Реквием

Жарким июньским вечерком компания молодых бездельников в коих состоял и я, затарилась "бормотухой". Нонешнее молодое поколение не знает прелестей сего замечательного напитка но жившим при советах он хорошо известен, сомнительного качества, дешевый и в меру крепкий но были и неприятные качества сего продукту ( на пример для походу в сортир нужен противогаз) тем немения наш брат её обожал и упивался до поросячьего визгу. Само собой встал вопрос, где прикончить сей внушительный арсенал и тут же поступило предложение рвануть к пляжу (благо он был рядом) там и на девок сиськастых позырить можно, но сия идея не всем понравилась. Аргументы против посыпались как из рога изобилия, типа некультурно (а культура прямо так с нас и пёрла), наши рожи каждая собака знает (участковая так же), солнце там жжет невыносимо да и там непременно есть "хвосты"(любители выпить на халяву) кои беспощадно придёца рубить. Последнее напрочь вышибло почву под защитниками идеи созерцания полуобнаженных девичьих тел, решено было сменить курс, а девки подождут (не впервой) вся жизнь ещё впереди. 

Судьба нас занесла в балку, которая находилась прям у забора авиационного предприятия, на коем все мы и трудились на благо нашей Родины, укрепляя ВВС. Сия балка, смею заверить, не была какой-то мусорной свалкой (мы на помойках не пили), а вполне приличное место, где покоится прах жертв фашизма. Не подумайте шо мы какие-то там вандалы, места там много, и мы расположились вдали от мемориальных плит под сенью деревьев, дабы не смущать покоящихся своим присутствием. Тяпнули по-маленько, но беседа не клеилась, толи жара мешала, а может девки на пляжу, тут и появился друг Лёха прям из заводского дырявого забора таща огромный плафон от светильника. Такое явление нас не удивило, так-так сиими проходами пользовались все кому ни лень, хозяйственный народ тащил все, что было нужно для дома для семьи, и при этом производство процветало, не то что сейчас поставили израильский забор (тырить усё равно нечего) - и банкроты, грёбаный капитализм вобчем. Наш несун махнул нам рукой и двинул стороной от нашей поляны, но мы знали, что он не из тех, кто любит падать на "хвост", но от угощения не откажется. Пойла у нас было в избытке, и лишний рот (рот друга должен залит более твоего) нам не помеха. 

Лёха был натурой компанейской, работая художником, встречался с разнообразной публикой и обладал ценной информацией в виде новостей, сплетен и баек, вобчем коллективный разум решил, что сей фрукт подсластит наше кислое обчество и мы дружно призывно замахали руками. Надо сказать, Лёха нас был намного старше, имел красивую жену и двоих сыновей, которых очень любил, но дружбу нашу, несмотря на семейные узы, он ценил, да и евонна супруга была не против таковой так как Лёху опосля "творческих вечеров" доставляли домой в целости и сохранности, хотя, скажу вам, это не нравилось некоторым слоям "обчеста " которые сиё называли "аморалкой" (старый семейный дурак связался с молодыми дурнями, чему он их учит, лучше бы семьёй занялся) на что у него было своё мнение, он считал из его поколения одни спились (дебелы) другие корчат из себя порядочных (пьют на втихаря в одиночку) и через губу плюют на усих. Лёха заделал вид, что типо нас сразу не признал (узнал сразу, это у него от скромности, хоть и друзья, но всё-таки хвост) повесил свою ношу на сучок ближайшего дерева и пробурчал "Привет бояре". Смею напомнить, что ноша была плафоном от большого люминесцентного светильника, но на нём красовалась надпись, большими алыми буквами было начертано "опорный пункт правопорядка N(хер его знает, да и не упомнишь)". 

