Надежда Толоконникова: «Я не признавала и не буду признавать вину»

25 апреля Зубово-Полянский районный суд республики Мордовия отказал участнице панк-группы Pussy Riot Надежде Толоконниковой, приговоренной к двум годам колонии, в условно-досрочном освобождении. Как отмечают адвокаты, суд проходил с нарушениями, главное из которых — лишение Толоконниковой возможности произнести заключительную речь. The New Times публикует "последнее слово" Надежды Толоконниковой и фотографии из мордовского суда
1RTXZ0QP.jpg
 
"Встал ли осужденный на путь исправления?" – этим вопросом задаются, когда рассматривают возможность условно-досрочного освобождения. Я бы хотела, чтобы мы с вами сегодня задались еще и следующим вопросом: а что это за путь – путь исправления? 
 
Я абсолютно уверена, что единственно правильный путь – это тот, на котором человек честен с окружающими и с самим собой. Я этого пути придерживаюсь и сходить с него не буду, куда бы меня ни занесла судьба. Я настаивала на этом пути, еще будучи на воле, я не отступилась от него в московском СИЗО, изменять принципу честности меня не научит ничто, даже мордовские лагеря, куда с советского времени власти любят ссылать политзаключенных. 
 
Поэтому я не признавала и не буду признавать вину, вмененную мне приговором Хамовнического районного суда, противозаконным и вынесенным с неприличным количеством процессуальных нарушений. В данный момент этот приговор обжалуется мной в вышестоящих судебных инстанциях. Принуждая же меня ради УДО признать вину, УИС подталкивает меня к самооговору и, следовательно, ко лжи. Является ли способность ко лжи знаком того, что человек встал на путь исправления? 
 
В приговоре у меня написано, что я – феминистка и, следовательно, должна испытывать ненависть к религии. Да, проведя год и два месяца в заключении, я по-прежнему феминистка и – еще – оппонент стоящих во главе государства людей; но во мне, как и раньше, нет ненависти. Эту ненависть не могут разглядеть и десятки осужденных женщин, с которыми я посещаю православный храм в ИК-14. 
 
Чем еще я занимаюсь в колонии? Я работаю, с первых дней в ИК-14 меня посадили за швейную машинку, и теперь я – швея-мотористка. Некоторые полагают, что делать художественно-политические акции легко, что это занятие не требует осмысления и подготовки. Судя по своему многолетнему опыту акционизма, могу сказать, что осуществление акции, осознание художественного продукта – кропотливая и часто изматывающая работа. Потому работать я умею и люблю. Мне не чужда протестантская трудовая этика. Физически мне не трудно быть швеей. И я ей являюсь. Выполняю все требуемое от меня. Но, понятно, я не перестаю за швейной машинкой думать, в том числе о пути исправления, и, следовательно, задаваться вопросами. Таким, например: а почему нельзя предоставлять осужденным выбор того рода общественно полезной деятельности, которой они будут заниматься в свой срок? Согласно их образованию и интересам? Я, имея опыт обучения на философском факультете МГУ, с удовольствием и увлечением могла бы, пользуясь библиотечной и присылаемой мне литературой, заняться составлением образовательных программ и лекций. И я, кстати, без вопросов занималась бы такой работой больше положенных ТК РФ 8 часов, занималась бы ею все свободное от режимных мероприятий время. Вместо этого я шью милицейские штаны, что, конечно, тоже полезно, но в этом деле я явно не столь продуктивна, как могла бы быть продуктивна в проведении образовательных программ. 
 
Солженицын в "Раковом корпусе" описывал ситуацию, когда зоновский оперативник пресек обучение одного зека другим латыни. К сожалению, общий вектор отношения к образованию мало изменился с тех пор. 
 
Я часто фантазирую: а если бы УИС действительно ставила во главу угла не производство милицейских штанов, не норму выработки, а воспитание, образование и исправление осужденного, как того требует УИК? Тогда для того, чтобы получить УДО, нужно было бы не шить по 16 часов в сутки на промзоне, добиваясь 150%-ной выработки, а успешно сдать несколько сессий, получив кругозор, знание мира и общую гуманитарную подготовку, воспитывающую способность адекватного суждения о современной реальности. Я очень хотела бы посмотреть на подобное положение дел в колонии. 
 
Почему бы не учредить в колонии курсы по современному искусству? 
 
Если бы работа могла стать не долгом, а духовной и полезной в поэтическом смысле деятельностью; если бы организационные ограничения и косность старой системы можно было бы преодолеть, и если бы такие ценности, как индивидуальность, можно было бы привить на рабочем месте... Зона – лицо страны, и если бы нам и на зоне удалось выйти за пределы старых консервирующих и тотально унифицирующих категорий, то тогда и во всей России пошел бы рост интеллектуального высокотехнологичного производства, которого нам всем хотелось бы, чтобы вырваться из сырьевой ловушки. Тогда в России могла бы родиться условная Силиконовая долина, прибежище рискованных и талантливых людей. Все это станет возможным, если панический страх, испытываемый в России на государственном уровне перед творческим и экспериментаторским началом в человеке, уступит место внимательному и уважительному отношению к креативному и критическому потенциалу личности. Толерантность к иному и бережное отношение к многообразию обеспечивают создание среды, благоприятной для развития и продуктивного использования талантов, заложенных в гражданах (даже в том случае, если эти граждане – осужденные). Репрессивная консервация и ригидность в законодательной, уголовно-исполнительной и других госсистемах РФ, законы о регистрации и некой пропаганде гомосексуализма ведут к застою и “утечке мозгов”. 
 
