найти парня, тоже из Бахчисарая, с которым они вместе поехали. И тот говорит: "Мустафа-ага, что-то странное с ним. Он от нас отделился, странные вещи начал говорить". Я с Хайсером созвонился, сказал немедленно все бросать и лететь сюда, а с этой мафией, мол, потом разберемся. Привезли его в Киев, а на нем лица нет, он как палка, изможденный. И рассказывает, что чуть ли не вся полиция Таиланда за ним охотится. И главное: "Отец, тебя собираются убить, ты, пожалуйста, нигде, кроме дома, не кушай. Только то, что мама готовит". А охране говорит: "Мне осталось совсем мало жить, берегите моего отца, за ним охотятся, его хотят убить". 

Мы сразу обеспокоились, где его лечить. Хотелось за пределами страны, чтобы не было огласки... Нашли в Стамбуле известную клинику, в течение трех недель интенсивно его лечили. Я и Сафинар были там, каждый день приходили. Вроде пришел в себя. При выписке врач сказал, что у него психическое расстройство и что лечение — это долгий процесс, прописал все, что ему необходимо принимать в зависимости от состояния. И затем каждый год мы ездили, особенно когда что-то замечали. Уже не в клинику, а к психиатру, которого они сами рекомендовали.

— То есть в Крыму он не состоял на учете и не наблюдался? 

— Да не было в этом необходимости...

— Но была информация со ссылкой на вас, что во Львове Хайсер тоже лечился? 

— Нет. Это журналистка перепутала. Спрашиваю у нее: откуда вы взяли про Львов, он никогда в жизни там не был?! А она говорит, что перепутала. Он только в Стамбуле был на лечении… Понимаете, мальчик родился в Якутии, когда я был в ссылке, в 1981 г. На его глазах несколько раз отца арестовывали, обыски были постоянные, бессонные ночи с матерью. И у него с детства была такая напряженность, он как обороняющийся был от всех. Но в семь лет он успешно сдал экзамен в турецкую школу для одаренных детей (частный интернат для одаренных детей в с.Танковом Бахчисарайского района. — Ред.), прошел тест, его приняли, и я успокоился. После школы поступил в Стамбульский университет, говорил, что все хорошо. Но потом выяснилось, что многое не сдал, как-то потерял интерес к учебе. И мы его забрали сюда. В 2010-м он женился. Девочка прекрасная, и жили хорошо. Теперь она с нами.

Февзи как член нашей семьи был. Он более 10 лет у нас. Все строительные работы делал и у меня, и у Хайсера. Если какая-то проблема, что-то надо отремонтировать — сразу к Февзи. И даже когда не было работы, мы что-то подыскивали, чтобы дать ему заработать, потому что его семья нуждалась, а брать деньги просто так он не хотел. 

За день до этого Февзи вместе с женой и маленьким ребенком пришли к нам, долго сидели, пили кофе. И тут Сафинар говорит, что они рассаду помидоров посадили во дворе у Хайсера, надо бы их подвязать. Февзи ответил: "Я подвяжу. Вместе с Хайсером все подвяжем". Действительно, они вдвоем работали. И когда заканчивали, оставалось два-три куста, Хайсер поднялся в ванную и оттуда без всякой причины… 

— А Февзи был еще возле помидоров и поэтому сидел на корточках? 

— Да. Сейчас очень многие спорят, как это: три ранения — в голову, руку и ногу… 

— Так сколько пуль было все-таки? 

— Одна пуля. Потому что это карабин, очень грозное оружие. А пуля чуть ли не как противотанковая. 

— А боеприпасы хранились там же, где и карабин? 

— Нет, они должны быть отдельно. Но сейчас я не могу найти ключ от места, где хранились боеприпасы. Я вообще об этом оружии вспоминал, когда нужна была перерегистрация, которой занималась моя охрана. Последняя перерегистрация была в начале года, и они все мое оружие возили, но, говорят, что вроде бы патронов там не было…

Вчера похороны были. Мне ребята говорят, может, не стоит ходить — эмоции, все родственники соберутся. Но что бы там ни было — это мой моральный долг. А потом родственники позвонили и сказали, что мать покойного говорит, что Февзи считал Мустафу-ага самым близким человеком и она хочет, чтобы молитву перед омовением я прочитал. Приехал, конечно, ожидал всякого, все-таки отец человека, который убил. Но, честно говоря, я поразился. Такая корректность! Родственники подходят, обнимают… Это наше общее горе. И я сказал: дети Февзи — мои дети, его родители — мои родители. 

