Счастливое время - пионерское детство!
Счастливое время--пионерское детство! Не знаю, как его другие помнят, но я его больше вспоминаю как веселое время. Сколько было всяких приколов, шуток, анекдотов! Как будто вчера это все происходило. Вот я и написал этот рассказ о том, что было на самом деле, о том, что сам и видел и слышал. Все это происходило в 70-е годы в г. Кургане:
Красная веселуха.
Нет, я еще не забыл свое пионерское детство. И как бы ничего особенного, все было как и у всех, но были моменты, которые запомнились на всю жизнь. Вот и решил я об этом написать, спустя многие годы. Тогда нам было смешно и весело, может быть и сегодня кто-то снова от души посмеется. Итак, начали…
Эпизод первый: Красное в соплях.
По обычаю, в пионеры принимали в день рождения Ленина. Перед этим нас долго дрессировали: учили наизусть клятву, как подходить к знамени, как отдавать честь, ну и все такое.
А перед этим было собрание на котором решали: принимать в пионеры двоечников и охломонов или нет. Учительница была против: не достойны, такие будут только позорить. Но: приказ партии—принимать всех! Принимать, чтобы потом там воспитывать, а то ишь какие, чистенькими быть захотели!
Был у нас такой мальчишка, по кличке Дуба. Он был из своеобразной семьи: мама пришла из Колымских лагерей и папа вернулся оттуда же. Старший брат уже вор в законе! Средний того же хочет. Вот и малолеток Дуба тоже мечтает ни каким-то быть фраерком по жизни, а в блатном законе жить: это ведь по-настоящему круто! А вору в законе нельзя ни в армии служить, ни жениться, а в детстве нельзя даже и в пионеры—это может потом повредить блатной репутации! Вообще красное носить—за падло. Вот потому сильно-сильно не хотел Дуба идти в эти самые пионеры. Но что делать—то не он решал, это--приказ партии и каждый школьник должен быть пионером! И не иначе.
И вот наступил торжественный день. Нас построили в актовом зале школы. Ну, как водится, сначала торжественная речь, напутствия, слова тогдашние всякие велеречивые. Далее церемония приема: каждый произносит торжественную клятву, затем ему вяжут на шею галстук, под гром пионерских барабанов и рев дудок он идет к знамени, встает на колени и целует его, отдает честь и возвращается в строй. Дошла очередь и до Дубы. «Дубин!—выкрикивает пионервожатая,--выйти из строя!»
«Ну, я»--нехотя отвечает Дуба. «Без всяких ну! Клятву выучил?»--кричит вожатая,--«ладно уж, читай!» И подает ему бумажку со словами клятвы. «А я еще не умею читать»,--ехидно отвечает Дуба. «Тогда повторяй за мной!»-- презрительно взглянув, говорит она. Дуба нехотя повторяет за ней слова клятвы. Ему повязывают галстук.
«К знамени!» Нехотя подходит. «Встать на колени!» А Дуба садится на корточки, как зэки у конвоя на пересчете и поясняет: типа, коленки болят. Пионервожатая делает вид, что не замечает этого. «Пионер Дубин! Целуй знамя!» Вот тут Дуба от души и приложился. «Хватит! Встать в строй!»--кричит вожатая.
Следующий ученик вышел на церемонию, встал на колени, берет целовать знамя… и вдруг: «А-а-а! оно все в соплях!»--кричит он. Замешательство, пауза… И вот: «Дубин! Мерзавец!—вопит директорша,--ты осквернил святыню!» «А чо если у меня вдруг из носа потекло»,--спокойно говорит Дуба. Но его тут же хватают, срывают галстук, ведут в директорский кабинет. Знамя тоже уносят. И дальше прием идет уже без ритуала поцелуев. Я, согласно фамилии, по списку был последний и тоже не поцеловал «святыню».
