О некоторых негативных аспектах нравственности в СССР

Была ли педофилия в СССР?

Я последний, кого охватывает священный трепет от величия Государственного герба Союза Советских Социалистических Республик с голубым глобусом в центре, серпом и молотом поверх него, а по бокам — снопами золотых колосьев пшеницы, перевитых красной лентой с лозунгом «ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН СОЕДИНЯЙТЕСЬ!» на пятнадцати языках союзных республик.

Распад империи был для меня долгожданным праздником свободы — рухнула «тюрьма народов», ура, товарищи! Да и не товарищи теперь — граждане. Нет, можно ли всерьёз сожалеть о стране, в которой был запрет на информацию? На литературу, музыку, живопись! Безусловно, конец тоталитаризма стал победой света над тьмой — сомневаться в этом может только безумец. Либо заложник, полюбивший террориста как отца родного (смотри гугл: стокгольмский синдром).

Тем не менее, не без досады наблюдая то, что происходит два десятилетия спустя, исполню оду советскому периоду этой несчастной страны — страны и дураков, и гениев, перефразируя поэта Игоря Талькова, — пропою голосом Иосифа Кобзона и Эдуарда Хиля, Юрия Антонова и Льва Лещенко — немало их было, славословцев «счастливого пионерского лагеря» за железным забором из колючей проволоки и красной фанерной табличкой «Страна Советов». Впаду в банальность и зарифмую:

По Родине ностальгия стыдлива до неприличия,
Как если бы возвеличили — воздвигли бы в ранг величия —
Инцест и педофилию…

Вложить бы эти мои застенчивые строки в уста незабвенного Серёжи Парамонова — то-то был бы плач: с каждого по слезинке — хватило бы на Куйбышевское водохранилище.

Действительно, что греха таить, мастера искусств своё дело знали крепко — не только музыка, но живопись и скульптура, кино и фотография достигли подлинных вершин, хотя и не в глобальном значении, а, скажем осторожно, в масштабе камерном. За счёт чего, спросите? Отвечу: за счёт безусловного профессионализма, во-первых, и, во-вторых, высочайшей степени искренности, которую художник добывал из простых и понятных человеческих чувств — из любви к детям, например, — ведь любовь к Родине в послевоенное время себя порядком подисчерпала.

И тут я в своём гуманистическом поклоне сойдусь с поэтом и гражданином Димой Быковым, коего я как гражданина уважаю, а как поэта нежно люблю.

«Советский Союз представляется мне во многих отношениях, конечно, чудовищной системой, но во многих отношениях — прорывной. Она в любом случае была сложнее и интереснее, чем нынешняя Россия. Она была побеждена не чем-то лучшим, а много худшими силами. Силами потребления, лени, откатом в пещеру, пещерной архаикой, эгоизмом, ленью. И мне представляется, что Советский Союз у нас еще впереди. Если мы хотим идти дальше вперед, нам придется миновать эту стадию заново, потому что мы от нее откатились назад. Я думаю, что степень свободы любой системы регулируется не тем, есть ли там избирательное право или свобода печати, а только сложностью этой системы. По-настоящему свободны только сложные миры. Советский Союз был сложнее, чем нынешняя Россия, и в этом смысле свободнее. Потому что в Советском Союзе было хоть что-то надо, а сейчас, как мне кажется, не надо ничего и никому. Ну, кроме отдельных счастливцев, к которым я себя причисляю…» — сказал он как-то. И в эти слова стоит вдуматься.

Такой вот имел место парадокс: как раз в условиях жестокого тоталитаризма, где было наложено табу не только на набоковскую «Лолиту», но даже на битловскую Girl, в официальнейшем из искусств педофилия расцветала трогательным цветком первоцвета. Действительно, вспомним, в СССР под запретом были многие писатели, художники, музыканты и даже целые художественные течения — им было «отказано в визе» по причине «пропаганды насилия, религиозного мракобесия, вандализма, мистицизма, садизма, национализма, эротизма, гомосексуализма, извращений, антикоммунизма» и прочими надуманными предлогами.

Но к эротизму детскому — тем паче отечественному — начальство относилось снисходительно: такая вечная ценность, как любовь к ребёнку, перевешивала все возможные подозрения. Да собственно, и подозревать автора в излишне пылких чувствах к девочкам или мальчикам считалось попросту непристойным: вот, это обнажённые дети, а вы что подумали? Неужели вам в связи с этим что-то захотелось? Ну вы, батенька, и извращенец!..

