Стерилизация прошлого

Выдвинутая Владимиром Путиным идея нового учебника, единственно верного, обязательного для всех, свободного от противоречий и неоднозначных трактовок, кажется естественной и безупречной. Однако реализуема ли она в принципе, а у нас в особенности, созвучна ли современной историософии, педагогической теории и практикам? Насколько такой проект сейчас вообще «ко времени» — если учитывать дух эпохи и состояние общества, его сознания и морали? В каком политическом контексте вдруг затевают унификацию истории, да еще при нынешних манерах руководства наукой, культурой, образованием?

Гальванизация утопии

Судя по эпитетам, описывающим неотразимые достоинства будущего учебника, идея носит явственный отпечаток вкусов «прогрессивного человечества» до середины прошлого века — культа абсолютного знания и тотального, завершенного в себе проекта как залога истины, красоты и счастья. С исчерпанием модерна этот дух выветрился в культуре и цивилизации, но жив в отсталых мозгах и в коридорах власти, путающей управление с командованием.

Человека всегда тянуло к порядку и правильному единообразию, однако в этом его мудро ограничивала история. Что видно по городу, который долго не удавалось зарегулировать «от дверной ручки до системы расселения». По проекту строился лишь архитектурно-художественный каркас, градостроительный хребет — оси, диаметры, ключевые ансамбли. Мясо спонтанной среды, этой «второй архитектуры» (А. Ксан), упорно формировалось не по чертежу — «исторически складывалось». Баланс порядка и свободы создавал место для жизни — общее произведение человека и истории.

Фронтальная атака на все незарегулированное началась с Большим Модерном, профетизм которого выражался проектами идеальных городов, навязчиво красивых и удручающе правильных. В этой эстетике была и своя микрофизика власти: проекты идеального города и идеальной тюрьмы (Паноптикона) с пяти метров неотличимы. Идея одна: «построить» все! — среду, людей… Пребывающие в раю и отбывающие наказание в этой стилистике одинаковы.

В прошлом столетии, в век высокого модерна, утопию тотального порядка удалось реализовать в идеологии, политике и градостроительстве. Но в архитектуре выяснилось, что жизнь в макете в натуральную величину ущербна при любом качестве проекта. В политике эпопея тотальности достигла вершины в СССР и в Германии и закончилась концлагерями и мировой войной, после чего образумившееся человечество поклялось впредь такого не допускать. На гребне победы мы тоже расписались, еще раз подтвердив верность этим обязательствам в Конституции новой России. Отсюда запрет на огосударствление идеологии, а косвенно — и принцип вариативности образования.

Глобальная ревизия ценностей состоялась в политике и социальности, в экологии и технике, в искусствах и науках — естественных и гуманитарных. Мода на модерн и его реинкарнации прошла, теперь это не носят, в том числе в «производстве прошлого». Если лучшие ученые завтра выложат гладкую и единственно верную историю Отечества, это точно будут люди из прошлого, а то и вовсе не от науки — так, идеологические работники на подряде у политики. Это уже было: потом учебник будет учить ученых правильно понимать предмет.

Не обойтись и «нейтральными фактами». Экземплификация (оснащение примерами) всегда идейно нагружена и избирательна. Еще Жданов говорил, что для идеологии ему достаточно задачника по арифметике.

Цвета времени: белое, красное, черное

Дело не в написании правильными людьми правильной книжки: есть еще мировоззрение времени и историческое сознание нации, во всей его противоречивости и динамике. Не надо думать, что кто-то специально обученный соберет камни, когда люди самозабвенно бросаются ими друг в друга, а политика этому цинично потворствует. Скорее появится еще один увесистый булыжник, которым власть будет кроить головы инакомыслящим. Это «согласие» особого рода. Прежде чем только заикаться о единой версии истории, необходимо хотя бы историческое перемирие. Это долгая история: общее понимание прошлого не «идеологическое изделие», а процесс, не то, что плавает, как лебедь в пруду, а сам поток.

Революции положили начало Гражданской войне, которая местами возгорает и затухает, но никак не кончится. Сначала красные, победив белых, долго убивали и гноили в лагерях всех социально чужих, а заодно и своих. В войну страна собралась, но у народа украли победу и опять загнали в идеологическое манихейство с однозначными версиями, с все той же государственной монополией на истину, включая трактовку истории. В конце 1980-х мы вновь ощутили себя историософской нацией, свободной в изложении прошлого и в его осмыслении, в отрицании всякого рода культов, идеологического насилия и организованного забвения преступлений. Потом людям было не до истории: одни выживали в новой реальности, другие — конкурентов в политике и бизнесе. И вот теперь, когда власть опять объявила войну не в меру требовательной, «лучшей» (Вл. Сурков) части общества и сама громоздит скандал на скандале, технично разжигая конфликты, — она же выступает инициатором единого, а точнее, единственного учебника истории для «будущих взрослых». Как раз на фоне «Сталинграда по праздникам», отлова иностранных агентов и пестования культурной миссии казачества.

Историческое согласие — идея ценная, но не на той политической волне это делают. Такой учебник напишется, если и когда общество уйдет от черно-белых оценок нынешних оппонентов, когда его перестанут искусственно и страстно делить на белых, красных, голубых и коричневых. Сейчас такой проект вызовет только околонаучный скандал и новое побоище, отвлекающее от сути творимого сейчас и припасенного на завтра.

Видимо, этого и хочется.

Условия задачи

В министерстве явно понимают, что идея думающих людей не обрадует, а потому заранее смягчают впечатление: учебник напишут «лучшие ученые», а его судьбу решит широкая, свободная дискуссия.

Главная развилка здесь — между декларацией и процедурой: как именно организовать конклав и обсуждение? А то у нас не знают, как это бывает! Страной без надежд на ротацию командует лучший из всех ее правильных сынов. В парламенте без лишних дискуссий заседают лучшие представители народа, этическими комитетами руководят бескорыстные образцы патриотической морали. Политику партии и правительства поддерживают забитые сливки общества. В честных и открытых тендерах побеждают гении отечественного предпринимательства, головой отвечающие за дороги, оборону и Олимпиаду. Миннауки смешит и пугает научное сообщество слепой страстью к индексам цитирования и импакт-факторам. Культурой командует энтузиаст спецпропаганды, мастер тихих заимствований из чужих работ и громких разоблачений вражьих происков в историографии.

Исторический текст — это всегда расследование и суд над прошлым. Здесь тоже будут возить в лес, тасовать свидетелей и факты? И так же будут менять экспертов, пока не получат заключение, устраивающее заказчика? Какие основания ожидать, что с учебником будет иначе?

Книжка затевается в стране, в которой главное средство массового поражения сознания — центральное телевидение — беззастенчиво лжет и манипулирует информацией, а государство работает как гигантский морозильник мозгов. Почему основной с идеологической и политической точки зрения учебник вдруг пойдет против официоза и начнет воспитывать уважение к ценностям свободы и достоинства, а не послушание и сервилизм? Зачем вообще этой власти школа, в которой оценки ставят не за готовность «знать», а за умение думать?

Вариантов два. Либо напишут хорошую книжку, из которой и ребенку будет ясно, что страну в который раз поворачивают вспять, в авторитарное и полутоталитарное прошлое. Либо учебник будет отменно реакционный… чем подтвердит то же самое.

Хотя, скорее всего, о результате никто не думает, а более озабочены созданием видимости, что все настолько в порядке, что самое время еще и так оформить апофеоз коммунального счастья. Поскандалив, но заодно переформатировав-таки список «лучших ученых».

                                                                                                                   Александр Рубцов