Ну, да ладно, что в жизни не случается. Дальше было тоже весело. Помню пионерский лагерь: линейки, рябь в глазах от смеси белого с красным, горны, барабаны, знамена, речевки, ну и все такое пионерски-прикольное… Пошел однажды я посмотреть огромный лагерный курятник и стало мне так смешно: куры напоминали мне пионеров! Тоже белое и красное: гребешки—как пилотки, бородки—как галстуки, белое—как блузки, а петух запел—мне показалось—пионерский горн заиграл. Долго смеялся я от такого сравнения, рассказал друзьям, те тоже смеялись.
Эпизод второй: «красные повязки» против красных галстуков.
Быстро пролетели эти красногалстучные годы детства и вот мы уже в седьмом классе, близится четырнадцать лет. Вспомните, кто в это время считает себя ребенком? Да это просто позорно! А пионеры—это всегда дети. И как можно вымахавшим с дядек и тетек ростом носить галстуки, как пятиклашки? А нас все равно заставляли.
Но время не остановишь—детство долой! Некоторые особо продвинутые начали потихоньку модиться. Парни растили себе волосы, ушивали в бедрах брюки до узости колгодок, а внизу, наоборот, расклешали так, что ботинок было не видно. Девочки встали на высоченные каблуки, начали красить губы и ресницы, до невозможного укоротили свои форменные платьица и фартуки, а на переменах стали распускать волосы. И оттого было особо прикольно видеть на шеях таких модников и модниц пионерский галстук.
Училась тогда со мной в классе девочка по фамилии Кораблева, а имя я не помню, потому что ее звали только по фамилии. Впрочем, по виду она не очень-то походила на девочку-семиклассницу. К своим четырнадцати она весила где-то за восемьдесят, потому что постоянно что-то ела, жевала и на уроках, и на переменах. Все знали, что она очень любит пончики и пирожные, которые поглощала в невероятных количествах. В общем, она была такая вот тормознутая, валовая, противная и вечно жующая. Над ней постоянно подсмеивались, но она не обращала на то внимания. Единственное, чем ее можно было вывести из себя, так украсть у нее пончики, но на это смельчаков не было: кулак у Кораблевой был размером с детскую голову. А теперь представьте себе такое чудо и в красном галстуке…
Про нее сочинили такой прикол: пошла Кораблева в магазин покупать пионерский галстук. Приходит, меряет: выбрала самый большой размер и только концы кое-как на шее сошлись. Спрашивает: а больше у вас есть? Нет, говорят, но можем предложить красный флаг—если его сложить по диагонали, то должен подойти. Вот и носит она с тех пор на шее галстук, сшитый из целого флага.
Но шутки шутками, а в классе уже назревал бунт… Сначала стали снимать галстуки на переменах, но наша классная это стала пресекать. Она была истинный дракон и звали ее по за глаза Медуза Горгоновна. Вообще-то ее звали Фирюза Георгиевна, она была татарка, всегда злобная и желчная, и связываться с ней никому не хотелось.
И вот однажды у нас получился свободный урок потому что учительница не пришла. Мы сидели и бездельничали и вдруг одна девочка, звали ее Юля Гусева, сняла свой галстук и как пояском перетянула им свою осиную талию. Все стали смотреть на нее. А Юля прошлась по классу и говорит: «Почему мы должны носить галстуки на шее, как какие-то Моськи? А почему бы не придумать какой-нибудь новый стильный дизайн: вот у меня теперь галстук—поясок, а можно из него сделать ленту в волосы, а можно еще что-нибудь. Нам сказали—носить галстуки, но чтоб именно на шее, нам ведь так не сказали, не правда ли?»
Тут встал мальчик по имени Олег и громко заявил: «Мы еще не комсомольцы, но уже и не пионеры. Нас заставляют носить галстуки просто ради соблюдения формы одежды, это просто каприз директорши, вечно ей хочется выпендриться перед начальством. Вот у меня брат учился в другой школе—там семиклассники галстуки не носят, а только пионерские значки. Но раз учителя у нас такие упертые, то предлагаю: галстуки носить, но кто как захочет, как и Юля предложила. Я вот сделаю из него повязку на лоб. Помните, по истории учили, что в древнем Китае было восстание «красных повязок»? Я присоединяюсь к восставшим!»
