Чалый: О природе денег

Год назад я говорил о том, что такое деньги и какова их природа. Почти все экономические учебники, когда объясняют, как появились деньги, рассказывают сказочку. Якобы сначала это была бартерная экономика: у меня корова – у тебя хлеб. Долгие цепочки обмена, потом появился один из товаров, на который все предпочитали обменивать. Сначала это были ракушки, но в конечном счете решили, что это будет золото, так как основное его назначение – лежать в хранении. Это уникальный ресурс: его смысл в том, чтобы не быть потребленным. Логично вытекает из этой теории, что бумажные деньги – отход от "настоящих" денег, потому что они ничем не обеспечиваются.

Такое мышление мифологическое и религиозное: чтобы этот миф функционировал, нужно некое представление о "золотом веке". Нет рационального объяснения, зачем это золото нужно людям. Это конкретный пример того, как неэффективно используются ресурсы в экономике. Логично было бы предположить, что производство товара должно быть равно его потреблению. У людей, которые предпочитают верить в золото, взгляд пессимистов. Покупка золота – это не инвестиция, а покупка товара, который в целом достаточно бесполезен. Основано это на страхе экономического кризиса или инфляции, неверии, что экономика выкарабкается, и неверии в труд человека.

Мифы о золоте

Для начала нужно развенчать миф о "золотом веке" золота. Для некритичного ума все звучит логично и привлекательно: вот твердые деньги, настоящие, их можно потрогать, с ними ничего не случается, их стоимость не меняется, государство с ними ничего сделать не может. Но после отмены золотого стандарта мировая экономика находилась в зоне отрицательных темпов экономического роста всего один раз против 7 предыдущих периодов. Мировая экономика находилась в рецессии 52% всего времени во время золотого стандарта (после отмены золотого стандарта – 16%). Иными словами, это был никакой не "золотой век". Важно даже не только то, насколько частыми были рецессии, а то, насколько они были глубокими. Получается, что люди, которые искренне любят золото, искренне любят и рецессии в том числе.

Золотой стандарт не дает правительству возможность иметь независимую кредитно-денежную политику. Сколько у тебя золота, столько у тебя и денег. К тому же люди, которые называют золото деньгами, забывают, что само золото деньгами никогда не было. Ими были монетки (необязательно из золота), которые никогда не торговались по цене золота. Ценным там было то, что находится на монетах, – государственная чеканка с профилем суверена, на котором был написан номинал.

Сторонники золотого стандарта говорят о невозможности правительства вмешиваться в экономику, в количество созданных денег. Но если перевести на нормальный язык, это равно невозможности бороться с рецессией. У тебя связаны руки. Глубинный религиозный смысл сторонников золотого стандарта в том, что есть некие законы экономики. Если они согрешили (слишком большой был бюджетный дефицит, избыточное потребление домохозяйств), за эти грехи они и должны понести наказание. Ветхозаветный образ мышления. Попытаться противодействовать этой безличной силе божества экономики будет святотатством, и за это тоже нужно нести наказание. Их логика заключается в том, что рецессия – это хорошо. Какая бы тяжелая она ни была, она очищает. Это как раньше лечиться было нельзя.

О кризисе в еврозоне и о Кипре

Если страна в результате внутреннего шока страдает от дисбаланса внешней торговли и оттока золота в соседние страны, ей ничего не остается, как развернуть приток капитала в свою страну. Сделать это нельзя никаким другим способом, кроме как подняв процентные ставки: постараться увеличить доход на капитал таким образом, чтобы дифференциал процентных ставок стал положительным в пользу держателей золота. Увеличение процентных ставок в экономике означает увеличение стоимости кредита и денег. А это автоматически означает сознательное введение экономики в рецессию.

В этом смысле еврозона – это и есть отголосок золотого стандарта, только без самого золота. По-прежнему нет независимой кредитно-денежной политики. Центробанки стран, входящих в еврозону, не могут создавать свои собственные деньги, у них связаны руки. Это значит, что они не могут влиять на количество денег в обращении у себя. Страна, не имеющая собственного Центробанка, не имеет независимой денежно-кредитной политики и оказывается в руках мышления, когда никакого инструмента борьбы с рецессией у них нет. Трагедия еврозоны заключается в том, что единая денежно-кредитная политика проводится в интересах стран ядра (Голландии, Германии), у которых в принципе все неплохо. А страны, которые потеряли конкурентоспособность в результате бума после вступления и потом вздутия этого пузыря, поверили, что раз у них общая валюта, то долги Греции столь же надежны, как долги Германии. В итоге это оказалось заблуждением. Этим странам ничего не остается, как создавать рецессию у себя в экономике.

