Мне нравится быть русской.

Недавний текст Романа Носикова («Особый путь. Химера национальной неполноценности») словно открыл шлюзы в моей душе и в моем сознании. Разбудил несколько спящих клеток из незадействованных 85 процентов мозга, оставленных в покое эволюцией для воплощения неизвестных замыслов природы.

Поэтому скажу о том, в чем самой себе старалась не признаваться, так как считала эти мысли грехом гордыни. Я плохо знаю историю, философию, не сильна в естествознании, дилетант во всем, что меня окружает… Так что не стану призывать в свидетели мудрецов и ученых – аргументами будут только личные наблюдения.

Советское время, мне 25 лет, нахожусь в четырехместной палате хирургического отделения больницы по случаю удаления аппендикса. В палате я новенькая, второй день после операции. Тетки по соседству – две русские из районов области, одна – латышка, но тоже живет в России. Слышу разглагольствования латышки: – У русских совсем нет вкуса. Балконы красят в синий цвет – ужас! Возле домов палисадники неухоженные… Летом ездила домой – как там чисто и красиво! Сюда вернулась – такое бескультурье кругом, сами говорите – немытая Россия. Все-таки латыши – европейская и более культурная нация, чем русские.

Тетки безмолвствовали. Я поняла, что эта особа не первый день капает на мозги безъязыким соседкам.

– Значит, так, – кряхтя и морщась от боли, я свесила ноги с кровати, села и произнесла тихим голосом: – Есть бытовая, внешняя культура – и здесь Прибалтике нет равных. Хотя бы потому, что всю ее вместе со всей Европой легче подмести, чем, извините, Россию. А есть настоящая культура, которая измеряется интеллектуальным и нравственным вкладом народа в общечеловеческую копилку. И здесь России нет равных, тогда как вся Прибалтика на этой шкале – с громадным минусом. Не ваша вина – ваша беда. Всю жизнь вы под крылом более сильных народов, всю жизнь вас кто-то кормит и окормляет, откуда взяться почве для зарождения национальных талантов? И, кстати, о бытовой культуре: культурный человек никогда не станет говорить людям гадости об их народе с таким удовольствием, как это делаете вы. Так поступают только завистники и люди с комплексом исторической неполноценности. К тому же  культурный человек, заботясь о благополучии других, никогда не будет брызгаться отвратительным «Дзинтарсом» в публичном месте, особенно в больнице. Следовательно, вы больше не употребляете эту гадость и вообще ведете себя пристойно.

Потом в коридорчике я спросила моих соседок: «Чего молчите-то, она всех нас унижает, а вы челюсти отвесили и ни гу-гу!»

Знаете, что они мне ответили?

– Да жалко ее, она еще слабая, у нее половину легкого отхреначили. Да и не наша она, неудобно. Пусть себе трындит, раз ей легче от этого. А от дезодоранта проветриваем, когда она уходит из палаты, а то простудится…

Вот так – в который раз! – мои простодушные соотечественницы из заштатных поселков, где по улицам слоняются куры да ленивые шелудивые псы, преподнесли мне урок настоящей нравственности, укорененной в их крови, в генах, в каждой клетке активной и пассивной части мозга. Жалость к слабому, незлобивость, снисходительность мудрого взрослого к недоразвитой этике и совести младшего не воспитаешь ни в какой семье, ни на каких уроках и лекциях… Эта «опция» по умолчанию присутствует в русском человеке, она отшлифовалась тысячелетним укладом его жизни.

И мне, умной дуре, ничего не оставалось, как только идти и совершенно искренне извиняться перед бедной латышкой за свою хамскую отповедь…

Оставшиеся пять дней мы провели как отпущенные на волю подростки: передачки сваливали в кучу, тайно пользовались кипятильником, травили анекдоты, сплетничали… Получившая отпор, но и искренне жалеемая наша «европейская штучка» за сутки совершенно обрусела и с упоением ела с газеты вместе с нами «контрабандную» селедочку. Мы ухаживали друг за другом, словно искупали накопившуюся в столетиях чью-то чужую вину. Потому что путь к человеку, с которым можно жить бок о бок, не ожидая от него вреда, подвоха или подлости, а, напротив, твердо зная, что он поможет, простит, ободрит, прошли пращуры этих двух теток. А они сами были совершенным продуктом эволюции русских нравов. И чему еще надо учить этих женщин? Возделывать палисадник они научатся. А научатся ли их учителя такой космической доброте и совестливости – большой вопрос.

Недооцененной критикой осталась сказка-притча «До третьих петухов» Василия Макаровича Шукшина. Там все о том же: чему может научить мир Россию? И почему этот мир все время требует от России доказательств в том, что она достойна этого мира? Вкратце напомню: посылают Ивана все кому не лень – и местные, и пришлые «либералы» к Мудрецу за справкой, которая бы удостоверяла, что Иван – не дурак, а то им, видишь ли, неудобно с Иваном-дураком якшаться. Чего только Иван не натерпелся на этом долгом пути, к чему только не собирались его приспособить, в кого только не пытались превратить! Баба-Яга – в гастарбайтера, чтобы он «котэджик» ей срубил. Ее усатая дочка – то ли в куклу, то ли в младенчика спеленутого, в дочки-матери поиграть. Каждая из трех голов Змея Горыныча видела в Иване своё: лангет, балет, клоун. Гламурные черти, осаждавшие монастырь, где обитал Мудрец, заставили-таки Ивана сподличать, чтобы самим в монастырь прорваться. Добрался Иван до цели и увидел, что Мудрец – и не мудрец вовсе, а просто старый пердун. В итоге добыл Ваня не просто справку, а саму Круглую Печать – в срок, до третьих петухов. И теперь сам Иван мог кого угодно и в чем угодно удостоверить.

Так и Россию все пытаются к чему-то приспособить – кому «котэджики» рубить, нефтью, газом, лесом, мозгами безвозмездно делиться. Кому – быть куклой лупоглазой, как все кругом, демократично-толерантной ко всякой нечисти – от ВТО до гей-парадов. Кто подличать заставляет по отношению к другим – к Сербии, Ливии, Сирии, Ирану и все время выплясывать под чью-то дудку. И, главное, заставить забыть, что у нас есть Круглая Печать, удостоверяющая Россию в том, что она никогда не будет жить чужой, придуманной кем-то жизнью.

И в этом мои желания с государством по имени Россия совпадают один к одному. Вот почему мне нравится быть русской.