Идея понравилась многим, в том числе и мне, и мы повязали галстуки вокруг лба. Некоторые двинулись дальше: появился пират с красной повязкой на глазу, двое официантов с красными бабочками, большевик с бантом на груди. Девчонки сделали себе из них ленты в волосы или такие вот мини-косынки.
Некий Богдан призвал к массовой игре в жмурки и, завязав галстуком себе глаза, с криком: «Я—красный жмурик!», стал бегать по классу и ловить Юлю.
Мы смотрели друг на друга и катили со смеху, началось какое-то массовое и необузданное веселье.
Но тут в дверях появилась Медуза Горгоновна. Увидев наше веселье, она даже не вошла в класс, и с громким криком: «Сволочи!», изо всех сил ударила дверью и убежала.
«Ну, ладно, побаловались—и будет!»--сказала девочка Ира, отличница и всегда примерного поведения. Она сняла галстук-«косынку» с головы и стала завязывать на прежнее место.
«Нет, нет! Не снимайте!—крикнула всем Юля,--не сдавайтесь Медузе, иначе она нас всех теперь сожрет! Да здравствует восстание «красных повязок»!
Призыв Юли воодушевил всех. Даже отличница и примерная девочка Ира и та повязала себе галстук на лоб.
А в это время малиновая от злобы Медуза Горгоновна ворвалась в учительскую. От волнения и возмущения она не могла говорить, а только мычала и махала руками. Завуч, которую по за глаза ученики звали Ораловна, подала ей воды. Медуза выпила стакан и, задыхаясь, только крикнула: «Они галстуки не туда надели!"
«Ну, это еще ничего,--успокаивающе сказала Ораловна,--а то по вашему виду, любезная, я подумала, что ваш класс не иначе как занимается групповым сексом! Сейчас мы это выправим. Пригласите сюда старшую пионервожатую и комсомольского секретаря!»
Вскоре прибыли названные дамы, хотя это были в принципе перезревшие девушки. Фамилия пионервожатой была Рябина, но поскольку она носила красный пионерский галстук, ученики по за глаза звали ее Рябина Красная. А комсомольский секретарь была маленькая, пучеглазая и прыщеватая, с противным визжащим голосом. За это ее звали Рыба-пила.
Вот в таком грозном составе эти дамы прибыли в наш класс.
А в это время на учительском столе, как на подиуме, вытанцовывала Юля и под общий смех класса демонстрировала всякие прикольные моды, создаваемые ей из пионерских галстуков. Она громко выкрикивала: «Новая линия коллекции пляжных мод! Пионер-мода мини-бикини-ультра! Долой плавочки! Вместо них—красная набедренная повязка! Долой бюстгалтера! Даешь повязку из двух красных галстуков!»
Ворвавшаяся в класс Медуза с подкреплением заорала и тут же сорвала голос. Вместо голоса из нее стал исходить какой-то сиплый лай, подобный тявканью собаки-болонки. «Мрази! Подонки! Святое оскверняете, паскуды! Да за эти галстуки кровь ведрами проливали! За них ваши ровесники жизнь пачками отдавали!—голос Медузы стал напоминать уже визг неисправной циркулярной пилы,-- и с такой молодежью мы еще собираемся строить коммунизм!?»
Тут в дело вступил новый калибр—Рябина Красная: «А вы знаете, что пионера-героя Павлика Морозова задушили его же галстуком? Враги сказали ему: сними галстук—и жить будешь. А Павлик гордо ответил: «Пионеры врагу не сдаются!» Тогда его задушили. А вы топчете в грязь святое!»