У модели Манделла-Фелминга есть одно теоретическое следствие. Есть три вещи, которые нельзя иметь одновременно, только две из них: свободная денежно-кредитная политика, фиксированный курс валюты и свобода движения капитала. Золотой стандарт и есть этот фиксированный курс. Если мы при этом сохраняем свободу движения капиталов, мы не можем самостоятельно принимать решение по денежно-кредитной политике. Количество денег в экономике зависит от количества золота, которое у нас есть. Чтобы увеличить количество золота, мы должны поднимать процентные ставки. Это решение принято рынком за нас. Это роднит европейскую ситуацию с ситуацией золотого стандарта.

Частью плана избежать панического бегства капиталов на Кипре вводились ограничения движения капитала. Решение Кипра внутри еврозоны говорит о том, что там царит приоритет других вершин треугольника. Если ты хочешь иметь возможность бороться со своей рецессией собственными средствами (проводить свою денежно-кредитную политику), но при этом находиться в еврозоне, введение ограничения на движение капитала является неизбежным.

Отказ от золотого стандарта означает отказ от того, что ты вынужден защищать фиксированный курс валюты. Защиту фиксированного курса валюты мы проходили в 2011 году. Таким сложным образом мы еще раз для себя открыли, что такое эта невозможная троица. Наш президент говорил, что население – это святое, то есть ограничивать покупку валюты населением мы не можем. Это значит, никаких ограничений по движению капитала мы не вводим. При этом мы не допускаем девальвации более чем на 5%. Соответственно, мы выбирали и узел под названием фиксированный обменный курс. Внезапно выяснилось, что святая цифра 500 долларов в сочетании с отсутствием ограничений и необходимостью поддерживать фиксированный курс привели к тому, что население пошло одну святую цифру в рублях менять на ту же святую цифру в долларах.

И золотовалютные резервы начали таять еще быстрее. В какой-то момент оказалось, что они гораздо святее, чем две предыдущие цифры, и было принято решение попросту закрыть валютный рынок для всех.

Как показывает практика, страны, которые отказывались от золотого стандарта, быстрее выходили из мировой рецессии. Им не нужно было проводить денежно-кредитную политику, которая направлена на поддержание курса. Они направляли ее на то, на что она и должна была быть направлена, - на попытку справиться с рецессией. Радикальной сменой экономической модели и был отказ от фиксированного валютного курса и переход к плавающему валютному курсу. Как только это произошло, проблема невозможной троицы решилась, и теперь у нас нет необходимости проводить денежно-кредитную политику, направленную на поддержание фиксированного курса.

Основная проблема стран еврозоны в том, что они не имеют возможности отказаться от евростандарта. Вопрос даже не в девальвации, когда ты отвязываешься от золота или от единой европейской валюты. Дело не в том, что государство сознательно решает понизить стоимость своей валюты. Девальвация в данном случае была бы декретом, как у нас в 2011 году, когда курс с 3 тысяч повысился до 5 тысяч. Все остальное было переходом к плавающему валютному курсу.

Накануне мирового кризиса 2008 года я был сторонником, что рецессия – это хорошо и не надо вмешиваться, до тех пор, пока не стало понятно, что могут быть кризисы такой величины, из которой самостоятельного выхода не получается. Это ловушка ликвидности, когда выясняется, что одновременно деловая активность падает настолько, что текущими инструментами Центробанка стимулировать эту деловую активность не получается. Где происходит хитрая подмена понятий насчет затягивания поясов, религиозная точка зрения, что долг – это святое? Мы привыкли, что персональные долги – это святое. Но то, что применимо на уровне одного человека, не переносится на уровень государства в целом. В отличие от человека и домохозяйства (потому что человек конечен по своей природе), государство не обладает никаким конечным сроком существования. И нет такой необходимости возвращать эти деньги. Более того, чьи-то расходы – это чьи-то доходы. Если я пошел в магазин и что-то купил, я не просто что-то потратил, эти деньги превратились в доход другого человека. В ситуации, когда потребительская активность падает настолько, что все предпочитают затягивать пояса, выясняется, что некому создавать первоначальный рост, чтобы экономика начала функционировать.