Посыпались вопросы: чо за хрень? Лёха ответил, что секрету здесь ни каково нету, все просто, накатил он в кафешке стаканок сел на свой мотороллер, тут его и словил участковый (зверь еще тот), драндулет не регистрирован (на кой), прав нету (считал - ему они не нужны) да ещё и под мухой (а чё здесь такого) запахло телегой на работу ( премия,тринадцатя кобелю под хвост), это вам пофиг (не пофиг тож), а у меня семья, вот и отработал. Оценивши наши запасы брякнул "такое не потяну" ( в смысле финансовом), братва загалдела - за кого он нас считает, угощаем. Наливши скромно треть стакану (у нас в таких посиделках практиковалось самообслуживание, по совести и скоки кому влезет) Лёха опять брякнул "в войну салом отдам" подчеркивая этим своё равноправие, а в глубине своей доброй души считал, что сия напасть даже буржуям не нужна (работа наша хоть и кормит нас, но кобелю под хвост) и долг сей символичный. 

Проглотивши содержимое стакана словно мартын (птица такая морская, народе чайки но больше на много) мыло попросил у кумпании разрешения снять рубаху (мало ли? чо?) хотя из за пеклу уже все их стащили. На тощем Лехиным торсе имел место огромный шрам, ходили слухи, что проходя срочную в СА он принимал участие в боевых действиях, где был ранен и лежал в госпитале. Народ оживился, и посыпались вопросы, от которых на его скуластой роже появилась улыбка, а мослы его плеч завибрировали, словно сквозь них пропустили ток. Тяпнув ещё малехо Лёха выдал, что ни где он не участвовал, а шрам этот у него от дури, пьяный на "Яве" уснул да и влетел в забор, в результате сломанные рёбра "жабру" порвали и всё это ему удалили, теперича все больше пехом иногда на мотороллере, но не быстрее лисапеду. В армии,  говорил он, я и взаправду угодил в госпиталь, но совсем по иным причинам и очень забавным. 

Очередная доза вконец развязала ему язык, и он заявил - если его ни кто не обвинит в брехне - то, пожалуй, он расскажет об этом, причём в заверение своей правдивости перекрестился, хотя в набожности замечен не был. Сперва он напомнил нам, что службу он тащил три года, не то что мы - два, к дембелю готовился загодя, припас всё, что нужно бравому воину, но не хватало одной детали (желательно не одной) - новеньких хебешных кальсон. Видя наши вытянувшиеся рожи, добавил: 
-Думаете, я хотел прыгнуть в постель к возлюбленной, которая ждала меня (заздря ждала) в подштанниках? Мелко копаете, из них можно было быстренько сшить шикарные белоснежные брюки кои были тода у моде, как сей час у вас амэриканьськи джинси у которых парытэ свои яйця. Сподни, - продолжил он, - хранились на втором этаже гарнизонной бани, и каптёром там была баба (если бы мужик, вопрос разрешился бы бутылкой), которая обладала мощным задом и слабым передком. 

Лёха с нею был знаком, даже выпивал, но не более, так как его курдун (мелкий, кривой огурец) её не интересовал. Мадам бала полновластной хозяйкой сего банно-прачечного комбината и, пользуясь своим положением, наглым образом осматривала купающихся гвардейцив, и по заверению самого Лёхи не было у него не единого шанса, но надежда была (надежда умирает последней). Хоть природа и посмеялась над нашим героем ограничивши размер его пятой конечности, но серого вещества было пока в избытке (закон сохранения энергии), вот это вещество и сказало Лёхе, что немедля нужно бежать к гарнизонному сортиру, где молодое пополнение разгружалось домашними пирожками. Надо сказать что советска власть уделяла внимание больше вооружению чем быту в СА (служить призваны, а не срать), и солдатские сортиры того времени не отличались большим изыском (я то-же такими пользовался), представляли из себя типовое кирпичное строение с бетонным полом в котором зияли прямоугольные "очки", огороженные друг от друга метровой в высоту кирпичной кладкой двери вообче не были предусмотрены (кого стесняца).

