Я, МАМА, БАБУШКА, 9 МАЯ

Вставлю незадачливый пельмень.

Как Вам новая словоформа Михалыч?:)))

КИРЕЕВСКИЙ

1.

Колотился, колотился свет у ворот,

Подкатывался, показывался:

Сметанушка, матушка, иди на крыльцо,

Государыня-сударыня, выгляни!

Возговорит сметана черногорлая,

Возговорит сметана белобокая:

Я не постная сыть, не изюмная сыпь,

Не острожная масса творожная,

Не равняй мое дело белое

С простодушными простоквашками!

Как земля в буграх и нагориях,

Я в живых жирах и калориях.

Они не таятся – прятаются,

С боку на бок всё поворачиваются!

Кто решится ложкой столовою

Тронуть тело мое лиловое?

А ты, мой свет, едва на порог,

И все мне не впрок, и ума-то нет:

Посветишь, и я подтаиваю,

Подтаиваю да попахиваю,

А там, внизу, где жизнь шерудит,

Лягушечка малая сидит

И то гудит-надувается,

То лапами отбивается.

Слеза слезу догоняет, в спину бьет,

Слеза к слезе поворачивается –

Я тебя, слезу, как судью, слежу,

Как лучина, тебе помигиваю,

Как лучина, стены покачиваю.

Слеза-дереза, удалая голова,

Давай тобою лечиться –

Ты мне книжица, я тебе чтица.

Отвечает слеза слезе:

Приходи никда, подожди в незде,

За одиночной камерой

Вернусь к тебе солью каменной.

Во селении то было, в поле, в лесе,

Прокатилася карета, колесничка,

Быстроходная крылатая пролетка.

То из города едут, из Казани,

С новым годом, с богатою казною,

И будут ревизию делать:

Уж и лес населен, и поток населен,

И погост населен, и дуб не пустой,

И гуляет, наветренный, по зелени

День-деньской, обгоняющий елени.

Еще хороводы не остыли

И у плакальщиц губы не просохли,

А все, и малая Клеида,

Уже записаны в совестную книгу

И под гербовою печатью

Еле смеют рыгнуть иль почесаться.

Ехала соседка на черных соболях,

Шапочка смеется, рукавицы говорят!

Поехали три поля, четвертый бугорок,

Громом грянули другу на порог.

Удвинься, сосед, удивися:

Гостейка пришла простолиса.

Поднеси ей меда на лапке,

Спать уложи на лавку.

Тут станет она сильно жаловаться:

Правда батюшкина как амбар горит,

Ласка матушкина как вода лежит,

А возжаждешь, ведру поклонишься –

Не нальешь, не напьешь, не натонешься!

То, что было в танце очерчено огнем,

Отойди подальше, и сейчас горит,

Нежарко, нелепо, неугасимо,

Кривыми отчетливыми буквами.

То, что ныло в воздухе, и теперь поет,

Дергает за корень, за зубную нить,

Окают пруды, не отпуская пузырей,

Спит дорога, не стонет, не подрагивает.

За третьим тополем день убывает,

За пятым тополем тень отпадет.

За пятым тополем душа из ушей,

За третьим тополем уже не искать.

Недолго веночку на стеночке висеть,

Пора красоваться, пора и облысеть!

Уж мы встанем, певички,

Все на ножки, на ножки:

Чулки крашеные

И те краденые.

Мы пойдем, постучимся

В берег синего моря,

Расступись, приоткройся,

Обнажи свои донья,

Мы споем – ты заплатишь

Дорогою ценою,

Водяною кашею, коралловой ухой,

Золотыми плоскими монетками!

Поём под водой (а вода прибывает)

Как мельница мелет (а пена белее)

Как прачки стирают (а волны стирают)

Как служба идет (а солдаты стоят).

Субботу проспишь,

Воскресенье продышишь,

Краса молодая с лица поменялась,

К бедовой головке снежок припадает.

А море храпит и копытами бьет,

На берег не хочет, деньгу не дает.

А вы дары мои, дары,

Тонки, белы, полотняны,

На кого я вас покину,

Вас кому препоручу?

У подружки нет подушки,

Ей постелька – ручеек.

Моя маленькая мама

По дорожечке бежит,

Не возьмет с собой поклажи,

Не оглянется назад.

Моему родному брату

В поле негде спрятаться.

И сама я не хозяйка,

Не столяр, не самовар.

Кто дарил – не спрашивал,

Молчал, не подсказывал,

Он гремит сейчас, катится

Над дорогой грунтовой,

Ели темные снаряжает в мачты,

Над шумящими вершинами ходит,

На легкие стволы опираясь.

Кто хранит заборы наши, изгороди пестрые?

Пан косматый и Пропал спорят, соревнуются.

И Пропал-то шестипал, глянешь и поежишься,

И Пан снял жупан – от козла не отличить.

Выше, выше ставьте крышу, славьте крышу новую,

Хатки, мазанки, землянки, избяные бревнышки

Обойдите, обоймите, дайте нам понятия –

Мы покажем, мы уважим, мы за все расплатимся:

Звездной ежевикой, синегубою черникой,

Перьями сорочьими, орехами лесными,

Дымчатой водою с бородою дедовской,

Черной бороздой, пожизненною пахотой.

Там стоит, стоит олень

Под ракитовым кустом,

Слезы катятся по шерсти,

Кровь дымится на снегу.

Там стоит, стоит олень

Под ракитовым кустом,

И качает, и качает

Он пустую колыбель.

Там стоит, стоит олень,

Просит, не допросится,

Из-за моря-океана

Детский плач доносится.

– Я ходил по дворам, в дома заглядывал,

Я искал на воспитание ребеночка,

Выбирал себе малую деточку,

То ли мальчика, а то и девочку.

Я кормил бы дитя чистым сахаром,

Научил бы вышивать частым бисером,

Выводил гулять под передником,

Величал бы своим наследником.

А меня в толчки, а меня в тычки,

А меня с горы гнали кольями

Ваши глупые отцы-матери!

Ах, век вам, дети, в соплях ходить,

Чужих людей забавлять-сердить,

Не слышать слезы на темени,

Не знать оленьего племени!

Собираются последние песни,

Бойцы невидимого фронта:

Выходят из окруженья,

По две-три строки бегут из плена,

Являются к месту встречи,

Затравленно озираясь.

Как они зачерствели,

Уже не размочить водою!

Как они одичали,

Не могут сказать по-русски.

Но старыми, умелыми руками

Они раздают патроны,

До света зрячими перстами

Они “калашников” перебирают,

Извлекают, охнув, из раны,

Глубоко засевшие буквы –

И к утру, обойдя заставы,

Они входят в бессонный город.

И молчат, пока грохочут пушки.

И молчат, пока грохочут музы.