— Вы также многих поразили, Мустафа-ага. Можно говорить, что Хайсер — своего рода тоже мажор, потому что сын лидера народа, известного человека, политика, ни в чем не нуждался. Но я не могу припомнить, чтобы случалась какая-то трагедия с участием или по вине сына какого-то известного человека, ДТП или даже умышленное преступление, и не было попыток замалчивания этой темы или сворачивания расследования. А вы не только не пытаетесь о чем-то умолчать, вы раньше милиции сказали журналистам, что произошло, а затем приехали и на похороны… 

— Тут надо по совести. Было бы грешно по-другому делать… 

— Мустафа-ага, как изменится ваша жизнь после этой трагедии в вашей семье, учитывая, что вы принадлежите не только семье?… 

— Я больше всего боюсь за жену. Боюсь за сына. А старший сын, от первого брака Сафинар, подходит и говорит: "Папа, давайте я напишу заявление, что это я стрелял. Хайсер ведь не может там сидеть". Но так нельзя... Вообще, я поразился отклику людей, все пытаются успокоить. Звонки из международных организаций, посольств. И наша пресса меня поразила. Я вчера уже говорил, что получил информацию о якобы "указівке" из Киева подавать в СМИ полный негатив по ситуации, чтобы можно было меня "добивать". Но журналисты не выполняют эту "указівку" — более 90% дают информацию корректную. 

— Но в сети появились комментарии придворных политологов о том, что Мустафа — это "Брежнев крымскотатарского народа", и после этой трагедии должен уйти с поста главы меджлиса.

Ответственность, которую вы взяли на себя публично за действия сына, что подразумевает? 

— Эта ситуация меня не сломает. А с поста главы меджлиса я и так собирался уходить. Общеизвестно, что на предстоящем Курултае будет избран новый председатель. Поэтому это не может быть растолковано, как будто я ухожу из-за этой драмы — мой уход запланирован намного раньше. 

— Да, это не новость. Но новостью может стать то, что вы снова останетесь лидером меджлиса, согласившись на уговоры окружения…

— Нет, я буду, конечно, рядом, далеко не уйду от меджлиса. Для меня главное, чтобы система работала, чтобы деятельность меджлиса не зависела от личности. Потому что многие недруги думают, что вот два-три динозавра уйдут со сцены, а потом он станет ручным. Этого не будет. В начале июня заканчиваются выборы делегатов Курултая, но поскольку после подведения результатов начнется месяц Рамадан, думаю, что сессия Курултая будет в августе. Что касается уговоров, то мы договорились, что этого больше не будет. Иначе я бы не баллотировался в делегаты Курултая, а председатель меджлиса избирается только из их числа. 

— Как будет называться ваша должность после августа? Может, появится новая, например, пост председателя Курултая? 

— Да, есть у нас такие, кто выдумывает должности, хотят меня трудоустроить. Кто-то говорит — почетный председатель. Но я сказал, что ни на что не соглашусь. Вообще-то, в глубине души, я хотел бы иметь право инициировать созыв внеочередной сессии Курултая — на случай, если почувствую опасность, и необходимо будет решение национального съезда. 

— Но вы не допускаете, что со сменой главы Меджлиса что-то изменится в его политике и позиции? 

— Меня единственное беспокоит, что вначале могут быть проблемы личностных взаимоотношений. 

— Смута в рядах, перетягивание каната? Вы будете кого-то предлагать съезду как своего преемника? 

— Я хотел бы воздержаться от этого, потому что это будет давление. Но я уже, в принципе, озвучил имена. Это Рефат Чубаров, Ремзи Ильясов, еще Ахтема Чийгоза назвал, хотя он вряд ли согласится, зная свой характер. Вот если бы деловые качества Рефата Чубарова и Ремзи Ильясова соединить в одно… Ильясов — очень хороший организатор, хотя он не публичен, не выступает, не дипломат. А у Рефата слабость другая: все хочет сделать сам, а когда не успевает, вспыхивает. Я ему говорю: если бы у меня был такой характер, как у тебя, Рефат, я бы из зоны не вышел. То есть у меня задача — содействовать укреплению нового руководства меджлиса, и чтобы смена руководства прошла безболезненно. Не исключаю, что особенно первое время могут быть какие-то течения, и они могут быть очень жаркими. Поэтому я далеко от Меджлиса не буду. 

— В общем, это будет очень условный уход?

— Как сказать… Все-таки мой голос будет один из 33. 

— Если вернуться на пару месяцев назад, к событиям, предшествовавшим траурным мероприятиям 18 мая. Попытки оппозиции меджлиса провести альтернативный митинг, что грозило провокацией массовых беспорядков, формирование властью своего отряда "правильных татар" в лице Совета представителей при президенте. К чему в результате приведет это напряжение, учитывая смену руководства меджлиса? То есть период неустойчивый, как вы сами опасаетесь.

— Корень в том, что Могилев понял, что с Меджлисом они не договорятся по основным вопросам. То, о чем мы лично с Виктором Януковичем говорили, и что он потом премьеру Турции Эрдогану передавал, он хотел бы, чтобы меджлис был у него в команде... И с Эрдоганом у меня был личный разговор. И он говорил мне о том, что, наверное, в наших же интересах и в интересах нашего народа быть ближе к президенту Януковичу, который хочет, чтобы мы были в его команде. А я ему объяснил: господин премьер, я не собираюсь хвастаться, но престиж меджлиса как демократической структуры настолько высок, что ради того, чтобы увеличить где-то финансирование или получить какие-то должности, пойти в его команду мы никак не можем. Курултай такого решения не примет, даже если я буду очень настойчив. Но я не буду настойчив. Что касается выборов 2015-го, о которых так беспокоится Янукович, дай Бог, чтобы он до 2015-го остался президентом. Я недавно читал в газете, что во втором туре может победить и обезьяна... 