Сосед мой по фамилии Федоров, сдерживая смех, стал мне шептать: «Прикинь, а нынешним галстуком не задушишь—сразу порвется. После случая с Павликом Морозовым, видимо, ввели такую безопасную ткань, чтоб пионеров больше не душили!»
Противные дамы полаяли, повизжали, поорали вдоволь и снова исчезли. Видимо, пошли совещаться, что дальше с нами делать. Мы снова остались одни, однако, баловаться галстуками больше не хотелось.
Стали обсуждать подвиги пионеров-героев. Олег, который играл в «красного жмура», вдруг предложил: «А хотите, я вам расскажу новую версию гибели пионера-героя Коли Мяготина?»
«Давай, рассказывай!»--закричали вокруг.
«Ну, вот--начал Олег,--короче, приняли Колю в пионеры и повязали ему галстук. Идет он по своей деревне такой весь запонтованый: руки в карманы, картуз—козырьком назад, во рту самокрутка дымится. А кулаки и говорят ему: «Коля, сними галстук, а то опасно по деревне в галстуке красном ходить, еще нарвешься…»
А Коля в ответ: «Вас, чертей, что ли мне бояться?»
«Да не нас, а наших быков!»--говорят ему.
«Типа ваших быковатых фраеров, что ли? Ваших придурков, крутизну беспонтовую, порожняк фуфловый?»--и Коля презрительно сплюнул окурок, как настоящий блатной.
«Кто не спрятался— я не виноват»,--сказал один из кулаков и открыл ворота. А из ворот выскочили злые не доеные быки, увидели на Коле красный галстук и тут же забодали его. Так геройски погиб пионер Коля Мяготин!»
«Точно, так!»--подхватили вокруг и класс снова залился смехом…
Тут подал голос мой сосед Федоров: «Предлагаю всем сдать по большой коробке воздуха на строительство коммунизма!»
«А на фига»?—спросили его.
«Так коммунизм—это же такая мечта, а те, кто мечтают, что делают? Правильно, они строят воздушные замки. Я вижу коммунизм как гигантский такой вот воздушный замок. Вот и несите на его строительство больше воздуха!»--пояснил Федоров.
Все мы знаем, что много смеяться—не к добру. И дальше все было не весело, а как обычно. Наше восстание «красных повязок» было беспощадно подавлено. Со страданием всем снова пришлось одеть на себя эти ненавистные галстуки. Наказали для примера пять человек. Не разбираясь, так наугад из списка, на ком палец остановился, в том числе и меня. Впрочем, наказали так, для примера--объявили выговор на линейке, только и всего-то. Раздувать дело и выносить сор из избы было не в их правилах.
А Юле Гусевой, до того одной из лучших девочек класса, поставили «неуд» за четверть по поведению. Вот это было несправедливо! До нее «неуд» получил только один конченый двоечник и хулиган, и то для того, чтобы отправить его в спецшколу. А поступок Юли признали не баловством, не хулиганством, а… «политической диверсией» и не иначе!
Между прочим, Юля была едва ли не единственной безотказной девочкой-дурочкой, на которой везли всю пионерскую и общественную работу класса. Как стенгазету делать—Юля, соцсоревнование организовать—снова Юля, помогать отстающим—опять Юля.
Простая и открытая, добросовестная по природе, она вела эту работу не за льготы и заслуги, а просто по долгу совести. Много ли таких?
А когда переросток-второгодник и дебил Кисляк, к которому прикрепили Юлю, чтобы помогать ему как отстающему, потому что больше никто не соглашался, хотя он учиться совсем не хотел, но это делали только чтоб свои дутые школьные показатели не ронять, ну и снова, как обычно, отигрались на Юле. Так этот урод Кисляк ее чуть не изнасиловал. Тогда все сбежались: и Ораловна, и Медуза, и Рябина, и даже противная Рыба-пила и стали уговаривать Юлю и ее родителей замять это дело, чтобы не портить показателей школе, и Юля великодушно согласилась.
