Интервью Астахова «Голосу России»

    Следственный комитет России запросил у американской стороны все материалы расследования гибели Максима Кузьмина, в том числе заключение судебно-медицинской экспертизы и свидетельство о смерти. Накануне власти Техаса объявили смерть Максима случайной. Мальчик, по версии судмедэкспертов, сам нанес себе ранение.

    Удастся ли российской стороне установить настоящую причину гибели мальчика, «Голосу России» рассказал уполномоченный при президенте России по правам ребенка Павел Астахов.

— Как вы относитесь к версии, озвученной в Техасе?

— Я вообще к тому, что произошло, отношусь с непониманием. Заключение, которое было озвучено, что нет никаких следов медицинских препаратов, явно несоответствует тому, что говорилось вначале, что вещества применялись, адвокат семьи этого не отрицал, отец до последнего дня объяснял, почему они давали эти препараты, которые применяются в случае тяжелых психических заболеваний. Это один момент.

    Дальше. Патологоанатомическое исследование было проведено сразу же после смерти. Это Америка. Есть процедуры, есть протоколы, которые выполняются. Погиб мальчик — сразу же сделали анализы и забрали все пробы. После этого его похоронили. Никакой повторной экспертизы не было и быть не могло.

     Мы узнали о смерти мальчика через месяц после того, как он был похоронен, причем похоронен в другом штате, юрисдикция изменилась. Для того, чтобы шериф штата Техас произвел эксгумацию в штате Луизиана, ему надо добиться проведения расследования на федеральном уровне. Этого не было.

    Поэтому можно сказать, что никакой эксгумации не было, опирались на первичное заключение. Мы не видели документов. Правильно сделал Следственный комитет, что запросил документы. Не надо забывать, что речь идет о гражданине Российской Федерации, трехлетнем Максиме Кузьмине, который погиб, чья смерть скрывалась. Давайте отвлечемся от того, был ли это несчастный случай или преступление, но погиб гражданин Российской Федерации.

    Представьте, что аналогичная ситуация произошла с американским гражданином, американским ребенком, и месяц бы не рассказывали, что с ним, где он, что его уже похоронили. Я, честно говоря, думаю, что это вызвало бы скандал мирового масштаба, и американцы бы подняли на уши все — и армию, и Госдеп, и всю страну, требовали бы ответственности тех, кто скрыл смерть ребенка.

     Когда мы посылаем запрос на документы, нас начинают оскорблять, обвинять, забрасывать разные «утки» по поводу того, что, дескать, мы извиняемся за что-то. Нам извиняться не за что. Мы приводили доказательства, которые у нас были, в первый день после того, как нам стало известно о гибели мальчика, все эти свидетельства были собраны, они есть у консульских работников.

    Да, они имеют предварительный характер. Но нам ничего другого не дали, поэтому опирались на имевшуюся информацию. Было заявление службы опеки, что, по их подозрению, мальчик погиб в результате жестокого обращения со стороны матери. Мы на это и ссылались все время.

    Между прочим, служба социальной защиты штата Техас объявила службе шерифов, что они пока не прекратили свое расследование, у них еще есть вопросы к приемной семье. Я думаю, они должны вынести свой вердикт.

    Я считаю, мы поступаем совершенно верно. У нас есть договор с Соединенными Штатами Америки о взаимной правовой помощи по уголовным делам, поэтому Следственный комитет по своей линии должен получить эти документы в рамках договора. У нас есть консульская конвенция, которая позволяет нашим консульским работникам и МИДу Российской Федерации получать информацию о гибели российских граждан.

    Мы вместе с МИДом формулируем предложение в Государственный департамент США, после встречи Лаврова и Керри, чтобы перевести дело из обмена упреками, пресс-конференциями, которые не помогают установить правду, в профессиональное рабочее русло.

    Все-таки мы — два огромных цивилизованных государства, от которых зависит многое в мире, зависит стабильность в мире. Я считаю, что такая смерть ребенка, совершенно необоснованная, и расследование, результаты которого нам неизвестны, должны стать последними. Надо вырабатывать современный четкий механизм, чтобы мы могли отслеживать судьбы наших детей, особенно когда речь идет об их неблагополучии. В этом заинтересовано и американское государство, и российское.

