Что такое развитие? Взгляд философии. Часть 2.

#2. Интервью с В.Криворотовым

Мне подумалось, что, наверное, не все участники просматривали тему о марксизме и научном коммунизме. И даже те, кто просматривал, могли упустить главную тему Маркса (в изложении С.Платонова) – тему развития.

Сократ Платонов – псевдоним коллектива из трех авторов (В. Аксёнова, В. Криворотова, С. Чернышёва). Я приведу для лучшего понимания связи темы о марксизме и темы о развитии кусочек интервью одного из авторов – В.Криворотова. Выделю этот кусочек цветом.

Криворотов: Существует идеология развития. В отличие от бесстрастной теории, в этой идеологии есть предвзятость, которая состоит в том, что развитие – это хорошо, а не-развитие – плохо. Это тоже некая идеологема. Можно ведь сказать наоборот: не-развитие – это замечательно, застой – замечательно, тем более, что развитие всегда связано с массой всяких неурядиц, на которые люди очень плохо идут, по крайней мере, сознательно. С.Платонов остро ощущал необходимость идеологии развития, будучи рожденным в стране по сути своей развивающейся. И эту идеологию хотел предложить другим людям и миру. Может быть, он испытывал по этому поводу какие-то лишние иллюзии, но у меня такое ощущение, что дефицит понимания нашего мира, именно дефицит понимания, – сейчас наиболее острая проблема. Т.е. только тогда, когда сознание и установки определенного типа у человека сформируются, он уже может в этом мире действовать эффективно. Сейчас паралич во многом состоит в том, что эти установки не сформированы, они совершенно разные. Одни хотят уйти в какую-то архаическую старину, другие хотят немедленно внести рынок, третьи еще чего-то хотят, и эти установки противоположны, а, кроме того, они заимствованы или взяты с потолка, не связаны с конкретным знанием нашего общества. Когда ты имеешь соответствующее сознание и установки, ты уже дальше действуешь как свободный субъект, т.е. они и формируют тебя фактически как субъекта. В противном случае, ты просто не видишь этого мира, не знаешь, какой он, не знаешь, кто ты. Они отвечают на тот сакраментальный вопрос, который Иосиф Прекрасный задавал все время богу: “Кто я?”.

Кузьминов: Если ты выделил общефилософский аспект воззрений С.Платонова, то, мне кажется, что во многом он сегодня останется невостребованным большей частью читающей аудитории. Ты правильно говоришь, что она сейчас в основном ориентирована на сиюминутный результат, и представляет себе, что все теории должны в принципе отвечать на вопрос, как жить дальше, имея в виду, что жить дальше надо сегодня и завтра. Если мы сегодня и завтра не проживем, все остальные мысли окажутся пустыми. Это, конечно, неправильная установка, близорукая, потому что после любых катаклизмов и революций жизнь общества продолжается, и попытка войти в эту жизнь без мировоззрения, без философии жизни приводит к большим неприятностям.

Криворотов: Я бы отметил другой момент, то, чем, на мой взгляд, сейчас интересен С.Платонов. Он вытекает из первого момента, о котором я говорил – ориентации на понимание, видение мира, отношение к миру. Второй особенностью С.Платонова была позиция перехода от категориальных философских понятий – к предметным, интерпретация категориальных философских понятий в рамках конкретной предметной науки. В той форме, как представлял это С.Платонов, оба этих момента – и позиция понимания, и вторая его позиция – предметность, перевод философских утверждений на предметные рельсы, – в определенном смысле это то, чего Маркс не делал. Можно считать, что это развитие марксизма, потому что это не противоречит исходным его установкам. Но с другой стороны, в буквальном смысле этого слова, первая позиция – понимание, если рассматривать ее как-то примитивно, просто противоречит исходному представлению марксизма о том, что мир надо не созерцать, а изменять.

Кузьминов: Заниматься предметной деятельностью.

Криворотов: Это вроде как противоречит установке на предметную деятельность. С.Платонов говорит: я объясню, каков мир – и все, а вы уж делайте как хотите. Вроде бы это возврат на позиции домарксовой философии. И наоборот, надо сказать, что выражение философских категорий на уровне предметного содержания, подход к Марксу с молотком и кувалдой, с масленкой, с паровозом, – т.е. попытка объяснить реальную действительность на уровне конкретных экономических процессов, очень предметное ориентирование категориального аппарата – это тоже в каком-то смысле противоречит идеологизированному марксизму, к которому мы привыкли. Т.е. фактически это деидеологизация марксизма. Для С.Платонова марксизм, помимо идеологии развития, был просто наукой, теорией со всеми атрибутами науки. Т.е. с одной стороны, он вроде не отказывался от того понимания, что марксизм – идеология. Правда он считал, что марксизм может давать целый спектр идеологий для разных социальных групп, но вообще-то, прежде всего это идеология развития, в которой главная ценность – само развитие, коль идеология является ценностной системой. Это можно считать то ли отходом от того марксизма, который мы знаем, то ли его развитием, но это уж у кого какие вкусы.

