Внешние угрозы или внутренняя политика

22 апреля в Сочи Президент провёл важное экономическое совещание. Присутствовали все ведущие лица финансово-экономического блока Правительства, Администрации Президента, Государственной Думы, такие эксперты, как Сергей Глазьев и Алексей Кудрин.

Как главный фактор угроз российской экономике Президент выдвинул негативные колебания в мировой экономике, желание застраховаться от них, снизить риски спада производства. «Экономика еврозоны по итогам 2012-го года снизилась на 0,6%, а методы решения проблем, как с Кипром, «подрывают доверие к финансовой системе». Негативные тенденции отмечаются также в Японии и Китае. В итоге и у нас снижение темпов. Неуверенность бизнеса привела к увеличению оттока капитала и снижению инвестиционной активности». («Российская газета». 23.04.2013)

Всё сказанное вроде бы верно. Но помнится, нечто подобное мы слышали и в 2008-ом году, незадолго до кризиса, который разгорелся у нас. В нём звучало явное желание отнести причины трудностей на внешние факторы и подчеркнуть, что у нас-то в принципе всё в порядке, мы-то всё делаем правильно.

А это, боюсь, не так.

Кризис мировой экономики действительно налицо и что-то не видно, чтобы он кончался. Бодрые возгласы, периодически раздающиеся в прессе, не внушают доверия. Но от тех проблем, которые создают трудности в мире, вряд ли мы сможем обезопасить экономику России силами наших мудрецов. У нас свои проблемы, над которыми стоит задуматься вплотную. В конце концов капиталы бегут от нас, туда, выходит, где истоки кризиса, а не к нам, где мы размышляем, как от этого кризиса защититься. Пугает то, что над наиболее важными собственными проблемами руководство страны работать не собирается.

Я оцениваю ситуацию следующим образом. После рыночных реформ Гайдара и глубокого трансформационного кризиса, достигшего дна в 1998-ом году, Россия стала потихоньку выбираться. Тогда мировая экономика процветала и смотрела на нас свысока. Большие успехи Китая были ещё впереди, в том смысле, что их заметили позже. Россию же многие списали со счёта: я помню, как японский шерпа (т.е. личный представитель первого лица государства в G-8) предложил исключить Россию из её состава. В личном разговоре со мной он объяснил, что сейчас основные показатели России ниже, чем Австралии. Это был 1996-ой год. На моё замечание, что вскоре всё может измениться, он посмотрел на меня с сомнением. Так или иначе уже в последние месяцы 1998-го года ситуация стала меняться и до 2003-его года изменения к лучшему лишь отчасти питались ростом цен на нефть. Бóльшую роль играли девальвация рубля и благоприятные условия для бизнеса. Рыночные реформы стали приносить плоды.

В 2003-ем году социальный контракт, неформально заключенный между крупным бизнесом и высшей бюрократией в 2000-ом году, был нарушен. Я имею в виду дело ЮКОСа, хотя уже раньше должны были эмигрировать Гусинский и Березовский. Потанин, в начале конфликта в 1997-ом году действовавший против этих персонажей, с уходом Ельцина и Черномырдина по сути присоединился к ним как представитель больших денег, полученных в процессе «несправедливой» приватизации.

Обстановка для бизнеса ухудшилась, деловой климат стал менее благоприятным, что создало угрозу для роста экономики и формирования рыночных институтов. К счастью для правящей элиты, быстрое повышение цен на нефть и газ плюс дешёвые кредиты на Западе создавали благоприятные условия для роста. Хотя инфляция перестала снижаться, но подъём в экономике, а также сокращение доли накопления в составе ВВП позволили повышать уровень реальных денежных доходов населения темпами, превышающими темпы роста ВВП.

В 2008-ом году объём ВВП составил 108% против уровня 1990-го года, а реальные денежные доходы, по нашей оценке, с учётом повышения инвестиций населения в жильё, образование, здравоохранение и пенсионные накопления, выросли к 1990-ому году до 132%. Таким образом, итоги к началу нового кризиса выглядели весьма привлекательно, частные инвестиции откликались на предложения кредитов на уровне 2–3% выше инфляции, хотя более дорогие кредиты вряд ли их бы устроили. А по настоящему эффективные проекты, более всего нужные нашей экономике, но требующие бóльшей массы вложений для достижения эффекта, не находили отклика.

Когда грянул кризис, мы, благодаря финансовой политике А.Л. Кудрина, довольно легко его пережили. Самое большое падение экономики (7,9%) было во многом обусловлено её перегревом, который имел место накануне. Но потом стало выясняться, что ожидаемое оживление, которое позволило бы вернуться к предкризисным показателям, не состоится. И тогда встал вопрос о необходимости новой экономической модели. Мы о ней писали в докладе на XIII Апрельской конференции ВШЭ. Я также писал о ней годом ранее, о ней же написано в «Стратегии 2020», подготовленной в 2012-ом году Академией народного хозяйства, Институтом Гайдара и НИУ ВШЭ.

Я писал о двух основных сценариях – инерционном или инновационном, называя их модернизацией «сверху» или модернизацией «снизу» (демократической). Для первого сценария, который исключал серьёзные институциональные изменения, посчитал реалистичными темпы в диапазоне 1,5–2,5% в среднем за год до 2050-го года. Это означает, что реальная модернизация не состоялась бы. Второй сценарий предполагал важные институциональные изменения, в том числе в правовой сфере (верховенство закона) и в политической системе. Тогда улучшение делового климата могло привести к средним темпам до 3–3,5% в год. Это означало бы опережение развитых стран, приближение к уровню их развития и эффективности экономики, а стало быть, к осуществлению модернизации.

Вы спросите, почему не 5–6%? Я отвечу коротко: потому что другая стадия развития, когда темпы даются только за усвоение или создание крупных инноваций. Но подробнее об этом в другой раз.

http://www.liberal.ru/articles/cat/6135