Однако я убеждена, что эта бессмысленная реакция, в которой все мы вынуждены сейчас существовать, временна. Она смертна, и притом внезапно смертна. Я также уверена в том, что нам всем, в том числе "узникам Болотной", моей отважной соратнице Марии Алехиной, Алексею Навальному и всем, всем, всем, хватает сил, убежденности и упорства, чтобы пережить эту реакцию и остаться победителями. 
 
Я искренне благодарна людям, встречающимся мне в моей жизни за колючей проволокой. Благодаря иным из них я никогда не назову время своего заключения потерянным.
За год и два месяца моего срока я не имела ни одного конфликта – ни в СИЗО, ни в колонии. Ни одного. По моему мнению, это говорит о том, что я совершенно безопасна для любого общества. А также о том, что люди не ведутся на государственную медиапропаганду и не готовы меня ненавидеть только потому, что федеральный канал сказал, что я – плохая. Лжи далеко не всегда удается одержать победу. 
 
Недавно мне в письме прислали притчу, ставшую для меня важной. Что случится с разными по характеру вещами при попадании в кипяток? Хрупкое – яйцо – станет твердым, твердое – морковь – размягчится, кофе же растворится и захватит собой все. Итог притчи таков: будьте как кофе. Я в колонии – это тот самый кофе. 
 
Я хочу, чтобы те люди, которые выступили инициаторами заключения меня и десятков других политических активистов за решетку, поняли одну простую вещь: нет непреодолимых препятствий для человека, ценности которого складываются, во-первых, из его принципов и, во-вторых, из работы и творчества исходя из этих принципов. Если ты сильно во что-то веришь, вера поможет выжить тебе где угодно и где угодно остаться человеком. 
 
Свой мордовский опыт я, несомненно, использую в будущей деятельности и, пусть это случится и по окончании моего срока, реализую его в проектах, которые будут сильнее и политически масштабнее, чем все то, что случалось со мной раньше. 
 
Несмотря на то что опыт заключения – крайне непростой опыт, мы, политзэки, становимся в результате его приобретения только сильнее, смелее и упорнее. И тогда я задам последний на сегодня вопрос: какой тогда смысл в том, чтобы держать нас тут? 
 
<hr/>
 
Как прошел суд в мордовском поселке Зубова Поляна
 
C18DB1A8-3ECF-470C-B55B-13BC25954E57_w974_n_s.jpg
 

Адвокаты Надежды Толоконниковой — Дмитрий Динзе (слева) и Ирина Хрунова (в центре) — добились того, чтобы к защите допустили психолога Владимира Рубашного (справа). В прошлом Рубашный — глава психологической службы ГУФСИН Татарстана. Характеристика Толоконниковой, предоставленная психологом колонии ИК-14, по мнению защиты, некомпетентна, так как заключенная даже не была лично с ним знакома

 

 

Снимок-экрана-2013-04-27-в-17.35.jpg 395608_596815536998398_511919771_n.jpg

Процесс вела судья Лидия Яковлева, которую присутствовавшие в зале зрители сначала хвалили, отмечая ее вежливость и скрупулезность. Однако после перерыва Яковлева стала вести себя куда более резко и в итоге удалилась выносить решение, не дав Надежде Толоконниковой произнести заключительную речь 

В первый раз адвокаты и сама Толоконникова смогли ознакомиться с ее личным делом — судья удовлетворила ходатайство, хотя в администрации колонии ИК-14 защите в этом неоднократно отказывали
484447_596815266998425_499804293_n.jpg

По словам Петра Верзилова, мужа Толоконниковой, весь процесс снимала на видео сотрудница УФСБ Мордовии

BIx-U4ECQAA7ek2.jpg-large.jpg

Заседание суда посетили около сотни журналистов и активистов, при этом, в отличие от московских процессов, в зале можно было свободно вести фото- и видеосъемку, а приставы не запрещали переговариваться

 
382136_596814853665133_418911721_n.jpg 401204_596816500331635_102075594_n.jpg

Надежда Толоконникова вела себя спокойно и улыбалась журналистам и друзьям. По мнению прокурора, она не заслужила условно-досрочного освобождения, так как имела дисциплинарные взыскания и не признала свою вину, а значит, не встала на путь исправления. Адвокаты настаивали, что в колонии отсутствуют условия для сохранения здоровья (врачи не могут избавить Толоконникову от сильных головных болей), а дальнейшее пребывание их подзащитной в тюрьме негативно влияет на дочь Геру, которая скучает по матери. Кроме того, к делу приобщили обращение деятелей искусства, которые просили освободить Толоконникову 

311043_596814780331807_1973366559_n.jpg

Несмотря на усилия адвокатов, ходатайство было отклонено: судья практически "сбежала" в совещательную комнату, не проведя прений и лишив Надежду Толоконникову "последнего слова". Адвокат Ирина Хрунова объявила это серьезным нарушением Уголовно-процессуального кодекса — защита Толоконниковой будет обжаловать решение судьи Лидии Яковлевой в Верховном суде Мордовии