Жизнь французской тунеядки (Эмигрантские страдания)

19 марта 2013 г.

Частная жизнь

В СССР был закон против тунеядцев. Не работаешь четыре месяца подряд, не домохозяка с детьми – в тюрьму!

СССР вроде бы кончился, а народные бдители остались.

Вот честное-пречестное слово: ни разу за все 14 лет во Франции ни одни собака мне не сказала, что женщина должна работать. Ни одна. Стандартная реакция – “Везет же вам!”

Но зато от бывших соотечественниц чего только я не наслушалась.

Видимо, это в генах.

Кому и как может мешать тот факт, что, по взаимному соглашению с мужем, я не работаю? Как? Каким образом? Это же частная жизнь, нет? Зачем лезть в наши семейные отношения? В наш семейный бюджет? Выяснять, кто кому чего и сколько вложил и недовложил?

Это же так сложно на самом деле, особенно с учетом НДС и подоходного налога. И ненормированного рабочего дня.

Ну просто удивительно.

Гены, другого объяснения нет.

Я всю жизнь мечтала быть домохозяйкой, с раннего детства. Еще при законе о тунеядцах.

За осуществление мечт!

26 нояб. 2011 г.

Тётя Фаня

Если бы она дожила в здравом уме до перестройки – я могла бы похвастаться наличием в семье миллиардера. Это был клубок бизнес-энергии, который в самые застойные годы, когда любое предпринимательство грозило статьей (да-да, мои молодые читатели, тоскующие по СССР, тогда за то, что вы учите на своих  факультетах менеджмента и коммерции, сажали и конфисковывали имущество, это вам не мороженое по двадцать две копейки, это гораздо серьезнее) умудрялся проворачивать финансовые операции на многие тысячи рублей и изящно уходить от ответственности.

Тётя Фаня была младшей в семье моей прабабушки, любимицей, красоткой, из, знаете, этих, которые “маленькая собачка до старости щенок”. Сразу после школы она уехала с Урала в Москву, где сочинила себе другую биографию (ее отец был служащим, она превратила его в пролетария, пострадавшего от царизма) и поступила на рабфак. Сделала карьеру в области модельного бизнеса: долгое время была одним из ведущих модельеров СССР по трикотажу, разрабатывала рисунки и цвета тканей, очень любила все яркое, авангардное, не боялась смелых сочетаний, ассиметрии в фасонах, вообще, графика была ее сильной стороной. Очень часто во всевозможных конкурсах ее работы занимали сразу три первых места. В свободное от работы время она шила, причем одинаково хорошо как муляжным способом, так и по построенным ею самой выкройкам. Когда моя мама выходила на улицу в сшитой тётей Фаней одежде, за ней шли толпы поклонников и потом долго стояли у подъезда в надежде еще раз увидеть это чудо. Мне рассказывали про какой-то феерический розовый брючный костюм. Я могу себе это представить: мама в молодости была хрупкой красавицей-брюнеткой с длинными шикарными волосами, розовый брючный костюм на ней мог лишить сна и воли кого угодно.

Поскольку у тёти Фани был неограниченный доступ к опытным образцам ткани, она не стеснялась использовать их для улучшения собственного благополучия: раз в год она объезжала всех своих братьев-сестер, числом 12, а также племянников-племянниц и многочисленных друзей-приятелей, собирала заказы на самые ходовые в те времена изделия: батники (помните батники?), водолазки, как у Высоцкого, деловые костюмы, платья, юбки и брюки, снимала мерки, записывала все в тетрадку, а затем развозила заказы клиентам. Один батник стоил 50 рублей, я точно помню. Десять батников – 500. Сто – 5000. Шила она быстро и поточным методом, как на фабрике, прогоняя каждый раз многократно одну операцию. Дома у нее стояла электрическая машинка и оверлок, так что качество было отменное, лучше, чем магазинное. Не говоря о том, что и подобных изделий в те времена днем с огнем было не найти: тётя Фаня широко использовала свои связи в московском Доме моделей, где всегда можно было найти новые коллекции западных модельеров.