В самом деле, какие вопросы могли быть к художникам, если на пляже сплошь и рядом запросто резвились голенькие девочки лет девяти-десяти — в этом никто не видел ничего зазорного. Общество, воспитанное под девизом «в СССР секса нет», было воистину невинно: негласно считалось, что пока на лобочке не появились волосики, можно прилюдно гулять голышом — это ещё ребёнок, существо асексуальное, которое ни для кого интереса не представляет. Разумеется, на деле это было не так — на детей глазели и наслаждались. Кто-то и возбуждался, безусловно.

Но в абсолютном большинстве случаев — ровно, как и сейчас! — этот кто-то желал не изнасиловать ангела, а максимум с ним побаловаться: подогонять, пощекотать, поцеловать, позажимать etc. Вожделел то есть, но даже в мыслях предполагая вполне невинные глупости, адекватные возрасту, — то, за что по нынешним временам «загремишь под фанфары» на добрую пятилетку. А то и на две. Свидетели советских пятилеток не дадут соврать: тогда за подобные шалости могли максимум пожурить в ментовке, и дело кончилось бы полюбовным урегулированием отношений между «насильником» и «потерпевшей стороной». Даже в более сложных случаях, когда лозунг «у нас секса нет» был глубоко и решительно опровергнут материалами дела, сажали вовсе не обязательно.

Мне рассказывали, что одного двадцатисемилетнего извращенца, состоявшего в полноценной интимной связи с тринадцатилетней школьницей, приговорили к четырём годам заключения условно, так как преступник вину свою признал и на суде дал обещание на девочке жениться, по достижении ею шестнадцатилетнего брачного возраста. В общем, похоже, к растлению относились как вещи неприятной, но неизбежной, и в любом случае сугубо интимной — подобные эпизоды старались замалчивать. И если они иной раз всплывали, то более из-за непримиримости иных скандальных мамаш, ревностно оберегавших невинность своих дочурок.

Но даже сами правоохранительные органы, звавшиеся доблестной советской милицией, таких сутяжных баб обычно недолюбливали. Было ли причиной тому интуитивно ощущаемый вред, наносимый «пострадавшему» ребёнку, мне неведомо, но сквозила тут — помимо стремления сохранить имидж высокоморального советского образа жизни — как бы этакая народная мудрость, что от выносимого сора страдают более всего жители самой избы, особенно маленькие. Ведь без сора ни в какой семье не обходится: сор — дело житейское. Ни о какой педофилии, соответственно, никто и слыхом не слыхивал — в том радикально криминологическом смысле, в коем трубят из всех рупоров нынешние СМИ, так что создаётся полное ощущение, что это своего рода госзаказ. В те спокойные времена госзаказ был совсем на другое: на дружбу народов, на романтику трудовых буден, на героизм великих свершений.

А может, существовал госзаказ и на детскую эротику? То неизвестно. С уверенностью можно сказать только, что госзапрета не было. Решительно пресекалось при этом именно сексуальное насилие — мораль общества и его законы ставили барьер в том месте, где действия преступника недвусмысленно являли собой изнасилование — буквальное внедрение эрегированного органа насильника в тело жертвы, нарушение физической границы тела. Никакие ласки изнасилованием не считались: нет пенетрации — нет изнасилования.

Показательно, что на тюремном жаргоне — «по блатной фене» — насильников называли «взломщиками лохматых сейфов». Это были изгои в криминальной иерархии — их непременно опускали («опидорасивали»), руки им не подавали, из одной посуды с ними не ели, их принуждали выполнять самую грязную и позорную работу, а место им отводили возле «параши». Так вот, заострим внимание: сейфы именовались лохматыми! Взломать сейф голенький, не обросший покуда волоснёй, было совершенно немыслимо: за такое на зоне — а скорее раньше, ещё в камере предварительного заключения, — попросту бы убили. И вот в этом узком смысле педофилии — педофилии, нацеленной на взлом, — в СССР практически не было. Ибо все мыслимые преступления тюремным жаргоном так или иначе охватывались. А этот нет — вот признак истинного табу! — совершивший изнасилование ребёнка самолично подписывал себе смертный приговор.

