ОДИН ИЗ ЕВРЕЕВ.

Ученых сначала мучили в тюрьмах, потом награждали.

Биография

Лев Александрович был натурой страстной, отдававшейся любому делу, любой идее, которая его захватила целиком, без остатка, с невероятной энергией, напором, нетерпением и неистовством. В его жизни не было ничего, что он бы делал по обязанности, по службе, наполовину, кое-как.

Жизнь Льва Александровича Зильбера (1894—1966) охватила, безусловно, самый трагический период истории России, включивший события русско-японской войны, революции 1905 г., двух революций 1917 г., двух мировых и гражданской войн, сталинского террора 30—50-х годов, ГУЛАГ, сессию ВАСХНИЛ (1948), Павловскую сессию (1950), "дело врачей" (1952), разгул антисемитизма, борьбу с космополитизмом. Только два коротких периода его жизни можно считать относительно нормальными: до 1917 и после 1953 г., а между этими датами было семь с половиной лет тюрем и лагерей.

Казалось бы, страстность натуры и неуемная жизненная энергия должны были бы порождать торопливость, спешку, нежелание заниматься одним и тем же долгое время. На самом деле Зильбер обладал редкостным терпением и настойчивостью в достижении целей, хотя на это уходили годы. Так, последние 20 лет его жизни ушли на поиск безупречного доказательства разработанной им вирусогенетической теории возникновения опухолей.

Лев Александрович ставил перед собой цели, которые никогда не были частными, узкими, второстепенными, его никогда не интересовало "пришивание последней пуговицы к сшитому мундиру" (выражение Зильбера). Его влекли к себе цели, которые либо были просто не видны окружающим, либо казались недостижимыми.

Когда в микробиологии и бактериологии ему не осталось, как он тогда считал, сверх трудных задач, он ушел в вирусологию, которой в то время как сложившейся науки просто не было, и именно это его привлекало.

Иммунология — одна из наиболее сложных областей биологии и медицины, которая весь XX в. оставалась в фокусе внимания исследователей. Безусловно, иммунология — одна из самых, если так можно сказать, биологических дисциплин среди многих наук о жизни, пограничная с медициной, а если пользоваться современной терминологией, именно биомедицина была стержнем всей научной жизни Зильбера, имевшего два законченных высших образования — естественно-научное (Петербургский университет) и медицинское (Московский университет). Небезынтересно, что он родился в семье музыкантов, где до него не было ни одного человека науки, а отец категорически возражал против его поступления в университет, так как хотел непременно сделать из сына скрипача.

Развитие отечественной вирусологии, особенно медицинской, было мощно стимулировано Всесоюзным совещанием по проблеме ультравирусов (1935). На совещании Зильбер выступил с программным докладом, где роль вирусов рассматривалась в самом широком теоретическом и практическом плане — в биологии, медицине, сельском хозяйстве.

Лаборатория состояла из очень молодых людей, да и их руководителю исполнилось только 40 лет. Поворотным пунктом в истории отечественной медицинской вирусологии и в судьбе большинства сотрудников Центральной вирусной лаборатории, триумфом и трагедией ее руководителя Льва Александровича Зильбера стала легендарная экспедиция на Дальний Восток в 1937 г. С начала 30-х годов в ряде мест Дальнего Востока врачи обнаруживали тяжелые острые заболевания.

Клещевая теория, выдвинутая Зильбером, обоснованная его сотрудниками и им самим, поражает нас даже спустя 65 лет после этих событий многими связанными с ней обстоятельствами. Идея появилась 19 мая 1937 г. — через два дня (!) после начала непосредственной работы в очаге заболевания, а уже спустя 20 (!) дней: "Я взял на себя ответственность, — пишет Зильбер, — предложить на специально созванном 10 июня совещании местных органов здравоохранения в корне изменить все мероприятия по борьбе с этими заболеваниями, сосредоточив основное внимание на противоклещевой профилактике".

Казалось бы, люди, в течение трех месяцев буквально ежечасно рисковавшие жизнью, вправе рассчитывать хотя бы на благодарность за то, что было ими совершено.