Когда мне было лет десять, тётя Фаня открыла новую золотую жилу. В нашем городе была картонная фабрика. Для проката картона использовалась шерсть, которая (естественно) разворовывалась несунами, и во дворах можно было часто видеть бабушек, которые распускали рулоны шерсти на нитки, привязав их между тополями. Затем те же бабушки вязали из шерсти свитера, материал был хороший, финский, свитера получались очень теплые и ноские. Затем их продавали на местном рынке по цене 40-50 рублей за штуку. Тётя Фаня быстро поняла, какое богатство тут скрывается, и начала скупать свитера оптом, набивать ими большие мешки, которые везла сначала автобусом в Москву, а затем поездом – в Сибирь, в Тюмень и Нижневартовск, где жили соответственно ее сестра и брат. Там она продавала свитера на рынке за 100 рублей, в холодном климате они расходились, как горячие пирожки. Рентабельность операции с учетом стоимости недорогих билетов и бесплатного проживания в точках скупки и сбыта была колоссальная.

В какой-то момент тётя Фаня поняла, что расходы и время можно сократить, если найти агента в точке закупки. Она предложила участие в бизнесе мой маме. И мы начали каждое воскресенье ходить на рынок и скупать свитера. Затем мама зашивала их в посылки и отправляла в Тюмень по почте. В предчувствии высоких доходов мама стала позволять нам небывалую роскошь: покупать время от времени на том же рынке баночку соленых грибов, мёда, или какой-нибудь фрукт, или грецкие орехи. Появилось ощущение, что мы скоро разбогатеем.

Дальше случилось непонятное:  то ли моя мама не поняла, о каком проценте с оборота идет речь, то ли тётя Фаня элементарно маму кинула, но в итоге выяснилось, что маме не причитается ничего или какие-то копейки, короче, грибы и мёд вышли нам боком, вогнав в непредвиденные расходы.

К этому моменту любимый сын тёти Фани, алкоголик Валера, окончательно спился и начал устраивать пьяные дебоши. Однажды ночью в нашей квартире раздался звонок: на пороге стояла практически раздетая тётя Фаня, в одном чулке и разномастных сапогах, на грани истерики. Напившийся Валера разыгрался и решил узнать, что получится, если подвесить мать на крюк, на котором держится люстра. Крюк не выдержал веса, тёте Фане удалось спастись из петли и последним автобусом уехать из Москвы куда глаза глядят. Жизнь с сыном стала невозможной, и тётя Фаня сделал свой следующий коммерческий ход: она купила дачу в Алексине, прямо рядом с нашей, через три участка. Вместо того, чтобы, как все нормальные дачники, сажать картошку и кабачки, тётя Фаня перепахала, как трактор, весь участок, сделала высокие грядки, закрыла их черной пленкой и посадила клубнику. Клубника в сезон стоила пять рублей за кило. Тётя Фаня производила ее тоннами. Когда кончался сезон клубники – она переключалась на цветы, которые тоже хорошо расходились, их она сдавала оптом бабушкам, которые продавали их перед универмагом. А тепличные ранние огурчки уходили влет. Деньги лились рекой. Зимой продолжался бизнес со свитерами. Шитье она забросила, потому что доступ к машинке и оверлоку перекрывал любознательный экспериментатор Валера.

Помимо незаурядных способностей к бизнесу тётя Фаня обладала также отличными организаторскими талантами: например, она электрифицировала наш дачный поселок. Сама ходила по инстанциям, получала разрешение, собирала деньги с дачников, договаривалась с подрядчиком, короче, благодаря ей у нас на даче зажглась лампочка Ильича и стало можно готовить на электроплитке вместо керосинки.

Сейчас, вспоминая все это, я думаю, что, сохрани она ясность мышления до начала залоговых аукционов, быть бы ей в рядах российских олигархов. Но ее подкосила смерть Валеры. Однажды, приехав домой, в Москву, она обнаружила квартиру запертой изнутри. Дверь выломали с милицией, а на диване нашли полуразложившийся труп сына. Смерть признали естественной, от алкогольного отравления. Потеряв самого любимого чиловека, тётя Фаня начала потихоньку сходить с ума.