Где теперь была их благодарность или хотя бы снисхождение?
Юля сидела и горько-горько плакала от такой обиды и несправедливости, а мне было ее очень жалко. Сейчас вспоминаю и очень жалею о том, что тогда почему-то постеснялся подойти к ней, пожалеть, посочувствовать. Прости, Юля!
…А Юля, несмотря на всякое давление, даже на угрозы не принять в комсомол, так больше и не надела пионерский галстук. Молодец, девчонка!
Эпизод третий: прикольно-героический.
Заканчивали мы седьмой класс. Наступил май—месяц массового приема в комсомол. Начали нас готовить к вступлению: учить устав, и главное—это безупречно знать героическую историю комсомола! Для этого проводились внеклассные уроки. Вот один такой урок мне особо запомнился, это было изучение подвигов комсомольцев-героев.
На сей раз беседу с нами проводила историчка, звали ее Анна Петровна. Она спросила класс: «Кто из вас может образно и вдохновляюще рассказать про подвиг комсомолки Зои Космодемьянской? За лучший рассказ поставлю «пять" за чтверть. В классе тишина, гробовое молчание. И вдруг вызвался рассказывать ученик Саша Чернышов. Его знали как приколиста и рассказчика анекдотов, потому в классе началось легкое оживление в предвкушении чего-то забавного.
Вот он вышел к доске и начал рассказывать, стараясь делать самый серьезный вид. «Значит так: Зоя Космодемьянская была образцово-примерной девушкой, ну, типа: комсомолка, спортсменка, активистка и всегда занимала первые места по сбору металлолома. Она не прогуливала уроки, не материлась, не пила, не курила, не обжималась с мальчиками по подъездам»…
По классу пробежал легкий смешок, но Анна Петровна подала голос: «Что тут может быть смешного? Правильно сказал он, потому что не может какая-то охломонка стать героиней! Продолжай, Чернышов».
Но тут с первого ряда маленькая и страшненькая девчонка по клике Чебураха вдруг спросила: «А каким спортом занималась героиня? Шейпингом?»
--Давайте не отвлекаться на детали,--тут же подала голос Анна Петровна,--это не так уж важно.
--Нет важно!—стала настаивать Чебураха,--вот я тоже, может, захочу заняться спортом по примеру героини! Так чем она занималась?
--Не было тогда никакого жопинга,--раздался чей-то голос. Точно не постельной акробатикой—это не героический вид спорта!--выкрикнул еще кто-то. «И застенчивой Зоя не была—за стенки не держалась! А выносливой тоже не была? Что, ее пьяной никогда не выносили? А способной она тоже не была? Сколько способов знала?»--понеслись со всех сторон смех и всякие глупости.
--Цыц! Отставить балаган!—рявкнула историчка, --рты вам зашить, гадкословы! А спортом она занималась…фигурным катанием! Продолжай, Чернышов! (Анна Петровна сама не знала, но ей просто нравилось фигурное катание).
«Зоя любила читать книжки про подвиги, у нее была любимая героиня—комсомолка, погибшая смертью храбрых в гражданскую войну, и Зоя мечтала повторить ее подвиг. И когда началась война, Зоя вступила в партизанский отряд и попросилась на самое опасное задание—проникнуть в тыл врага и что-то там взорвать. С таких заданий редко кто возвращался и ее сначала не пускали, но она настояла на своем, потому что хотела героически умереть за Родину и за родную партию!»
«Молодец, Чернышов! Слушайте внимательно, он все правильно рассказывает»,--восхитилась переполняемая чувствами Анна Петровна. «Но взорвать склады ей не удалось, ее схватили фашисты и привели на допрос. Немецкий командир сказал ей, что если она выдаст сведения про партизан, то ей сохранят жизнь. Но Зоя гордо ответила: «Комсомольцы Родину не предают!» Тогда фашисты стали пытать Зою: они раскалили в печи до красна клюку и стали выжигать ей на теле звезды. А Зоя молчала и делала вид, что не чувствует боль, даже дерзко смеялась в лицо палачам!