Вывод мой таков: изнасилования детей в Советском Союзе были экзотикой, в то время как детская эротика осуждения не вызывала.

Художнику дозволялось мальчиков и девочек раздевать, рисовать, лепить, живописать — безнаказанно то есть изображать, смакуя очарование невинности и упиваясь его недоступностью, — счастливое детство маленького советского человека, будущего строителя коммунизма, было под охраной великой державы. А в качестве наглядного доказательства преимуществ социалистического строя партия выдвинула тему материнства и детства, которая стала одной из центральных в искусстве страны Советов.

СССР породил целую плеяду прекрасных художников, воспевших жизнь советской детворы, — художников кисти и слова, резца и струны. Нет никаких сомнений: эти мастера были тем замечательнее, чем больший трепет испытывали по отношению к своим маленьким моделям — музам, вдохновлявшим их горячее воображение, будоражившим их эстетическое чувство Прекрасного. Эта благодарная тема ещё ждёт своего кропотливого исследователя, ибо настанут времена, когда Любовь, питающая в частности инструмент художника, перестанут противопоставлять похоти, питающей инструмент самца-производителя.

Вот тогда-то и встанет — подобно эрегированному фаллосу — закономерный вопрос: кто был искреннее в своём искусстве: тот, чьё творчество одухотворено бесполой любовью праведной, или детострадалец, оплодотворивший свои произведения страстью земной — читай похотью. Разница между первыми и вторыми состоит в том, что искусство вторых в самом глубоком значении этого слова эротично, а первых — холодно. Вторых — правдиво, а первых — безжизненно. В том единственном смысле, что сами дети — существа живые, озорные, сексуальные, и тот, кто отсекает всё это в своих нравоучительных творениях, выдавая желаемое за действительное, тот лжёт.

А отсекает тот, кто внутри себя игнорирует детскую сексуальность как нечто недостойное и в любом случае постыдное. Кто под давлением ханжеской морали сам устыдился своего давнего детского опыта и старается забыть — как будто можно забыть! — собственный «низменный» интерес и связанные с ним переживания. Но мы сейчас не о них, а, напротив, о тех искренних художниках — педофилах явных или латентных, — отдавших сердце детям. Ну не КПСС же было его отдавать, в самом деле.

Среди мастеров соцреализма немало таких, кто в рамках партийной идеологической доктрины не изменял своей юной музе, поэтизируя детство — пристально всматриваясь в очертания маленьких купальщиков и купальщиц, гимнастов и балерин, и уже только этим эротизируя незрелость как таковую. Работы этих художников — живописцев, графиков, скульпторов, фотографов, композиторов, кинорежиссеров — становились иконами времени: под их сиянием шло взросление поколений советских людей, которые впитали энергетику озорной прелести детства — по сути «заразились педофилией».

Не пугайтесь, они не превратились в маньяков, насилующих малолеток в безлюдных местах. Более того, многие из тех, кто родом из социализма, являются латентными педофилами — а значит убеждёнными педоборцами, — готовыми за ребёнка голову оторвать. Растерзать того, кто осмелился «покуситься на святое», — вот он-то не осмелился, держит себя в узде, несмотря на силу соблазна! — следовательно, никому нельзя. А что, собственно, нельзя?..

Даже не спрашивайте — уточнению не подлежит: уже сама мысль о сексуальности ребёнка, который взыскует удовлетворения, для них страшная ересь. Да что там для них — вся государственная машина встала на защиту детей от педофилов. При этом любые ласки объявлены «изнасилованием» — ведь они совершаются «против воли ребёнка», у которого, во-первых, «нет воли», а во-вторых, не может быть сексуальных желаний в силу возраста. «Но трогать её не моги — за её малый рост, малый рост», — как тут не вспомнишь...

Сегодняшняя ситуация с педофилией в России — хотя и не только в ней — без натяжки может быть названа педоистерией. Только ленивый политик не заработает призовых очков на эксплуатации педотемы — обозначив своё гневное возмущение тем, что педофилов до сих пор не кастрируют публично на лобном месте. Жёлтая пресса старается изо всех сил, — не отделяя овец от козлищ, — отслеживая все случаи СЗД (сексуального злоупотребления детьми), в чём бы последнее ни проявлялось: само упоминание о сексе и о ребёнке в рамках одного предложения становится красной тряпкой для унылого стада телезрителей — они же электорат — дабы избежать вульгарного термина «быдло».