Старость ее была страшной. Отношения с дочерью были испорчены насмерть, многолетние антисемитсткие издевки над зятем принесли свои плоды: ее не пускали на порог. Иногда дочери звонили из милиции и просили подвердить, что вот эта старушка, которую нашли голой и опутанной какими-то веревками на вокзале, действительно является тем, за кого себя выдает. Дочь подверждала. В последние годы мы установили над ней поочередное шефство: раз в неделю кто-то из родственников заезжал к ней проверить, дома ли она, и есть ли у нее еда. Принесенная еда стояла месяцами на балконе, гнила, а тётя Фаня превращалась в скелет. Когда я приходила к ней, мне приходилось зажимать нос руками, такая там стояла вонь. Она никого не узнавала, но была очень мила, любезна, и изъявляла готовность знакомиться заново.

Когда стало ясно, что одна она уже не справляется совершенно, и периоды помрачения рассудка сливаются в одну длинную черную полосу, ее положили в дом престарелых, где она и умерла несколько месяцев спустя.

Когда я рабирала ее кваритиру, я нашла в шкафах тонны съеденных молью тканей и многие тысячи дореформенных рублей, которые уже не подлежали обмену. Этих денег хватило бы на Волгу, несколько кооперативов в Москве и многие годы жизни, ни в чем себе не отказывая. Было странно смотреть на эти бумажки, потерявшие всякую ценность.

Меня тётя Фаня всегда любила, называла “доня”, запрещала мне называть ее бабушкой, а только тётей, потому что “бабушка” старит, подбрасывала мне время от времени рублик на карманные расходы, а однажды даже подарила мне велосипед. Я отвечала ей взаимностью. Она была веселая и заводная, очень трудолюбивая, у нее все горело в руках, и рядом с ней казалось, что в жизни нет ничего невозможного. Нас отдалил друг от друга мой внебрачный муж, еврей. Тётя Фаня сочла такой выбор предательством (мало разве было зятя?) и прекратила со мной отношения в одностороннем порядке.

Ирония ситуации заключалась в том, что, когда ее хоронили, поздней промозглой осенью, из четверых мужчин, несших гроб, трое были евреями, включая моего тогдашнего гражданского мужа.

Но я все равно всегда о ней вспоминаю с самыми теплами чувствами. Выдающаяся была личность. Шапо.

05 июля 2011 г.

Ностальгия по советскому прошлому

Модная тема сейчас: рассказывать, как было тогда хорошо. Я вообще-то не против. Если им было хорошо – то и ради бога, я только за них рада. За тех, кто каждый год отдыхал на море, у кого родители могли покупать продукты в спецотделах спецмагазинов, кто не проводил половину своей жизни в очередях, не ездил на колбасных электричках, не носил пальто в клеточку с рукавами по локоть,  и даже за тех, кто просто искренне любил рукава по локоть, и пионерлагеря без горячей воды, и ложное мороженое по шесть копеек. Флаг, как говорится, им в руки.

А вот чему я совсем не рада – это тому, что ностальгическое восприятие прошлого так или иначе заставляет человека отсекать ту часть реальности, которая не укладывается в прекрасную картину счастливого детства, ее игнорировать, или перерабатывать таким образом, что люди, пережившие на своей шкуре то, что беззаботно отбрасывают ностальгирующие, чувствуют себя так, как если бы им ударили ногой в живот и добили бы ломом по голове.

Когда я сегодня прочитала фразу “Кстати, я очень удивляюсь людям, которым не дорого их советское детство. Это я не знаю, каким оно должно было быть, чтобы о нем остались только неприятные воспоминания. Ну, разве что, личные трагедии, потеря близких... но СССР тут не при чем”, то почувствовала себя именно таким образом.