Они ее спрашивают: «Говори, сколько у вас партизан?» А Зоя в ответ: «Да здравствует наш непобедимый советский народ!»
Тогда мучители стали колоть ей под ногти раскаленные иголки и спрашивают: «Говори, кто у вас в отряде связные?» А Зоя в ответ: «Слава нашей любимой партии, слава КПСС!»
По классу снова прокатился легкий смешок, но Анна Петровна его резко оборвала: «Что смешного? Да именно так перед лицом смерти вели себя настоящие патриоты-комсомольцы! Все правильно, Чернышов, продолжай!»
«Тогда враги воткнули ей в ребра крюки с веревками и за них подвесили и спрашивают: «Хочешь легкой смерти? Тогда скажи: где прячутся партизаны?» А Зоя висит на крючках и скандирует: «Ленин! Партия! Ком-со-мол! Ленин! Партия! Ком-со-мол!»
«Э, любезный!—в недоумении подала голос Анна Петровна,--да так недавно скандировали комсомольцы на Всесоюзном съезде ВЛКСМ, ты, похоже, начинаешь нам сочинять».
«А что по-вашему комсомолка должна была кричать в лицо врагам? Ныть и звать на помощь маму? Или нецензурной бранью ругаться? Настоящая комсомолка даже под пыткой и лицом смерти славит родную нашу партию!»--сжимая губы, чтоб случайно не рассмеяться, сказал Чернышев.
«Ну да, это, конечно, так--с каким-то подозрительным сомнением согласилась Анна Петровна-- эй, вы, тихо там! Что смешного, Семина? Вот тебя бы крючками подвесить за ребра, посмотрела бы я, как ты посмеялась!»
«Не надо меня за ребра, я щекотки боюсь!»--весело отозвалась Семина.
«Подвесить бы тебя на крюк за твою промежность!»--зло про себя сказала историчка, но ближние это слышали.
А Саша Чернышов продолжал: «Какие бы лютые муки не придумывали враги, так и не заставили Зою выдать сведения.
Тогда пошли фашисты докладывать своему командиру и говорят: «И жгли ее, и иголки под ногти кололи, и на крючья подвешивали—не выдает!»
Тогда немецкий командир спрашивает: «Фельдфебель Ганс, а ты давал ей нюхать свои вонючие носки?»
«Как можно, герр майор!—отвечает фельдфебель Ганс,--мы же немцы—самая культурная в мире нация! Мы не можем опуститься до таких диких истязаний!»
Класс уже не хихикал, класс ржал диким хохотом, потому что это был свежий анекдот. Анна Петровна не закричала, нет, она взревела гиеной: «Чернышов! Ты—сволочь, подонок! Так вот почему ты вызвался рассказывать! Анекдотик пошлый под благим предлогом? Насмешку над нашим героическим прошлым, над светлой памятью павших за нашу Родину, в том числе и за тебя, мразь, творишь! Над святым глумиться вздумали? Не по-зво-лю!!!—и историчка так ударила кулаком по столу, что, кажется, на нем треснула фанера,--цыц, мерзавцы! Да не быть вам в комсомоле! Растили вас, воспитывали! И вот оно! Двадцать миллионов за вас, сволочей, погибли, та же Зоя умерла за вас, а вы насмешки творить!» И убежала из класса.
Ну, сейчас начнется! Держись, Чернышов! И точно: через пять минут в класс ворвалась разъяренная завуч Ораловна. «Чернышов, как ты такое посмел?»--рявкнула она.
«А что я такого сказал, чем я оскорбил память героини? Я вообще-то про немцев говорил и не знал, что Анна Петровна примет это за какой-то пошлый анекдот. Я никаких анекдотов про Зою Космодемьянскую не знаю. Может, Анна Петровна знает, вот ей и чудится»,--временами покашливая в кулак, чтоб не выдать подступающий к горлу смех, оправдывался Чернышов.