Когда есть проблема запустить мотор экономики, который не запускается сам, невозможно справиться с проблемой, которая вызвана частным долгом, кроме как накоплением государственного долга. Вера в экономические перспективы столь мала, что все готовятся на черный день, и именно поэтому этот черный день все не заканчивается. Государство начинает тратить, чтобы создать прибыли у тех, кому оно тратит эти деньги. Оно вынуждено выступать генератором спроса, которого не происходит в частном секторе. Фактически это две радикальные точки зрения. У них разный диагноз, и разными являются рецепты для выхода из кризиса.

Одна из версий, что попытка траты государством дополнительных денег означает, что оно конкурирует за ресурсы с частным сектором и тем самым только подавляет его инвестиционную активность. Этот вывод довольно смешон. Не потому ли, что деловая активность падает, расходы государства вынуждены увеличиваться? Это примерно то же самое, что говорить, что раздача супа в декабре 1932 года в Нью-Йорке вызывает экономическую рецессию.

Если мы предположим, что шок не со стороны предложения, а со стороны совокупного спроса, тогда мы приходим к выводу, что именно государство должно заместить выпадающий спрос.

Государство же само не будет покупать? Оно каким-то образом даст деньги.

Фокус в том, что государство обладает монопольным правом на создание денег. Уменьшение налогов не самый лучший способ, потому что тогда получателями денег становятся те, у кого денег и так хватает. Их склонность к потреблению не сильно растет. Напротив, лучше, когда ты раздаешь деньги тем, кто и так живет от чека к чеку. Давать нужно туда, где мультипликатор максимальный. В некотором смысле это действительно некая классовая борьба. Деньги – это способ учета покупательной способности людей и страны в целом. Когда мы понимаем, что деньги – это кредит, то это учет того, кто кому и сколько должен, способ записи. Если мы понимаем, что деньги являются социальным конструктом, а не чем-то сверху нам данным, тогда ничего святого в этих записях нет. Если это продукт когда-то достигнутого в интересах общества договора, не является чем-то святотатственным перезаключение этого договора на новых основаниях.

Мы приходим к альтернативной теории возникновения денег. В доденежных обществах не удается найти бартерной экономики. Из бартера деньги не возникают. Бартерная экономика появляется (Советский Союз в 90-е годы) как постденежная экономика, у которой большие проблемы с денежным обращением. То есть это испорченная денежная экономика, а не доденежная экономика. На самом деле доденежная экономика – экономика нормальных человеческих отношений. Слово кредит происходит от слова credo – верю. Люди оказывают друг другу одолжения. Первобытные общества на этом и построены: во многом на бескорыстном альтруизме, который почему-то оказывается взаимным. Как только появляется запись (память) о том, что кто-то кому-то должен, появляются деньги. В сущности, сама запись может служить средством платежа. Если ты мне должен доллар, я могу пойти с этой бумажкой и расплатиться ею, если все будут знать, что ты вернешь этот долг. В зависимости от благонадежности должника стоимость векселя разная. Чтобы эта бумажка стала универсальным средством платежа, необходимо, чтобы тот, кто эту бумажку мог выпустить, был универсально богат. Иными словами, он должен выпустить такой долг, который позволил бы всем остальным, пользуясь его долговыми инструментами, совершать операции. Кто обладает такой возможностью в государстве? Сам суверен, раньше монарх, теперь само государство. Конечно, у него могут возникать периоды кризисов. И, конечно, хочется, чтобы этих кризисов не было (некий "золотой век"). Но возврат к золотому стандарту таким "золотым веком" не является. Это гораздо более варварская система устройства общества. Что должен делать суверен, выпустивший эти долговые бумаги, когда все внезапно не хотят тратить, а накапливают их? И деловая активность в племени падает.

Читать полностью:  http://news.tut.by/economics/348653.html