То есть мои бабушка с дедушкой жили на Луне, и дедушку гноили двадцать лет в ГУЛАГе марсиане. А бабушка, которая, как жена врага народа, вынуждена была продавать свою кровь, чтобы кормить своих детей, потому что ее не брали на работу и лишили жилья, просто была идиоткой. И то, что пережив все эти ужасы они умерли в очень молодом по нынешним меркам возрасте, и у меня не было возможности узнать своих ближайших родственников, не вина СССР, а вина… да, чья, кстати? Марсиан? Американских шпионов? Или виноваты сами бабка с дедом, раз родились не в то время, не в тех семьях, не в том месте? Куда все вот это девать-то прикажете? Забыть? Наплевать? Растоптать? Утешаться мыслями про  кино за десять копеек и коржики за восемь? Променять семью на колбасу из спецраспределителя и путевку в Артек для особо преданно лижущих? ЧТО ДЕЛАТЬ С ЭТИМ?

Нет, все-таки правду говорят, что у народа, не помнящего прошлого, никогда не будет будущего. Не будет. Будет день сурка.

28 сент. 2012 г.

Все повторяется

Рок-опера “Jesus Christ Superstar” в СССР была запрещена. Мы слушали ее на магнитофонах, записанную с радио вражеских голосов. Вместе с бубнилками, трещалками и забибикиваниями. Потому как вражеские голоса тоже были запрещены.

Прошло много-много лет. Вражеские голоса снова запрещены в эфире. То же и “Jesus Christ Superstar””.

Я тут на днях Войновича юбилейно перечитывала, “Москва-2042”.

В конце восьмидесятых, в репринтном издании, те кто помнят, знают эти слепые буковки и диагональные строчки, ломающие глаза, тогда мне казалось, что у товарища автора белая горячка. Ну что вы хотите: молодость, вера в прогресс, после живого иконостаса и  гонок на лафетах - Горбачев, перестройка, при чем тут “Ферма животных” на новый лад? Это все для старперов, перед нами – светлое будущее, в котором места для всех этих идиотизмов нет и не будет.

Да и, собственно, сам Воинович: “Я описывал то будущее, которое - я надеялся - никогда не наступит, поскольку это была не утопия, а антиутопия. А теперь действительность, кажется, уже превосходит то, что я там написал. У меня там правит КПГБ – Коммунистическая партия государственной безопасности, и еще там есть пятиединство: государственность, безопасность, религиозность... Я слышал не раз, что нашего патриарха, кстати, называют отец Звездоний. Но та глупость и пошлость, которая становится сейчас знаменем нашего времени – этого ожидать было невозможно. Издаются какие-то дурацкие законы, идут какие-то чудовищные суды, вот этот пресловутый суд над Pussy Riot... Это все превосходит любую, даже не написанную сатиру”

Превосходит, ага. А что вы хотели от бывшего подполковника КГБ? Нет, ну правда? Вот когда весь бывший советский народ, как один человек, голосовал за него: о чем этот народ думал?

У меня два варианта: либо у народа постоянная амнезия, что маловероятно, либо народ (и тут я в ужасе закрываю лапами глаза) не умеет читать. Репринтные издания. Со слепыми буковками и косыми строчнками. Это вредно для глаз, да.

06 авг. 2012 г.

Деморализованная СССР-ом

Это я. Вспоминаю детство, эти алюминевые ложки-вилки, полное отсутствие столовых ножей (зачем? есть можно и ложкой!), салфетки? да вы с ума сошли! их же стирать и гладить потом!  Ужасные, ужасные, ужасные скатерти из клеенки (а что, практично!  и мыть легко), граненые стаканы, треснутые тарелки, суп на неделю, картошка-картошка-картошка, чай грузинский, и много-много-много духовности, чтоб ее.  Чтоб ее, чтоб ее.

Нет уж. Больше никогда. Цивилизация начинается с материальной культуры. Если у вас на столе  клеенка и граненые стаканы – то и в душе бардак. Разжигаю, да. Извините.  Никак не могу успокоиться. Детская травма.

25 марта 2012 г.