Рядом со мной сидел Федоров, он шепнул мне свое суждение-каламбур: «Слышь, а героиня была случаем не на героине? А то я слышал рассказ как один нарик ширанулся и сел на горячую плитку. Из-под него дым идет, а он сидит и хохочет. Что-то не верится мне, что Зоя все это так просто терпела».
Кто помнит те времена, то помнит и как тогда в моду входили коротенькие стишки-садюшки, типа: «девочка в поле гранату нашла…», тогда же мелькнул целый сериал анекдотов про Зою Космодемьянскую. Хитрая уловка Чернышова рассказать всему классу публично такой анекдот возбудила всех.
На следующей перемене, не помню кто, рассказал новый анекдот: «Зоя Космодемьянская приходит на дискотеку, а на входе стоят дружинники и ее не пускают. Короче, фейс-контроль не проходит. И при этом всяких неформалов, хипарей, панков пускают, а ее, такую правильную комсомолочку, нет. Возмутилась Зоя: «В чем дело? Почему всяких панков пускаете, а меня нет?» А ей говорят: «А чо у тебя прикид такой непозволительно крутой?» «А что в нем крутого? Блузка белая, волосы в косы заделаны и даже комсомольский значок есть!»--недоумевает Зоя. «А петля с куском веревки на шее у тебя зачем?»--спрашивают ее. «Да это я забыла снять: тренировалась лозунги выкрикивать в момент повешения!»
А вот еще: Как известно, Зоя была очень красивая девушка. Но перед тем, как идти на задание она обрезала свои роскошные косы. «Зачем?»--спросили ее. «Если попаду к немцам в плен, то не хочу, чтобы из моих волос сделали шиньон для какой-то немецкой шлюхи! Я—комсомолка и патриотка!»--ответила она. Потом обстригла свои густые длинные ресницы. «Не хочу, чтобы из них сделали накладные ресницы для какой-то немецкой шлюхи! Я—комсомолка и патриотка!» А когда попала в плен и фашисты сначала посадили ее в сарай, Зоя разбила там какое-то стекло и всю себя изрезала: «Не хочу, чтобы мою красивую кожу использовали для пластических операций какой-то немецкой шлюхи! Я—комсомолка и патриотка!»
Как теперь известно, через месяц наши выбили немцем из того села, раскопали могилу Зои и провели экспертизу ее тела, которое хорошо сохранилось в зимнее время. Так вот, в отчете экспертизы было кроме всего указано, что Зоя была девственницей! Вопреки мнению пошлых недоброжелателей немцы ее не насиловали! Но в те времена появился вот такой анекдот:
«Перед заданием приходит Зоя к командиру и говорит: «У меня еще не было ничего ни с одним мужчиной. Я боюсь, что если попаду к немцам в плен, то они меня, девственницу, изнасилуют, а я не хочу доставить им такое удовольствие. Я—комсомолка и патриотка! Пусть лучше это наши сделают. А вы, командир, решите: кому самым достойным отдать меня в награду!»
Прошло два дня и Зоя снова приходит к командиру и говорит: «Хочу усилить свой подвиг: если попаду к немцам в плен и меня будут насиловать, то хочу перезаражать их всех сифилисом! Потому прошу найти сифилитика, чтобы он меня заразил!»
Впрочем, эти анекдоты были совсем не смешными против тех, что мы сочиняли сами. Попала снова на острые языки толстая, вечно жующая и туповатая одноклассница Кораблева.
А дело было так: после случая с Чернышовым классу был дан шанс оправдаться—в итоговое сочинение по русскому и литературе было включена свободная тема: для девочек: «Смогла бы я повторить подвиг Зои Космодемьянской?» и соответственно вариант для мальчиков—подвиг Олега Кошевого. Кто напишет, даже с ошибками, тому «пять» за год!