— Вы не боитесь это говорить в то время, как ваш сын находится под следствием? 

— То, что я считаю правильным сказать, я никогда не ставлю в зависимость от того, какие могут быть последствия. Что есть — то есть. Всегда, когда ко мне обращаются, я говорю — не Мустафа Джемилев решает, есть структура. Очень многие вещи, на которых настаивает Мустафа Джемилев, не проходят, потому что все-таки решает Курултай. Доживем до 2015-го — посмотрим. Но в Партии регионов уже поняли, что мы не договоримся. И нынешняя попытка ломать нас через колено очень безграмотна. Эти этнические чистки в органах власти: кто бы там ни был близок к Меджлису — увольнять. Если находят — ставят из донецких, а если крымского татарина — обязательно какую-нибудь "шестерку". Это до того глупо и мерзко, что еще раз убеждаешься, что нам с ними не по пути, мы не договоримся. И что бы они ни делали — получают обратный эффект. 18 мая собралось намного больше людей, чем в прошлом году. Мне посол Турции звонит и спрашивает, как у нас все прошло. Я говорю, что очень хорошо, хочу написать благодарственное письмо Могилеву. Если бы не было его пакостей, мы бы не смогли столько народа собрать. 

— А вы не допускаете, что многие люди за эти десятилетия просто устали пребывать в состоянии постоянной борьбы? Что им хочется просто спокойно жить, делать карьеру, не акцентировать на национальном вопросе …

— Такая категория людей тоже есть. Не стоит отрицать этого.

— И вы не думали о том, что Курултай сохранит свой авторитет у народа, если он будет действительно национальным съездом, то есть надпартийным органом, а его делегатами будут представители и симпатики различных политических сил? 

— Он и сейчас такой. В среднем в выборах принимают участие около 60% наших избирателей. На парламентских выборах в Крыму было 48%, а у нас —более 60, и это означает, что съезду доверяют.

— Тем не менее, премьера первого фильма о депортации крымских татар была омрачена двумя скандалами. Стычкой сторонников меджлиса и их оппонентов на подходе к кинотеатру и выходкой теперь уже экс-консула РФ Андреева, который, по сути, запретил приглашенным ученикам и коллегам Амет-Хан Султана смотреть "неправильное" кино. По вашей информации, действия Андреева — это была художественная самодеятельность, основанная на безнаказанности со стороны Украины на былые подобные выпады, или же он выполнял установку Москвы?

— Думаю, что это его тупость. На просмотр фильма пригласили учеников Амет-Хан Султана, летчиков, генералов. Но самое интересное, что Андреев не смотрел этот фильм только из-за того, что он о депортации, потому и сказал — не ходить. Это просто идиотизм. В конце концов, есть законы, принятые в твоей же Российской Федерации, закон "О реабилитации жертв депортации", где четко говорится, что депортации были преступными. Твое государство подписало Бишкекское соглашение 1993 г., где четко сказано, что это было преступление. 

Но тут еще вопрос — как Украина отреагировала. В Верховной Раде был день правительства, я подошел к министру иностранных дел Леониду Кожаре и говорю: "Леонид, это хорошо, что вы сделали заявление, что Андреев неправильно выразился. Но ему-то уже не будет покоя. Мы не дадим ему работать. В нормальных странах таких людей выпроваживают". Он сказал, что в МИДе сделают все, что могут, и вечером стало известно, что Андреев все-таки уходит. И у меня спрашивают: мы удовлетворены заявлением нашего МИДа или нет? Ну, хоть за это спасибо. Хотя, вообще-то, реакция должна быть другой. Представьте себе, что какой-то дипломат в Израиле высказывается по поводу Холокоста… Догадайтесь, сколько минут он там останется? Или, к примеру, украинский дипломат позволит себе в России сказать что-то против русских… Сколько он там пробудет? Уважают государство, которое отстаивает свои права. 

Но интересно и другое. В тот день, когда крымские татары собирались пикетировать генконсульство, мне позвонил вице-премьер Павел Бураков и попросил, чтобы мы перенесли свою акцию…к меджлису, поскольку у консульства также собирается проводить митинг "Русское единство", и в правительстве боятся, как бы не было столкновений. Я говорю: "Павел, ваши уши слышат, что вы говорите? С какой стати мои соотечественники придут пикетировать Меджлис?! И с какой стати реализацию своих демократических прав мы должны координировать с тем, что думает всякое шовинистическое отребье? У вас в Крыму 12 тыс. милиционеров — обеспечьте порядок. Не хватит сил — мы и без милиции обеспечим". Он еще сказал, что собираются также заявление Совмина делать по высказываниям Андреева. Я говорю: "Порекомендуйте Могилеву, чтобы он сделал заявление по поводу своих публикаций в отношении крымских татар. Они были даже более погаными, чем у Андреева".