Поклонникам СССР посвящается

Вчера рассказывала мужу, как больно драть зубы без заморозки, и еще, когда сверлят по живому и доходят до нерва, и понимают, что нерв уже вот он, рядом, когда пациент вылетает из кресла с диким криком. И потом всю жизнь при слове “дантист” нервно взрагиваешь и сжимаешь челюсти.

Муж смотрел на меня, как если бы я рассказывала про завоевание Земли маленькими зелененькими человечками с багрово-разумными глазами. Как выяснилось, ему никогда в жизни ничего не делали с зубами без анестезии. А мы ровесники.

Метафорически в России продолжают рвать без заморозки. И это считается НОРМОЙ.

Или вот когда РПЦ рассказывает, что нельзя ставить гуманистические ценности выше христианских. У меня челюсти сами сжимаются. Рефлекс.

10 сент. 2011 г.

Прогноз погоды

“По сведениям Гидрометцентра СССР завтра днем в Центральном районе России температура воздуха будет +2-3 градуса... В Волго-Вятском районе -5-10, В Петропавловске-Камчатском – полночь”

23 авг. 2011 г.

Книга о вкусной и здоровой пище

Замечательный текст с иллюстрациями из главной фантастической книги СССР

“Во-первых, там написана совершенно реальная и воплощённая в жизнь идея: одна из задач партии -- освобождение женщины от тяжёлого домашнего труда на кухне. Другое дело, что эта цель была достигнута полной ликвидацией продуктов, из которых можно было что-то приготовить, но это уже мелочи. Вопрос техники, так сказать. Там же разумно предполагалось, что советская женщина должна отныне больше времени отдавать творческому созидательному труду наравне с мужчиной. Тоже верно: ежедневная мысль о том, что подать семье на обед, чтобы было вкусно и сытно, наполняла серые будни советской хозяйки неслабыми творческими муками и развивала фантазию и страсть к новаторству лучше любого искусства.”

Забавно, что в моих воспоминаниях картинки в книге были ярче, зазывнее, и вызывали незамедлительное слюноотделение. Наверное, с голодухи :)

От себя могу добавить, что сгущенки и майонеза в моем родном городе никогда не водилось, за ними ездили в Москву и стояли в очередях  А молоко было, за ним ходили с алюминиевыми бидончками, и сметана тоже была, ее развешивала продавщица в банки, которые надо было приносить с собой. Из рыбы – мойва и селедка, был даже анекдот такой, что, если выковырять из мойвы глаза и сложить в баночку, получится черная икра. А про алкогольные напитки хорошо помню, после введения полусухого закона, винный магазин на углу нашей улицы, перед которым шла непрерывная драка за место в очереди. Мужики клубились, ругались, в воздухе стояла завеса мата и перегара. Жуть.

14 дек. 2010 г.

Откуда ноги растут

Когда увидела фотографии из Москвы – как-то сразу затаилась. Испугалась. Потому что зрелищно и слишком массово. А потом вспомнила.

Девятый класс средней школы. Учительница русского языка и литературы толкает нам, пубертатным оболтусам, спич о понаехавших. Во вступительный части – гимн русским. Они – высокие, красивые, голубоглазые блондины. Хозяева прекрасной страны России. Ее суть и соль. Но мешают всякие другие. Грязные армяне (взгляд на мою подружку-армянку). Грязные татары (другой взгляд, на мою подружку-татарку). Грязные евреи (взгляд в никуда, потому что евреи в Алексине не водились, умные, видимо, были). И тихое молчание класса. И потом дискуссия на переменке: “Ну да, все верно, мы, русские, это да, а вот они…”

Стыдобище.

Я не думаю, что в СССР был какой-то интернационализм. Лозунги – были, да. А грузин на рынке ненавидели. Просто в газетах об этом не писали.

07 дек. 2010 г.

Русское народное

У меня никогда не было привязанности к СССР.