Думали, что все перед вступлением в комсомол бросятся на таком условии писать, но желающих, похоже, не нашлось. Подводя итоги, учительница все же сказала, что одна девочка писала на эту тему, а кто—не сказала. А всем это было прикольно узнать-- кто это пожелал быть Зоей Космодемьянской? Спрашивали, но никто не сознавался. Тогда все сошлись во мнении, что не иначе—это Кораблева!
И понеслись приколы и анекдоты про Кораблеву:
«Началась война, Кораблева вступила в партизанский отряд, пошла на задание и попала в плен к немцам. Ее быстро допросили и стали вешать. Надели петлю, выдернули из-под ног табуретку, но веревка вдруг порвалась. Принесли веревку потолще, но она тоже порвалась. Тогда принесли канат, но и он порвался. Разъяренный немецкий командир кричит: «Вы позорите Рейх, фельдфебель Ганс! Почему рвутся наши немецкие веревки?» «Герр майор!—отвечает фельдфебель Ганс,--немецкое качество без сомнения превосходно, но оно не для России. Как наши лучшие в мире танки не выдерживают разбитых российских дорог, так и наши самые крепкие в мире веревки не выдерживают веса таких толстых русских партизанок!»
Или еще: «Попала партизанка Кораблева в плен к немцам. Стали ее допрашивать, а она молчит и что-то непрерывно жует. Тогда стали ее пытать: накалили клюку и приложили к спине, затрещала кожа, пошел дым. А Кораблева знай себе жует и жует. Удивились фашисты и спрашивают ее: «Тебе чо, не больно что ли? Чего не орешь -то?» Кораблева, наконец, прожевала и говорит: «Больно вообще-то, но что мне из-за этого такой вкусный пончик выплевывать, чтобы только поорать?»
«Попала партизанка Кораблева к фашистам в плен. Привели ее на допрос к командиру, но Кораблева на все вопросы отвечает одно: «Мы, комсомольцы, Родину не предаем!» И приказал тогда командир ее повесить. Но посмотрел на нее, посмотрел—и передумал. Говорит: «Наши немецкие виселицы не рассчитаны на такой вес. Для приведения ее веса в норму приказываю запереть ее и поморить голодом неделю, а потом повесить. Сидит Кораблева без еды день, вот два, вот три сидит, а на четвертый не выдержала, подает часовому записку и просит отнести командиру. А в записке той написано: «Продам Родину. Торг уместен. Стартовая цена: шмат сала и булка белого хлеба, а еще кило моих любимых пончиков!».
«Дали Кораблевой боевое задание: пробраться в тыл к немцам, через тайный ход пройти в подвал здания, в котором располагался вражеский штаб, и взорвать его. Собралась Кораблева на задание, взяла немного взрывчатки и большой мешок с любимыми пончиками. Увидел это командир и приказал оставить мешок с едой, а взять больше взрывчатки. Что делать—приказ есть приказ! Ну вот, идет Кораблева по лесу, несет на себе взрывчатку, а есть так хочется! Смотрит—впереди деревня, а в ней мальчишки бегают. Позвала она их и говорит: «Предлагаю вам толовые шашки со взрывателями— их можно как петарды использовать на Новый год, они прикольно бабахают, а мне за них дайте всякой еды». Обрадовались мальчишки и принесли ей черного хлеба да много-много репы с брюквой. Съела Кораблева эту гору, наелась и думает: «Что же я наделала, только одна шашка осталась, смогу ли ей взорвать штаб?» Но приказ надо выполнять.
Нашла подземный ход, пробралась в подвал. Сидит она в подвале и испускает кишечные газы от репы и брюквы, что аж задыхаться стала. Чиркнула спичкой, чтоб посмотреть…и тут раздался мощный взрыв и вместо штаба образовалась огромная воронка. А немцы написали секретное донесение о том, что русские применили новый вид оружия—бомбу объемно-вакуумного действия»…
Комментарии
Комментарий удален модератором