Переход на интерпретацию марксизма как очень предметной науки, в принципе, тоже нам чужд, надо сказать. Т.е., по крайней мере, в нашем обществе марксизм – отдельно, наука – отдельно, здесь довольно четкое разделение. Попытка воспринять марксизм в деидеологизированном научном виде и показать, что это очень предметно, что это очень эффективно и интересно – характерные черты С.Платонова.

Наконец, второй момент. Что же это за представление о том, что я, мол, готов вам дать понимание? В каком смысле это возврат к домарксовой философии? На мой взгляд, это все-таки немножко другое. С.Платонов хотел сформировать человеческие установки максимально широким образом, т.е. в каком-то смысле отделить сферу философии и идеологии от сферы деятельности. Потому что когда мы начинаем человеку предписывать, что мир таков, что идеал наш состоит в том-то, что экономика должна быть нетоварной, экономной и т.п., т.е. когда мы начинаем предписывать, как конструктивно строить идеал, – после этого естественной формой реализации идеала является тоталитарное общество. Просто потому, что остается всех заставить этот идеал построить, коль скоро чертеж у нас есть. Сам по себе марксизм никакого тоталитаризма не предполагает. Поэтому, на мой взгляд, С.Платонов поставил этот вопрос именно разумно, т.е. он потребовал от философии максимум того, что может философия: она дает понимание мира и направленность людей на действие, а дальше – они свободны, они свободны в выборе. Старый марксизм, исторический марксизм, – и в этом его гигантский грех, который сейчас падает на него, – в каком-то смысле лишал человека свободы. Он декретировал ему сверху некий идеал, утверждая, что в рамках этого идеала все свободны. Это он только утверждал, а в реальности этот идеал сначала принимался в рамках программы правящей партии, потом его уточняли в рамках хозяйственного механизма, утвержденного всей иерархией всех на свете начальников, а потом на работе человеку велели делать эту болванку по этому чертежу, и утверждали, что иначе ничего другого быть не может, поскольку это велел марксизм. Такое анекдотическое видение марксизма показало свою полную неадекватность, и я вижу заслугу С.Платонова в отходе от этой карикатуры.

При этом С.Платонов реабилитировал понятие элиты вообще. Правда, с некоторыми ужимками.

Кузьминов: В марксистском контексте, конечно, ибо в западном контексте его не надо реабилитировать.

Криворотов: Конечно, он его реабилитировал с определенными ужимками, поскольку все это писалось для начальников. Но поскольку начальники в те времена уже осознали себя элитой, им как-то это было не очень неприятно. С другой стороны, некий запах крамолы отсюда исходил. Тем не менее, он реабилитировал понятие элиты, и, пожалуй, в Союзе-то точно первым, он понял некую ее роль.

Кузьминов: Созидательную.

Криворотов: В принципе роль элиты известна. Никакое общество без элиты просто не может существовать, поскольку должно быть некоторое меньшинство, которое, перерабатывая все разнообразие поступающей информации, своим предметом имеет творение норм, образцов, которые в дальнейшем усваиваются всем обществом. Никакое общество без творческой элиты существовать не может, и наш пример распада культуры, в общем, очень характерен в этом смысле.

Чем общество в большей степени элитарно, тем в большей степени оно жертвует интересами социальной стабильности в пользу развития. Оно идет на пауперизацию, идет на частичную маргинализацию ради того, чтобы быть на острие научно-технического прогресса. Понятно, что здесь есть корыстные интересы элиты, которая в этом заинтересована, поскольку она как-то связана так или иначе с этим развитием, во многом обслуживает это развитие, тем более, если это научно-техническая элита. Но вполне мыслимы и другие общества, разумно их дополняющие, я бы сказал, служащие демпфером, полюсом устойчивости. Если есть полюса развития, то должны быть и полюса устойчивости, в которых ориентация на развитие подчинена ориентации на социальную стабильность, которые прежде всего развиваются ровно настолько, насколько не дестабилизируется социум. С.Платонов указал на то, что современные общества могут быть двух типов: с доминированием развития и с доминированием социальной стабильности. Он это рассматривал как системообразующий момент для современного мира. Именно такие два общества дополнительны, а не наше общество и современное западное: мы просто периферия мира, – достаточно вооруженная, но, тем не менее, это периферия. Периферия научно-технического прогресса, даже культурная периферия, если говорить без умаления нашей культуры, имея в виду, что мы не соотнесены со всем остальным миром. Наша культура богата, разнообразна и пр., но она стоит как-то особняком, где-то на отшибе.