В политическом устройстве мне не нравилось категорически все – компартия, политбюро, при виде товарища Брежнева и портретов тройки гнедых (Маркс-Энгельс-Ленин) хотелось уехать на Луну. Слово КГБ меня возмущало. Также как и НКВД, и новоявленная ФСБ. Семейная история, знаете ли. В бытовом плане меня тоже практически все раздражало – неустроенность, неухоженность, грязь, пыль, гололед и полное отсутствие товаров в магазинах. Терпеть не могла очереди, хамство, коммуналки, уравниловку. Бесконечные очереди в поликлинику. В отдельности – стоматологию (к пятнадцати годам мне последовательно вырвали восемь коренных зубов). Не понимала ничего в стенках, норковых шапках и хрустале. Меня постоянно трясло от лицемерия, когда на словах декларировалось одно, а в реальности все происходиле совершенно по-другому. И то, что надо было молчать и не высовываться, про диссидентов и последствия знали в моем окружении все. Лютой ненавистью ненавидела пионерию и комсомол, в особенности – комсомол и его вожаков. Убивала вечная нищета (мы с мамой жили на сто рублей в месяц, я ходила в ботинках “прощай, молодость” и зимние пальто носила до тех пор, пока рукава не поднимались до уровня локтя). Не переносила холодные зимы, когда приходилось спать в одежде из-за того, что на наш третий этаж горячей воды не хватало и батареи в двадцатиградусный мороз были еле теплыми, приходилось топить квартиру духовкой и ходить с грелкой. Органически не переваривала взяточничество, и в особенности – людей, которые считали это чем-то нормальным и естественным. О милиции и ГАИ воспоминания самые прискорбные. Битком набитые автобусы и поезда с туалетами в виде дырки в полу до сих пор вызывает мурашки по телу. В современой России шокирует расслоение общества и полное наплевательство богатых на нужды бедных, в первую очередь – детей и пенсионеров.

При этом я вполне допускаю, что те из моего поколения, кто имел папу-шахтера, а бабушку - директора магазина, сохранили о советском детстве самые безоблачные воспоминания. И, возможно, даже всосали коррупцию с молоком матери-завбазой.

Когда началась перестройка, радости моей не было предела, сейчас понимаю, что была – дура, а горбатого исправит только могила.

Уехать мечтала всегда. Когда наши московские родственники засобирались в Америку, я строила далекоидущие планы и рассматривала возможные варианты отъезда вместе с ними (несуществующие, но мечтать не вредно). Но их все равно тогда не выпустили.

Свой шанс уехать в 20 лет я прошляпила по молодости и идиотизму, потому что ввязалась в длинную любовную историю, которая затянулась на долгие 8 лет и в итоге зашла в тупик. К этому времени на останках перестройки не поплясал только ленивый, в стране был разгул бандитизма, деньги зарабатывались с риском для жизни, а я считала трупы своих знакомых-бизнесменов. Когда разразился кризис, я провела инвентаризацию кусочков оставшихся иллюзий и поняла, что либо сейчас – либо никогда.

Во Франции у меня все сложилось более чем удачно – и с языком, и с окружением, и с бытом. В самом начале не удалось избежать эмигрантского “а вот у нас”, потом поняла, что собака зарыта не в колбасе и не в гречке. При этом ни то, ни другое не любила никогда, предпочитала и предпочитаю икру и копченую севрюгу.

Сейчас здесь меня все устраивает на 90 процентов (вот только если бы еще разобраться с лентяями и забастовщиками…). Меня тут никто не притеснял, под себя не переделывал, безумной страсти к стране не требовал, с моими критическими замечаниями все вежливо соглашались, а на комплименты отвечали усиленным вниманием и поддержкой. С идиотами я стараюсь не перескаться, на вопросы, откуда я, отвечаю охотно, полагая это отличным способом завязать знакомство с новым человеком, о причинах эмиграции отвечаю честно: искала лучшей жизни. Мое отношение к России не изменилось ни на йоту: она по-прежнему от меня далека и все так же непонятна. Жалею только о том, что не смогла уехать вовремя, сберегла бы и здоровье, и нервы.