Не перестаю удивляться, сколь незатруднительно запудрить мозги простым людям. Вот наборчик цитат из письма моего читателя (которое, собственно, и побудило меня написать этот развёрнутый ответ всем, кто негодует и недоумевает одновременно):

«…Ваша хвалёная дерьмократия стала причиной разврата и вседозволенности… Дело дошло и до сексуальных свобод — сегодня гомосексуалисты открыто пропагандируют извращения, устраивают свои отвратительные гей-парады, а завтра и педофилы выйдут на улицы, требуя свободы совращать наших детей… В Советском Союзе почему-то не было никакой педофилии, она появилась, когда демократы пустили под откос ленинскую мораль и нравственность, заложенную в основу Морального кодекса строителя коммунизма… Нам, людям, рождённым в СССР, горько смотреть, как рушатся завоевания социализма. И больше всего жаль наших внуков и правнуков, вынужденных расти в атмосфере бездуховности и разврата. Всё на продажу, включая невинность ни в чём не повинных детей?! Так будьте вы прокляты с вашей паскудной детской эротикой! Детской эротики нет и не может быть в природе, всё это детская порнография, мерзость, создаваемая в угоду пресыщенным сексом извращенцам…»

Вот что творится во взбудораженном сознании бедного обывателя, бывшего строителя коммунизма. Таковы прямые последствия массированного воздействия СМИ, некорректно использующего сексологический термин «педофилия» в качестве запала ненависти — для разжигания педофобских настроений в обществе. Жаль, в УК нет статьи за разжигание такого вида ненависти — не вижу, чем она лучше любой другой. Ибо эта ненависть уже напрямую конвертируется в насилие: то там, то тут разъярённая толпа граждан готова разорвать на куски незадачливого педофила, обвиняемого в СЗД.

В чём конкретно состояло «сексуальное злоупотребление» в этом конкретном случае большинство не знает — насилие или ласки, какая разница! Зачастую (мне говорили правоохранители) речь идёт об орально-генитальном контакте: оральном со стороны взрослого, генитальном со стороны ребёнка. Но дабы не вдаваться в подробности этого «постыдного» контакта, сообщается, что имело место «изнасилование в извращённой форме». И можно только догадываться, какие душераздирающие картины возникают от этой формулировки в сознании обывателя.

Я могу методично опровергнуть каждый из тезисов моего корреспондента, доказав, насколько глубоко товарищ заблуждается в своих наблюдениях. Взять хотя бы одно из них: «в Советском Союзе почему-то не было никакой педофилии». Это неправда — педофилия была. Не было педоистерии, которая вредит как детям, так и взрослым. А педофилия — не вредит, если разбираться в вопросе дотошно. Потому что педофилия (буквально: влечение к детям) сама по себе повредить никому не может. Но может стать источником прекрасных порывов для человека цивилизованного, не говоря уже о человеке творческом, одарённом талантом художника.

В качестве иллюстрации к сказанному я мог бы привести множество примеров — в их числе оказались бы художественные и документальные фильмы о детях и для детей, работы, романтизирующие детство и отрочество, — в связи с ними нельзя не упомянуть Ролана Быкова, Павла Арсенова, Динару Асанову, Юрия Клепикова. Можно ли обойти вниманием детский балет, художественную гимнастику, всевозможные творческие конкурсы юных дарований — кому довелось застать телепередачу «Утренняя звезда» с постоянным ведущим Юрием Николаевым, тот получил изрядную «дозу педонаркотика».

В мой список художников-чадолюбов, без сомнения, попали бы и мастера изобразительного искусства, вошедшие в золотой фонд советской живописи, — Николай Михайлович Чернышев, Зинаида Серебрякова, Александр Дейнека, Татьяна Яблонская. Значительный вклад в благородное дело эротизации нашего общества в застойный период внесли и фотохудожники. Давайте всмотримся в работы одного из них, Николая Филиппова, — очень скромные чёрно-белые карточки, отпечатанные ещё на фотоувеличителе при красном свете…

Иллюстрации и окончание статьи в моём блоге: http://blog.alokis.ru/ http:/ /proza.ru/2011/08/23/597