Есть такой трагизм в философии С.Платонова: и личная трагедия тут есть, и трагедия общественная. Развитие – это ломка, это гигантская ломка. Ровно в том единственном смысле, в котором С.Платонов дает идеологию, это – идеология развития. С.Платонов выбирает развитие, и он недвусмысленно в своем видении мира показывает, что худо, плохо отстающему. Он это аргументирует, показывает, как реальная картина развития приводит к тому, что более развитые страны фактически так или иначе подстраивают под себя, функционализируют менее развитые страны. Правда, эти отношения взаимной дополнительности естественны в том смысле, что менее развитые страны ни на что другое претендовать и не могут. Тем не менее, отстающий проигрывает. У С.Платонова очень сильное ощущение мировой гонки развития, в которой наше общество так или иначе должно участвовать, начиная с некоторого момента, – или оно просто откатится назад. Нам грозит трагедия оставания. Трагедия в том, что у нас остается последняя минута. С.Платонов писал в своих бумагах, что осталось уже очень-очень мало, что мы безнадежно опаздываем. Еще немножко – и все развалится.

Кузьминов: Он был предельно близок к истине, и удивительно встречать такого рода замечания в 83-86 году, когда такие настроения не носилось в воздухе, и, в общем-то, выглядели досужей догадкой. Не мог же он знать реального состояния нашей экономики, ее в то время никто не знал, даже Генеральный секретарь. Даже аналитики ЦРУ его не знали.
В С.Платонове вообще очень много от позиции центра. Многие претендуют на позицию центра, но С.Платонов все-таки, на мой взгляд, это и есть подлинный центр, который не является средним арифметическим двух противоположных устремлений, дающим после этого чистый ноль, т.е. отсутствие установок вообще. С.Платонов – это теоретический, идеологический центр, у которого есть вполне определенная линия, – собственно, центральная линия. Понимание того, что центр – это среднее арифметическое двух противоположностей, абсолютно неплодотворное, преобразуется у С.Платонова в понимание того, что центр – это система воззрений. Он предложил систему воззрений, являющуюся, прежде всего, установкой на развитие. Это, естественно, и установка на сохранение культуры своего общества, на сохранение социума, – но установка на развитие при этом безусловна. Горе побежденному, как говорили римляне.

Криворотов: Я не питаю иллюзий, что немедленно сбежится масса общественных и политических сил, и все будут кричать: дай, дай С.Платонова, – я не испытываю таких иллюзий. “После коммунизма” – достаточно сложное чтение, оно в принципе рассчитано на очень немногих людей, и немногие, наверное, преодолеют всю эту сложность, черные дыры изложения и пр. Я просто хотел бы сослаться на личный опыт группы людей, которая как-то с С.Платоновым связана. С.Платонов сформировал нас, сформировал наше сознание, – я имею в виду, не сам он, а та сфера, то поле, тот подход, который сложился вокруг этого. Он как-то сконцентрировался в С.Платонове. Он сформировал эту установку на развитие,
Что касается содержания – каждый человек поймет С.Платонова по-своему. Я даже считаю, что если какие-то силы за него ухватятся, они наверняка поймут его по-разному и будут противоречить друг другу.

Кузьминов: Это уже началось.

Криворотов: Это нормально, я считаю. С.Платонов – это не то, чему нужно следовать школярски, это просто видение мира, которое можно получить от него, а дальше с ним уже как-то жить. С.Платонов нас самих, прежде всего, заряжает на развитие. Он не лишает человека инициативы и свободы. А просто говорит: “Смотрите, мир таков, он страшно интересен, невероятно сложен, очень опасен, но в каком-то смысле он понятен”.

Я еще раз напомню, что излагаемый мною материал – в основном мой, даже если он составлен из кусков текста других авторов. Так что все претензии, если таковые появятся, естественно, ко мне. Я выделил из Маркса и Платонова в основном моменты, так или иначе касающиеся развития. Вопросы философии, как они представлены у Платонова, да и у Маркса, проработаны недостаточно. В теме об “Актуальности марксизма…” я показал, где и в чем недостаточность. Далее, сама идея развития, как она изложена в “Марксизм и научный коммунизм”, также недостаточна, пока слишком абстрактна. В этой теме мы будем ее конкретизировать. Но именно исходя из положений марксизма, представленных С.Платоновом и обрезанных мной до необходимого минимума и ракурса для понимания последующего.