— Адвокаты говорят, что очень непросто будет получить эти документы.

— Конечно, непросто. Следственный комитет расследует уже девять уголовных дел в отношении приемных родителей в Америке ровно потому, что сведения, материалы никто не передает.

   Основная проблема, я убежден, вот в чем. Несмотря на то, что у нас с правительством США имеется договор о взаимной помощи по уголовным делам, в Соединенных Штатах Америки нет реального механизма взаимодействия федеральной власти с властями штатов.

   Если расследование велось на уровне штата — а в данном случае так оно и есть, практически всеми делами занимались штаты, то есть отдельные юрисдикции, как у них это называется — невозможно от имени всей федерации предоставить какие-то документы. Вот это основная проблема, при всем том, что США сложно назвать страной с неразвитой правовой системой. Наоборот, она очень развита. Но из-за этой самостоятельности нет федеральной ответственности, нет единой вертикали, нет федерального ведомства, которое могло бы отвечать.

   Что произошло с договором между нашими странами о международном усыновлении? В чем была проблема? Почему он не стал действовать? Потому что под нашим нажимом, когда мы сказали: все, мы объявляем мораторий, хватит нам этих непонятных, нерасследованных смертей, хватит нам этих несчастий, Госдеп США, надо отдать ему должное, сказал: да, мы согласны. Ситуация сложная, непрозрачная, как сказал Керри, зона проблемная, нерешенная. Давайте мы будем отвечать от имени федеральной власти.

    Что дальше произошло? Федеральная власть в виде Государственного департамента, это аналог нашего МИДа, не может повлиять на офис шерифа штата Монтана или штата Техас, чтобы он представил ту или иную информацию. Они взяли на себя чрезмерные обязательства, поэтому закон не заработал, соглашение между нашими странами не заработало, и сейчас проблема сохраняется.

    Джон Керри, новый госсекретарь, все-таки неравнодушен к этим вопросам. Его можно уважать за то, что он в 2005 году защитил Машу Ищенкову, нашу девочку из Новошахтинска Ростовской области, которую взял Мэтью Манкузо, педофил, и пять лет ее насиловал, издевался, делал детские порнографические изображения.

   Джон Керри занимался этим делом, расследовал его, будучи конгрессменом. Машина история легла в основу закона, который был тогда принят, он так и называется: «Закон Маши», действует до сих пор, по нему в Америке преследуют педофилов.

   Человек, который столкнулся с этой проблемой еще будучи госсекретарем, может найти в себе и силы, и политические возможности, и достаточно компетенции, мужества. Оно у него есть.

— Можно ли вернуть брата Максима Кузьмина на родину из опасной семьи, где уже случилась одна смерть?

— Эта ситуация еще более сложная по нескольким причинам. Первая — до сих пор неясно, насколько виновны родители в том, что произошло, угрожает ли Кириллу Кузьмину опасность. Меня, например, смутило то, что органы соцзащиты штата Техас, когда принимали решение о том, что делать с Кириллом, представили интересное обоснование, почему его совсем не забрали из этой семьи — он находится у близких родственников.

— Какое?

— Потому что в городке не нашлось ни одной семьи, которая согласилась бы взять на время Кирилла Кузьмина. Представляете себе? Нет ни одной семьи, которая согласилась бы стать для него приемной. Это первая часть.

Вторая. Кирилл, одновременно с тем, что остается гражданином Российской Федерации, является гражданином Соединенных Штатов Америки. Это вопрос большой политики: как Америка в этой ситуации может отдать своего гражданина?

— Да, не отдаст.

— Он становится своеобразным заложником. Дальше — еще один момент. Соглашение в части согласования переусыновления детей действует до 1 января 2014 года — оно продолжает работать, поскольку мы продолжаем отслеживать судьбу усыновленных детей.

В документе есть специальный пункт, который говорит, что если происходит ситуация, когда ребенку надо поменять приемную семью в Америке, США обязаны согласовать это решение с Министерством образования и науки — у нас головным ведомством по этому соглашению с США выступает Минобрнауки.

Теоретически на основе этого соглашения мы можем требовать возвращения гражданина Российской Федерации из Америки. Но мальчик становится заложником большой политики. Как это будет происходить — я не представляю.