Загадка отречения Николая II

Николай II подписал документ в такой форме, чтобы потом его можно было юридически оспорить
Михаил САФОНОВ

В 14.47 2 (15) марта 1917 года от перрона Варшавского вокзала отправился экстренный поезд на Псков. На встречу с царем выехали посланцы создаваемого в те часы в Петрограде Временного правительства: А. И. Гучков, бывший председатель III Государственной думы, личный враг Николая II, и В. В. Шульгин, слывший ярым монархистом. Вернувшись из Пскова на том же экстренном поезде, они привезли документ, вошедший в историю как акт отречения Николая II от престола.

Сегодня подлинник этого судьбоносного документа хранится в Государственном архиве РФ в личном фонде Николая II. В отличие от большинства историков, писавших об отречении от престола последнего представителя династии Романовых, я держал этот раритет в собственных руках.

Документ напечатан на пишущей машинке на листе большого формата. В левом углу помещено слово «Ставка». Затем посредине текста вместо заглавия написано: «Начальнику штаба». После текста манифеста в нижнем углу на машинке напечатано: «г. Псков. ...Марта ...час.. мин 1917 г.» В эту печатную надпись тонким пером чернилами вписаны цифры «2-го», «15» и «3». Но после цифра «3» была тщательно затерта. Так что первоначальная печатно-рукописная дата превратилась в «2-го марта 15 час мин 1917 г.». В правом нижнем углу подпись: «Николай». В левом нижнем углу под обозначением даты – скрепа чернилами: «Министр императорского двора генерал-адъютант граф Фредерикс».

Ровно в час ночи 3 марта 1917 года начальник штаба Северного фронта генерал Ю. Н. Данилов, передавая эту телеграмму по телеграфу из Пскова в Могилев, впервые назвал ее «актом отречения от престола».

В ней Николай II как верховный главнокомандующий сообщает начальнику штаба верховного главнокомандования генералу М. В. Алексееву о том, что во имя победы «признал за благо» отречься от престола и передать его брату, который должен присягнуть, что будет управлять страной, согласно конституции, выработанной представителями народа в законодательных учреждениях. Другими словами, царь сообщает, что он не только отрекается от престола, но за своего преемника и от самодержавия!

Нетрудно заметить, что нигде человек, от имени которого написан этот документ, не назван ни самодержцем, ни императором. Это просто некто «Николай», не назван по имени и фамилии и адресат.

Для императорских манифестов была выработана устойчивая формула. Она воспроизводилась типографским способом на печатных бланках Министерства императорского двора: «Божьей Милостью мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский...». Завершала манифест подпись царя. Час и минута подписи никогда не обозначались.

Существовала строго установленная процедура оформления манифестов. Несмотря на то что в конце XIX века в России появились пишущие машинки, текст манифеста, на котором ставилась подпись царя, обязательно переписывался от руки. Только в таком виде он получал юридическую силу. В канцелярии Министерства императорского двора служили переписчики с особо красивым почерком – «рондо» (их именовали «рондистами») для переписки исключительно важных бумаг. В таких документах помарок и подчисток не допускалось.

Оставляя в стороне вопрос о юридической состоятельности так называемого акта отречения Николая II, поставим вопрос: «А был ли мальчик?».

Есть лишь телеграмма начальнику штаба, в которой главнокомандующий извещает подчиненного о своем решении. Акт отречения и телеграмма об отречении далеко не одно и то же!

Документу, подписанному Николаем в ночь с 2 на 3 марта 1917 года вопреки принятым правилам телеграфного сообщения, неудачно придан вид телеграммы, на которой в отличие от манифеста всегда обозначались час и минута. Составителю акта была совершенно необходима точная временная привязка. Она должна была засвидетельствовать, что Николай принял решение отречься в обход сына Алексея в пользу брата Михаила совершенно добровольно, еще до приезда посланцев Временного правительства, без всякого давления с их стороны.

Боевой генерал Данилов, назвавший телеграмму «актом», не знал всех юридических тонкостей. Что касается Николая II, то вопрос, знал ли он, даже не следует ставить. Но, может быть, у царя не было возможности оформить надлежащим образом акт своего добровольного отречения? Нет ни малейшего сомнения, что такая возможность у самодержца была.

Николай подписал телеграмму в своем царском вагоне на перроне города Пскова, где находился штаб Северного фронта. Рядом с царским поездом располагался свитский вагон. Здесь находилась военно-походная канцелярия императора с персоналом во главе с К. А. Нарышкиным. Служащие канцелярии перепечатывали текст телеграммы на пишущей машинке. Министр императорского двора В. Б. Фредерикс, через руки которого в течение десятилетий проходили важнейшие документы, скрепил текст телеграммы своей подписью.

Было и время: царю на размышление дали целую ночь с 2 на 3 марта. За это время рондисты успели бы переписать текст телеграммы и оформить его в виде манифеста даже несколько раз. Раз время и возможность были, чего же не было у Николая? А не было у него доброй воли и свободы действий.

Почему же Николай подписал эту «филькину грамоту»? Он пытался спасти свою семью. Из Ставки в Псков передали ложные сведения о том, что его жена и больные дети, оставшиеся в Царском Селе без охраны, могут стать заложниками. Если царь откажется отречься, то произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнется междоусобная война.

Видимо, это и предопределило дальнейшую тактику Николая. Царь объявил о своей готовности отречься, тем не менее он вовсе не собирался расставаться с властью, а лишь искал способ сохранить ее и спасти семью. Поэтому и подписал документ, который при благоприятных обстоятельствах легко можно было бы оспорить как юридически несостоятельный. К тому же подчистка в дате подлинного документа полностью дезавуировала его. Так что никакого акта об отречении Николая II в действительности не существует...

Примечательно, что, когда дело дошло до публикации в армиях фронта акта об отречении Николая, Данилов, который в четвертом часу ночи 3 марта передавал текст в Могилев, обратился в Ставку с просьбой телеграфировать в Псков текст акта об отречении «целиком, не исключая заголовка». Ему никак не верилось, что переданный им текст – это и есть акт об отречении. В таком же положении оказались и редакции некоторых газет. Так, например, «Утро России» опубликовало текст телеграммы царя об отречении с шапкой, необходимой для любого манифеста: «Божьей милостью, мы, Николай Второй...», потому что казалось невероятным, чтобы манифест мог не иметь титула. Пришлось пойти на прямую подтасовку.