И я постоянно впадаю в ступор, когда меня обиняют в том, что я не люблю Родину. Конечно же не люблю! За что ее любить? Я люблю отдельно взятых русских людей, я люблю русский язык, я люблю русскую музыку и литературу, русскую живопись, русские мультфильмы (которые самые лучшие в мире, и это не обсуждается). Я люблю то, что мне близко и интересно, но при этом совершенно не обязана любить Россию как государство. Ни, в том числе, избушки, ни осинки, ни распутицу, ни всякую прочую национал-патриотическую муть, которой размахивают кликуши. Не, ну серьезно: какие нафиг избушки? Если во Франции мне не нравятся фермы-развалюшки и у меня чешутся руки их отреставрировать – какого черта мне должны нравится русские избушки?

Как можно требовать от кого-то любви к березкам, скажите мне пожалуйста? Это надо совсем с ума сойти, нет? Когда от меня требуют любви к России, я это воспринимаю так же, как если бы от меня требовали любви к Мадагаскару, или Индонезии, или товарищу Ленину, или марсианским живунчикам. С какой такой радости-то? Где, в каком законодательстве написано, что я обязана что-то любить? Я всегда любила и буду любить то, что мне нравится, то, что совпадает с моей внутренней волной, соответствует моим убеждениям, предпочтениям и установкам. У нас, слава богу, на дворе двадцать первый век, крепостное право давно отменили и врагов народа вроде бы больше не расстреливают, то есть даже притворяться, что ты любишь родину, уже совершенно не нужно.

И вообще, как можно от кого-то требовать любви? Любовь – она либо есть, либо ее нет. Можно, конечно, организовать министерство любви и обязать всех поголовно, но тогда придется закрыть границы, иначе население разбежится. А про “любовь зла, полюбишь и козла” – это не ко мне, я пробовала, мне не понравились последствия.

Более того, не будь у меня в сегодняшней России якорей и не будь необходимости туда ездить – я бы ее мирно забыла, и она бы перестала меня волновать полностью. К тому же русской культурной жизни сейчас навалом в Европе, все доступно и без пересечения границ.

Моя самая сильная эмоция по отношению к сегодняшней России – это опасение.  Она у меня ассоциируется с тем самым медведем, действия и реакции которого невозможно ни просчитать, ни предсказать. Огромный зверь, с которым нельзя договориться, можно только убежать или он подомнет под себя. И, поскольку я люблю комфорт и тихую жизнь, а адреналин научилась добывать другим способом, то с медведями, понятное дело, стараюсь не пересекаться. А попытки убедить меня в том, что Россия – очень добрая, миролюбивая страна, с развитыми демократическими институтами и ясной внешней и внутренней политикой, всегда оказываются неудачными. Не хватает доказательств. Последние истории с Парфеновым, Лужковым и пожарами заставляют краснеть от стыда.

Я была бы очень рада обратному, честное слово. Я же не мазохист. Поскольку мне приходится туда возвращаться, я бы предпочла делать это с максимальным удобством и минимальным стрессом. И, конечно же, при случае с удовольствием съездила бы на Алтай, Байкал и Дальний Восток полюбоваться красотами и поддержать своим туристическим рублем экономику. Пока это не стыкуется с реальностью, но я искренне желаю этой стране всего самого лучшего. В том числе и потому, что от этого станет лучше моим близким.

Но вот что меня уж совсем удивляет – это загадочная русская душа. Почему, живя в России, ее позволительно ругать и поливать грязью хоть до срыва голосовых связок, получая попутно массу аплодисментов, но при этом, стоит только переступить границу, как любая, даже конструктивная критика объявляется предательством и поносительством? Может мне хоть кто-то объяснить сей загадочный факт? Почему россиянин имеет право сказать, что в России – полный дурдом, а намекни ему же через пять минут про тот же дурдом – он начнет с пеной у рта доказывать про балет только потому, что сказали из-за кордона? 

Что это? Лицемерие? Двойные стандарты? Желание сделать хорошую мину при плохой игре, не ударить в грязь лицом перед Западом? Или просто какое-то национально-обусловленное расстройство психики? Вот же в чем вопрос.

И еще: доктор, это лечится?