Когда-то, давным давно,всё это уже было,только со Спартой.Ю.В.Андреев(Женщина в античном мире.)

СПАРТАНСКАЯ ГИНЕКОКРАТИЯ

Женщина в античном мире.

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века -
Все будет так. Исхода нет.

Умрешь - начнешь опять сначала,
И повторится все, как встарь,
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

Пожалуй, никакой другой аспект пресловутого спартанского образа жизни не привлекал к себе в древности такого пристального внимания и интереса, как поведение женщин и то особое, по понятиям древних, явно ненормальное положение, которое они занимали в обществе. У одних, так называемых "лаконофилов", этот интерес смешивался с нескрываемым восхищением и преклонением перед государственной мудростью великого спартанского законодателя Ликурга; у других - лаконофобов - его дополняло столь же откровенное неприятие, переходящее в чувство глубокого нравственного негодования. Сугубо негативная позиция этой второй группы наблюдателей с предельной ясностью выражена в одном из разделов II книги "Политики" Аристотеля (Рассуждая далее о дерзости или наглости (…) спартанских женщин, Аристотель подкрепляет свою мысль конкретным историческим примером: во время фиванского вторжения в Лакедемон женщины "не принесли никакой пользы (государству), но зато вызвали больше переполоха, чем враги").
Ликург обвиняется здесь в том, что, позаботившись о насаждении добрых обычаев и нравов среди мужской части населения Спарты, он не сумел сделать то же самое по отношению к женщинам, которые будто бы воспротивились воле законодателя, и ему пришлось отступиться от своего замысла. Предоставленные самим себе женщины предались своеволию, распущенности и роскоши (…), и более того, начали вмешиваться в государственные дела, что в конце концов привело к установлению в Спарте самой настоящей гинекократии. "Да и какая разница, - горестно вопрошает философ, - правят ли сами женщины или же начальствующие лица находятся под их властью?

Ведь следствие (в обоих случаях) одно и то же". В вину спартанским женщинам ставится то, что они позволяли себе роскошествовать, бросая тем самым вызов строгим нормам официальной морали, что они оказывали какое-то давление на должностных лиц, так что те попали в положение и вообще вели себя дерзко и нагло.

Завершая весь этот перечень обвинений, Аристотель дает понять, что именно ненормальное положение женщин было одной из главных причин того, что Спарта во второй половине IV в. до н.э. страшно обезлюдела и лишилась своей былой военной мощи. По его словам, женщины в это время завладели двумя пятыми всей земли, находящейся в пределах государства, что повлекло за собой резкое сокращение числа граждан, пригодных к военной службе.

Конечно, мы не вправе забывать о том, что, изображая положение дел в спартанском государстве в столь мрачном свете, великий философ имел в виду прежде всего современную ему упадочную Спарту, уже утратившую свою былую славу и могущество и пораженную тяжелым внутренним недугом. Возможно, те проявления женской распущенности, о которых рассуждает автор "Политики", были так или иначе связаны с этим упадком и, напротив, не были характерны для более ранних этапов развития спартанского полиса. Здесь невольно напрашивается сравнение с Римом времен империи, где женская свобода также вышла, по понятиям древних, далеко за рамки дозволенного. Однако сохранившиеся в греческой литературе отголоски более ранней антилаконской традиции убеждают нас в том, что Аристотель был не так уж одинок и не так уж оригинален в своей неприязни к спартанским женщинам. Об их распущенности, роскошестве и расточительности был осведомлен уже его учитель Платон и писал о них почти в тех же выражениях, что и Аристотель, хотя и не так многословно (Leg 637с., 806с)