Вот Лёха и решил, что сие поможет ему отыскать нужный экземпляр ключа. Как оказалось его и искать не надо, двое Лёхиных дружков, которые обладали всем, окромя мозгов (в армии они не всем нужны), стояли с округлыми глазами напротив одной из "кабинок" и показывали туда пальцами, а в ней восседал лысый рекрут, у которого требуемый ключ к каптёрке был такой величины, что край ёго исчезал где-то там в "очке".

Перепуганного, ничего, не соображающего новобранца поволокли в баню, где он был представлен хозяйке, а так же предложены условия договора, по которым Лёха заполучит пару белоснежных кальсон нужного размеру. Каптерщица сказала что "конёк" не объезженный, надо его ещё проверить, и на это ей надо часок. "Кабы не надула", - подумал Лёха, с надеждой смотря на замочную скважину, но хитрая бабёнка выперла их вообче из бани и закрыла на засов дверь, напоследок наказав сходить передать, что парняга помогает комплектовать бельё для пополнения. "Щас", - сказал Лёха, -  "разбежался",  с тоской глядя на окна второго этажа, и принялся лихорадочно искать выход из положения, который валялся за баней в виде длинной гниловатой лестницы. По утверждению самого Лехи его, как истинного художника, в отличие от подельников, порнуха не интересовала (лукавил змей, знал про лестницу) - ну может был грешок, и то ради натуры к будущим картинам (художнику усё треба знать), но здесь могли и кинуть так шо требовались факты. 

Лестница (ловкими, натренированными, словно у пожарных движеньями) была в миг приставлена к окошку, так как она не внушала доверия по прочности(скоки вояк по ней шарилось к тому окошку), решено было наблюдать по очереди. Первым на верха рванул Лёха, прилипши к мутному стеклу увидел рекрута лишоного портков спереди которого согнувшись(раком) стояла каптёрщица рукой схватившись за Колбасину которую пыталась впихнуть себе меж ног. Меж тем подельники находящиеся снизу начали качать права на место у окна, кои их друг нагло попирал, а понявши, что слова не доходят, решили сбросить наглеца. Делать нечего, от такого яростного напору пришлось Лёхе покинуть насиженное место и он словно паук уцепился в отлив и повис на стене чем и обеспечил себе созерцание соития. Следующие кадры сего события показали, что затея висит на волоске (как и Лёха), рекрут пятился, волоча на буксире задом развратницу, которая цепко держалась за буксировочный трос, но на евонном пути оказалась раскаленная батарея парового отопления, в котору он и въехал своим голым задом. 

Сия труба передала будущему гвардейцу заряд энергии, вобчем как сказал Лёха, впёр сей хлопец ей по сами гланды чем, наверное, перекрыл доступ кислороду, от чего хранительница кальсон выкатила глаза и рухнула с раскрытым ртом на четыре кости. Беда, как говорят, не приходит одна, у нашего Лёхи от смеха ослабли руки, и рухнул он назем, по пути зацепившись подбородком за какой-то кирпич, отчего и попал в госпиталь. Резонанс сей истории докатился и до госпиталя, где Лёха лежал со скрученными проволокой зубами, и жалислевая сестра-хозяйка одарила его вожжелеными кальсонами (процесс превращения кальсон в джинсы показывали в программе "Взгляд"). 

Я напряг затуманенные хмелем мозги и вспомнил: поговаривали, что Лёха кода-то напугал девок своим белым одеянием. На то он сказал, что сия история была опосля армии, двигался он в сторону танцплощадки, путь пролегал мимо кладбища, в которое он и завернул передохнуть на лавочке, да и хлебнуть с устатку из припасенной бутылки. Мимо сего кладбища шли две знакомые Лёхе девицы держа курс тоже на танцульки, он решил им стать кавалером, а как на грех уже стемнело, да и одеяние на нём было белое - девки завизжали и дали дёру. Несмотря, что девицы были на длинных каблуках, он так и не смог их догнать. Встречала запыханного Лёху вся перепуганная публика, вооруженная кто чем. 