Однако шел 1937 г., и по чудовищному, абсурдному и кощунственному доносу арестовали руководителя экспедиции и двух его близких сотрудников А.Д. Шеболдаеву и Т.М.Сафонову. В отсутствие арестованных и без их фамилий публикуется первое научное сообщение об этиологии клещевого энцефалита. Ряд участников зильберовской экспедиции, а также руководители и участники второй и третьей экспедиций 1938 и 1939 гг. (Е.Н.Павловский, А.А. Смородинцев, П.А.Петрищева) были награждены Сталинской премией 1-й степени. Среди лауреатов нет Л.А.Зильбера, А.Д. Шеболдаевой, Сафоновой.

О периоде с 1937 по 1939 г. Лев Александрович почти никогда не рассказывал, однако изредка упоминались Лефортово, Лубянка, Бутырки, Суханово — для сотен тысяч граждан нашей страны эти названия тюрем означали чудовищные физические и душевные страдания, почти неизбежную гибель. Зильбер прошел через все это, не подписав признания в несуществующих преступлениях. Много лет спустя он был на ежегодном медицинском освидетельствовании, и молодая женщина-врач, глядя на снимок его грудной клетки, воскликнула: "У вас же сломаны ребра! А в карточке об этом не написано". "Да, — ответил Зильбер, — до войны я попал в тяжелую автомобильную катастрофу".

Выйдя на свободу, Зильбер публикует классическую, основополагающую работу по клещевому энцефалиту.

Было бы крайне удивительно, можно даже сказать, "ненормально", если бы такая яркая личность, как Лев Зильбер, остался бы в то время на свободе. Поразительно другое — как он выжил, уцелел, сохранил интеллект и волю к жизни и научному творчеству. Мы думаем, что Зильбера спасло то, что он не подписал признаний своей "вины", несмотря на пытки, а его друзья, несмотря на террор НКВД, не убоялись письменно заявить о его полной невиновности. Безусловно, они совершили гражданский подвиг, если вспомнить, что это было военное время, а Зильбер обвинялся ни больше -ни меньше, как в "измене Родине". Поэтому спасение Зильбера, его возвращение на свободу — не результат "восстановления истины", "признания ошибки" теми, кто его мучил и держал за решеткой, а конечный результат его мужества, силы воли, с одной стороны, и дружеской, профессиональной солидарности — с другой. Это был не дар судьбы, а исход борьбы нескольких людей со сталинской машиной смерти.

Находясь в заключении (1937—1939, 1940—1944), Зильбер часть срока отбывал в лагерях на Печоре. Здесь в условиях тундры он создал препарат против пеллагры и спас жизнь сотням заключенных, погибавших от полного авитаминоза (им даже получено авторское свидетельство на изобретение, — и это в нечеловеческих условиях лагерного заключения!). Во время второго заключения он работал в так называемой шарашке — закрытом учреждении НКВД, в котором арестованные ученые трудились под постоянным и бдительным контролем. Тем не менее, работа в "шарашке" была отдушиной, позволившей хотя бы частично вернуться в науку, без которой Лев Александрович существовать не мог.

Завершением таежной эпопеи можно считать выход в свет в 1946 г. монографии Зильбера, написанной шестью годами раньше. Эта монография была удостоена в 1946 г. Сталинской премии 2-й степени. В том же году достижения отечественной вирусологии в изучении клещевого энцефалита становятся известны англоязычному читателю: публикуется большой обзор Зильбера, написанный совместно с В.Д.Соловьевым .

Летом 1945 г. он узнает, что чудом уцелела его семья (жена, сестра жены и двое сыновей), которая провела в немецких рабочих лагерях три с половиной года. Лев Александрович находит и вывозит семью на родину. В 1945 г. его избирают действительным членом только что созданной Академии медицинских наук, он становится научным руководителем Института вирусологии АМН СССР и возглавляет отдел вирусологии и иммунологии опухолей Института эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф.Гамалеи, где и работал все последующие годы.

Вирусолог Л.А.Зильбер по праву стоит в ряду биологов, которыми гордится российская наука.