Закончилась посидела заполночь, тащили Лёху домой всей компашкой, по утру ему пришлось бежать опять в балку, так как о плафоне все забыли, и он сиротливо висел на сучке, хотя как он потом сказал не зазря бежал, лежали там и полные бутылки. Несколько дней спустя, моя Мать сказала, что ходят слухи, будто в балке по ночам над могилами некрещеных (евреев) пляшут черти, при этом раздается жуткий вой. Батя, услышав, сей разговор добавил, да видел я их, курил ночью во дворе, а они пробегали мимо, все в джинсах (тыча пальцем в мою задницу), несли грешную душу, не иначе с постели вытащили, потому что в кальсонах была. Маманя добавила, допился старый дурак. Дорога к Лехиному дому пролегала мимо моего, но в какого цвета штанах он был, хоть убей, не помню. 

В лихие девяностые Лёха участвовал в производстве сабель, самурайских мечей, которые с успехом сбывались в Польше. Ляхи жутко любили эти цацки, товар шел на ура, материала не хватало, и Лёха по секрету мне сказал, что в цеху исчезли новенькие крылья для самолёта, но у начальства так, же было рыло в пушку и дело замяли. А чо, - говаривал Лёха, - зарплату не платют, а жрать, да и горло промочить усим хоцца. Пару экземпляров сабель с дарственной надписью было подарено и мне. Мастерская Лёхи была конечной точкой всего технологического процесса Воздух, несмотря на регулярное проветривание, был пропитан запахом самогона, табаку и краски, шлялся всевозможный народ - кто выпить, кто занять, а кто просто так. Сия стезя и погубила Лёхино хлипкое здоровье: перебравши, рухнул он, да и переломал ногу. Нога то срослась, да в процессе лечения обнаружилась неизлечимая болезнь его единственной жабры. Несмотря на болезнь, держался он молодцом, хотя в вероятность излечения не верил. 

Зашла как то его жена и сообщила, Лешка плох, велел тебе к нему срочно прийти. Увидеть друга живым, может в последний раз - дело святое и я, не раздумывая, рванул к нему. На удивление встретил меня (наврут же бабы) выглядевший бодро Лёха, предложил тяпнуть по-маленько (дохтура разрешають), пожаловался, что смерть близка, и он не страшится ее, хотя в иной мир не верит, а заветные мечты так и не сбылись, хотя кое-что возможно поправить, для чего он меня и пригласил: "Напишешь книжку о нашей непутёвой жизни, никаких отговорок я не принимаю!" - (словно под дых ударил) и швырнул предо мной тетрадь с ручкой. В другое время я послал бы Лёху куды подальше, но сейчас не мог, чувствовал, что он подводит итог своей жизни и хотел оставить след хотя бы в виде нескольких страниц на пыльной полке, вдали от бурлящих потоков реки забвения, в надежде, что когда-то прочтут о нём и немного улыбнутся. 

- Учись, - брякнул он и сунул мне под нос свою любимую, зачитанную до дыр книгу «житиё Ваньки Мурзина», тут меня и осенило, что Лёха - тот же Ванька, маета одна, только живущий в другом месте да и окружен другими людьми. Сопя словно первоклассник, дрожащей рукой нацарапал «житиё Лёхи Гуляя» кое Лёха заценил и пробрякал: - Преступление (заметьте, ради друга), - ну это твои проблемы, главное начать потом, как понос пойдёт, - (был прав), - и пиши, как было скрывать тут нечего. 

Не помню, чего ещё там писал, пока он не сказал, на сегодня хватит, будешь приходить, помогать тебе буду, на прощаниё добавил на могилу заходи. Через день Лёхи не стало, собрал я ребят, да и вырыли могилу сами. На похороны я не пошел, почему - сам не знаю, друзьям потом збрехнул что заболел. Прошло уж много лет, тетрадь та с «житиём» потерялась, а должок остался и возможно для Лёхи этого будет достаточно. 

Упокой Господи Алексееву  душу.